Рыжее солнце любви - Эдриан Маршалл

Слухи, как это часто бывает в маленьких городках, где жители, широко улыбаясь соседу, на самом деле подозревают в нем страшного маньяка, о котором недавно писала местная газета, мгновенно докатились до чутких ушей полицейских. В «Алый вельвет» нагрянула проверка, однако ничего из того, о чем судачили досужие сплетники, обнаружено не было.

Полицейским пришлось принести извинения компании подвыпивших писателей, дискутировавших на тему отражения политической ситуации страны в современной американской прозе, и администрации «Вельвета», у которой визит полиции вызвал скорее недоумение и растерянность, нежели испуг и возмущение.

Почему именно «Алому вельвету» выпала честь стать вторым домом писательской братии? Ответа на этот вопрос не нашла ни полиция, ни горожане. Ресторанчик был маленьким и скромным, нельзя сказать, чтобы выбор яств или напитков чем-то выделял его среди прочих подобных заведений.

Может быть, секрет его успеха таился в алом цвете, который по известной только ему одному причуде выбрал для оформления ресторана владелец? Алым в «Вельвете» было почти все: обивка диванов, скатерти на столах, занавески и даже высушенные розы, украшавшие подоконники. Пол — и тот был оформлен таким образом, что алые квадраты чередовались с красными и черными.

В конце концов, все, кого интересовал этот воистину достойный обсуждения и внимания вопрос, сошлись на том, что писатели все-таки самые настоящие безумцы. Ведь только безумец сможет просидеть несколько часов в помещении, где все, куда ни глянь, окрашено в цвет крови.

Лиси пробыла в «Вельвете» около трех или четырех часов и чувствовала себя измотанной до предела. Однако в этом едва ли был виноват алый цвет: всю ночь, выпив около десяти чашек кофе, Лиси заполняла треклятый листок активности, который Бригглс, частенько поминаемый этой ночью недобрым словом, требовал сдавать в безукоризненном виде. Кроме листка активности — сухого перечня правонарушений за месяц — Лиси набросала список вопросов, которые Джад Макнайт попросил ее задать близким и друзьям Стэнли Кшесински.

Стелла Линдсей не понравилась Лиси с первого взгляда. Эта манерная дама, курившая сигареты через длинный мундштук и рассыпавшая фразы, от которых так и разило деланым цинизмом, отвечала на вопросы Лиси уклончиво и при этом улыбалась так, словно Лиси была вовсе не офицером полиции, а маленькой назойливой тупоголовой девочкой, для которой высказывания взрослых были загадками древнегреческого Сфинкса.

Впрочем, большинство писателей, с которыми Лиси довелось пообщаться на поминках, относительно Стеллы придерживались иного мнения. Если бы на ажурном и чересчур откровенном платье Стеллы появилась хоть одна пылинка, ее непременно ринулись бы сдувать сразу несколько обожателей.

Эндрю Донелли, познакомившийся со Стеллой на похоронах, по всей видимости, решил вступить в стройные ряды поклонников этой угольноволосой музы. И, судя по влажному призывному взгляду Стеллы, устремленному на него, не только блестяще справлялся с ролью нового ухажера, но и имел все шансы претендовать на роль близкого друга.

Впрочем, это не очень-то удивило Лиси. Едва увидев Стеллу, яркую даже в траурном наряде, она сразу подумала о том, что этот тип женщин должен особенно нравиться таким, как Эндрю Донелли. И не ошиблась.

Правда, наблюдая за писателем и этой влажноокой богиней, Лиси почему-то испытывала раздражение, источник которого оставался для нее загадкой.

Сам Донелли представил Лиси как человека, который «не на шутку обеспокоен обстоятельствами смерти Стэнли», и посоветовал всем быть с офицером О'Райли предельно честными и откровенными. Познакомив Лиси с теми, кто мог ее заинтересовать, Эндрю Донелли больше не обращал на нее внимания. Лиси не могла сказать, что ожидала от него чего-то другого, но почему-то испытала разочарование.

Кроме самой Стеллы Лиси побеседовала с ее соседом и приятелем Арчи Малколмом, который, как Кшесински и Карриган, принадлежал к старой школе писателей.

Арчи произвел на Лиси довольно приятное впечатление. Он оказался весьма общительным человеком и подтвердил, что незадолго до смерти Стэнли Кшесински действительно дописывал роман под названием «Сердце ангела». Дальнейшая судьба романа оставалась для Арчи такой же загадкой, как и для всех остальных. И как все остальные, Арчи не имел представления о том, кто и почему покусился на жизнь Кшесински.

Мэт Карриган в отличие от Арчи был немногословен и напряжен. В ночь смерти Кшесински он находился дома, что могла подтвердить его кузина, мисс Тим, которая навестила его холостяцкое жилище, дабы привести его в мало-мальский порядок.

Карриган, правда, обмолвился, что весь вечер и всю ночь просидел за романом, так что уделил сестре всего лишь какой-то час и ушел в свой кабинет около десяти, где и просидел за закрытой дверью до раннего утра.

Лиси постаралась как можно более деликатно выяснить, не зашла ли мисс Тим попрощаться с братом и не провозилась ли она с уборкой всю ночь. Но в ответ на свой вопрос Лиси получила суровое «Я что, под подозрением?» и взгляд, выражающий, мягко говоря, неодобрение по поводу недоверия, выказанного каким-то полицейским о-го-го какому писателю.

Кроме всего прочего, Мэт Карриган не преминул использовать выразительную мимику своего невыразительного лица: его брови, сросшиеся на переносице, стали похожи на высоко поднятые крылья взлохмаченной птицы, а губы сжались в прямую линию, подчеркнувшую праведное негодование.

И наконец, полностью выразив Лиси свое отношение к ее бестактному вопросу, Мэт ответил, что его кузина, оказавшаяся очень хорошо знакомой Лиси дамой, никогда не прощается с ним, дабы не спугнуть легкокрылую музу своего гениального кузена. А для того, чтобы беспрепятственно появляться и исчезать из дома Мэта, у мисс Тим давным-давно имеется дубликат ключей.

После довольно холодной отповеди Мэт Карриган величественно удалился, хотя его нескладная фигурка — вечно согбенная спина, без перехода вросшая в короткие ножки — не очень-то вязалась с тем, что он пытался изобразить.

Вся эта сцена, разыгранная Карриганом, не вызвала у Лиси ни удивления, ни возмущения.

В такие моменты она всегда вспоминала сержанта Дэвиса с его отвратительной манерой насвистывать веселый мотивчик, когда новобранцы, жаждавшие закончить Академию любой ценой, корчась от боли в суставах, отжимались на залитом дождем плацу. Вот это было по-настоящему обидно и унизительно. А кривляки вроде Карригана всего лишь незначительные эпизоды в жизни, которая слишком коротка, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.