Кровавый апельсин - Гарриет Тайс

– Вы как, ничего?

– Да, просто тяжеловато, голова опять заболела.

– Нам нужно много обсудить, но давайте пока остановимся. Вы согласны встретиться с психиатром? Заключение специалиста нам очень поможет, – говорю я, ставлю возле своих записей вопросительный знак и переворачиваю страницу.

– Вряд ли это что-то изменит, но, если вам угодно, встречусь. – Голос Мадлен звучит на диво четко и ясно, и моя запись наверху новой страницы тоже получается четкой и ясной: «КЛИЕНТКА СОГЛАСНА НА ПСИХИАТРИЧЕСКОЕ ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИЕ».

Напряжение спадает. Патрик встает из-за стола, аккуратно складывает документы, убирает их в портфель. Фрэнсин тоже поднимается, бормочет что-то про фотографии и выходит из кухни. Я прячу в сумку блокнот и ручку, попутно коснувшись сотового. В памяти всплывает сообщение. Но нет, я еще с Мадлен не закончила.

– Мы назначим встречу в ближайшее время, – обещаю я, мысленно перебирая знакомых специалистов.

– Спасибо!

Мадлен встает и, потянувшись через стол, пожимает мне руку. Крепче, чем в прошлый раз. Она заметно оживилась, и я решаю разобраться почему. Какая тема нашего сегодняшнего разговора ее осчастливила? Дело в том, что мы не обсуждали роковой день? Так передышка временная!

Фрэнсин возвращается на кухню с большим коричневым конвертом, который едва не лопается, и протягивает его мне:

– Вот фотографии Эдвина и Мадлен, которые у меня есть.

Я забираю конверт и кивком благодарю Фрэнсин.

– Могу я забрать их с собой? Обещаю быть предельно аккуратной.

Сестры кивают в унисон. Я осторожно кладу конверт в сумку и застегиваю молнию. На этот раз постараюсь не купать сумку в моче.

Фрэнсин вызывает такси и ждет его с нами.

– С вашей стороны очень благородно так здорово опекать сестру, – говорит Патрик.

– Это нелегко, – говорит Фрэнсин, но электроворота начинают закрываться, и она возвращается в дом.

Такси увозит нас с Патриком на вокзал.

Глава 7

Поезд задерживается. Я меряю платформу шагами, гадая, лучше или хуже мне станет от маффина с латте. Патрик направляется прямиком к киоску, покупает черный кофе и подливает в него что-то из фляги, которую достает из портфеля. Мне он ничего не предлагает. Судя по выражению его лица, лучше не просить угощения и не спрашивать, что он делает, даже когда он закуривает, вопреки надписям «Не курить!» на стенах. В ушах звенит отчасти от желания, чтобы он ко мне прикоснулся, затащил в темный угол, прижал лицом к стене и овладел мною… Перед мысленным взором возникает сообщение. Я вытаскиваю телефон из сумочки и перечитываю текст:

«Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная».

Не верю, что речь об этом. Об этом никто не знает. Мы были очень осторожны. Сообщение пришло ко мне по ошибке.

– Ну, что ты об этом скажешь? – Патрик подходит сзади, пугая меня.

– О чем? – Я заталкиваю телефон поглубже в карман жакета, не желая обсуждать текст. Если не упоминать его, может, оно просто исчезнет?

– О встрече с клиенткой, разумеется. О чем еще мне спрашивать?

Я пожимаю плечами. Голос Патрика звучит четко, а глаза красные, веки набрякшие.

– У тебя усталый вид, – отмечаю я. – Ночами не спишь?

– Что? Я спросил, что ты думаешь о встрече с клиенткой. – Патрик отворачивается от меня и смотрит на платформу.

– Думаю, в отношениях Мадлен с мужем что-то не так. Дело в этом.

– Ну да, она же заколола его! Вот это глубинное понимание вопроса, вот это проницательность! – язвит Патрик.

Нет, этим он меня не заденет. Я пожимаю плечами. Он снова вынимает пачку сигарет. На этот раз я забираю ее у него вместе с зажигалкой, делаю глубокий вдох и делюсь соображениями о встрече с Мадлен.

– Да, конечно, она его заколола. Других объяснений случившемуся нет. Но Мадлен многое не договаривает. А таблетки, которые Эдвин давал ей тайком? Разве это нормальное поведение?

– А по-моему, весьма разумно. В итоге ни забот ни хлопот!

– Правда? Ты что, от женской фертильности пострадал? – осведомляюсь я, удивленная его запальчивостью.

– Не твое дело. Ты многое обо мне не знаешь. И узнать особо не стремишься – вопросы не задаешь. И ради бога, покупай себе курево сама!

– Сам говорил, никаких вопросов, – огрызаюсь я, игнорируя последний подкол. – Еще в самом начале!

Я бешусь в открытую и плевать на это хочу. Тот разговор я помню прекрасно. Около года назад осенним вечером мы, оба поддатые, стояли у бара на Кингзуэй. Патрик слыл донжуаном-сердцеедом, за спиной имел развод и несколько разбитых сердец, но меня это не остановило. Один его взгляд, и меня как током ударило. Этот человек видел меня настоящую и сильно хотел. Тогда я прикусила Патрику ухо, а он в ответ схватил меня за горло, прижал к стене и зашипел: «Не кусаться, вопросов не задавать. Мы трахаемся, и точка». Сейчас я правила нарушать не стану.

Патрик выплескивает остатки питья на рельсы и снова поворачивается ко мне.

– Разумеется, никаких вопросов. Как я мог забыть?! – язвит он, потом делает глубокий вдох, очевидно, чтобы успокоиться. – Согласен. Судя по словам Мадлен, в этих отношениях присутствовал контроль.

– Может, присутствовало и что-то еще, что-то по-страшнее, о чем она пока нам не говорит… Если психиатрических проблем нет, единственным вариантом защи ты останется аффект в результате домашнего насилия. Голые факты выглядят неутешительно… – Я замолкаю, вспомнив ножевые раны на теле Эдвина и кровавые пятна на одежде Мадлен.

Не успевает Патрик ответить, как у платформы останавливается поезд. Мы заходим в вагон и усаживаемся напротив друг друга. Я готова к его призыву, кончик языка в нетерпении прижат к губам: отлично помню, как давилась, когда его эрегированный член вбивался мне в рот. «Открой рот пошире и расслабься» – такой совет я вынесла из многолетнего чтения журналов и просмотра порнухи. Такие советы легко давать за пивасиком, а попробуй-ка широко раскрыть рот и дышать носом через лобковые волосы, параллельно удерживая равновесие на обоссанном полу. Задачка не из легких. Так почему мне не терпится «выйти на бис»? Почему я сижу на краю сиденья и жду, когда Патрик меня коснется? Боже, купе-то пустое, можем приступить здесь и сейчас. Кто нас увидит? Перед мысленным взором издевательски кружатся слова сообщения: «Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная», но я их «выключаю». Никто ничего не видел, никто ничего не знает – в этом я уверена.

Кладу ладонь ему на колено, поднимаю ее к бедру…

Патрик с силой ее отталкивает – такое ощущение, что меня шлепнули. Резко, словно обжегшись, я выпрямляю спину.

«Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная».

– Ты что творишь?!