Небеса в смятении - Славой Жижек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, встает ленинский вопрос: что делать? Нет простого «демократического» выхода из страшной беды, в которую мы попали. Часто выдвигается идея о том, что люди сами должны принимать решения (а не только правительства и корпорации), но возникает важный вопрос: даже если их понимание не искажено корпоративными интересами, что дает им право выносить суждения по такому острому вопросу? Кроме того, радикальные меры, за которые выступают некоторые экологи, сами по себе могут спровоцировать новые катастрофы. Взять, к примеру, идею SRM (solar radiation management – управление солнечным излучением) – непрерывное обильное рассеивание аэрозолей в атмосфере для отражения части солнечного света и охлаждения планеты. Риски, связанные с SRM, включают снижение урожайности сельскохозяйственных культур, непоправимые изменения в круговороте воды, не говоря уже о многих других «неизвестных неизвестных», проистекающих из того факта, что мы не можем себе представить, как на самом деле функционирует хрупкий баланс нашей планеты и каковы будут негативные последствия такой геоинженерии.
Но что мы можем сделать, так это, как минимум, расставить приоритеты и признать абсурдность наших геополитических военных игр, когда сама планета, за которую ведутся войны, находится под угрозой. Эта нелепая игра, когда Европа обвиняет Бразилию, а Бразилия обвиняет Европу, должна прекратиться. Экологические угрозы ясно показывают, что эпоха суверенных национальных государств подходит к концу. Нужна мощная глобальная действующая сила, обладающая полномочиями для координации насущных мер. И разве необходимость в ней не указывает в направлении того, что мы когда-то называли «коммунизмом»?
14. Радикальные перемены, а не сочувствие
Пия Клемп, капитан судна Iuventa, спасавшего мигрантов в Средиземном море, завершила свое объяснение причин отказа от медали Grand Vermeil, присужденной ей в 2019 году властями Парижа, лозунгом: «Документы и жилье для всех! Свобода передвижения и проживания!»39. Если имеется в виду требование (коротко говоря) того, чтобы каждый человек имел право переехать в страну по своему выбору и чтобы эта страна обязательно предоставляла ему/ей вид на жительство, то мы имеем дело с абстрактным видением в строгом гегелевском смысле: видением, игнорирующим сложный контекст социальной тотальности. На этом уровне проблема не решаема: единственно возможное решение – изменить глобальную экономическую систему, из-за которой появляются иммигранты. Таким образом, задача состоит в том, чтобы сделать шаг назад от прямой критики к анализу имманентных антагонизмов глобальной ситуации, сосредоточив внимание на том, как сама наша критическая позиция участвует в критикуемом явлении.
Когда консерваторы вроде Маргарет Тэтчер выступают против чрезмерной любви к ближнему, утверждая, что эту любовь нужно держать в разумных пределах, они тем самым радикально меняют статус заповеди «возлюби ближнего своего». «Невозможное» предписание, призванное соответствовать знаменитой формуле Канта: «Ты должен, значит, ты можешь!», превращается в «Ты должен делать только то, что можешь, не нарушая своего с трудом заработанного благополучия!» и становится «реалистичным» стратегическим соображением. Здесь я выступаю не за подобную прагматичную «умеренность», а, наоборот, за более радикальное обострение заповеди. Чтобы по-настоящему возлюбить своих ближних, попавших в беду, недостаточно щедро раздавать им крохи со своего богатого стола; нужно устранить сами причины их бед.
В недавних теледебатах40 Грегор Гизи, ключевая фигура социалистической левой партии в Германии (Linke), дал хороший ответ противнику иммиграции, который упорно настаивал, что он не чувствует никакой ответственности за нищету и ужасы в странах третьего мира и что вместо того, чтобы тратить деньги на помощь им, наши государства должны нести ответственность исключительно за благополучие своих собственных граждан. Суть ответа Гизи заключалась в следующем: если мы не возьмем на себя обязательства по отношению к беднякам третьего мира (и не будем действовать соответственно), то они придут сюда, к нам (а противники иммиграции, конечно, яростно выступают именно против этого). Каким бы циничным и неэтичным ни казался этот ответ, он гораздо более уместен, чем абстрактный гуманизм. Гуманистический подход апеллирует к нашему великодушию и чувству вины («Мы должны открыть им наши сердца, особенно потому, что первопричина их страданий – европейский расизм и колониализм»), и этот призыв часто сочетается со странным экономическим обоснованием («Европе нужны иммигранты, чтобы продолжать расширяться в экономическом плане»), а также риторикой на тему народонаселения, которая больше подходит правым («Наш уровень рождаемости падает, мы теряем свою жизнеспособность»). Ясно, что подразумевается этим ходом мысли: давайте откроемся для мигрантов… но только в качестве крайней меры, чтобы избежать действительно необходимых радикальных изменений и сохранить наш либерально-капиталистический порядок. Логика, лежащая в основе ответа Гизи, противоположна: лишь радикальные социально-экономические перемены действительно способны защитить нашу идентичность, наш образ жизни.
Симптом преобладающей фигуры «глобальных левых» – то, что они отвергают любые разговоры о «нашем образе жизни» или культурных различиях, рассматривая их как реакционную позицию Хантингтона, маскирующую фундаментальную идентичность (или, скорее, выравнивание) всех в глобальном капитализме, и одновременно требуют, чтобы мы уважали особую культурную идентичность иммигрантов, то есть чтобы мы не навязывали им наши собственные культурные стандарты. Очевидный встречный упрек заключается в том, что «наш образ жизни» и «их образ жизни» не симметричны, поскольку наш является господствующим. Это обоснованное замечание, однако оно уводит от сути проблемы: статуса универсальности в борьбе за освобождение. Действительно, во многих отношениях беженец является «ближним» par excellence, ближним в строгом библейском смысле: это Другой, сведенный к его обнаженному присутствию. Не имея имущества, дома, определенного места в обществе, беженцы воплощают универсальность человеческого бытия, поэтому то, как мы относимся к ним, указывает на то, как мы относимся к человечеству вообще. Они не просто отличаются от нас, как все группы людей отличаются друг от друга; они, в некотором смысле, являются Отличием как таковым. Но универсальность и особенность здесь, совершенно по-гегелевски, совпадают. Беженцы приходят обнаженными лишь материально, и по этой причине нам кажется, что они еще больше цепляются за свою культурную самобытность. Они воспринимаются как универсальные, безродные, но в то же время как застрявшие в своей особой идентичности.
Иммигранты-кочевники – не пролетарии, несмотря на заявления Алена Бадью и других о том, что «кочевой пролетарий» есть образец современного пролетариата. Пролетариев делает таковыми тот факт, что их эксплуатируют; они – ключевой аспект валоризации капитала, их труд создает прибавочную стоимость. Это явно
