Эпоха бронзы лесной полосы СССР - Михаил Фёдорович Косарев

двойными обмазанными глиной бревенчатыми стенами, на которые опиралась крыша из бревен, жердей и бересты, покрытая сверху дерном; 2) наземные неуглубленные шатровые постройки из бревен и жердей; 3) наземные однокамерные с подквадратным углублением в центре; 4) то же в одно- и двухкамерном варианте с овальным котлованом и шатровой конструкцией; 5) подквадратные и полуовальная (городище у оз. Мелкое) однокамерные полуземлянки с искусственным в мягком грунте или с округлым естественным котлованом; 6) бревенчатые наземные подквадратные дома с деревянными в два поперечных настила полами, обмазанными глиной, подпертыми снизу в местах, где полы не касались скалы, деревянными свайками и каменными столбиками, укрепленными каменными клиньями; 7) бревенчатый подквадратный (?) дом с земляным полом и крышей из жердей и бересты (поселение на мысу Еловом) (Борзунов, 1982, с. 80, 83).

Анализ остеологических остатков показал преобладание на гамаюнских и иткульских поселениях костей диких животных (прежде всего косули и лося), единичность путных зверей, присутствие на всех иткульских и большинстве гамаюнских поселений костей лошади. В иткульских и иногда в лесостепных гамаюнских комплексах известны крупный и мелкий рогатый скот, на некоторых памятниках встречены кости рыб и птиц (Борзунов, 1982, с. 108). По имеющимся сейчас данным, роль скотоводства в Среднем Зауралье после упадка андроноидных культур значительно уменьшилась, и оно приняло в основном коневодческое направление.

Анализируя археологические материалы последних лет, В.А. Борзунов пришел к выводу, что бронзовые орудия, связываемые Е.М. Берс с гамаюнской культурой, в действительности не гамаюнские и что хозяйственно-бытовой уклад гамаюнского населения был гораздо архаичней, чем это представлялось ранее. Он, в частности, пишет: «В целом поселенческие материалы характеризуют гамаюнцев как оседлых охотников на лесных копытных с относительно развитой техникой строительства древнейших на Урале оборонительных сооружений, но архаичным набором каменных орудий. Освоены основы медного литья, однако металлические орудия не получили распространения. Судя по почти полному отсутствию рыболовных орудий и остатков ихтиофауны, преобладанию орудий охоты, преимущественному расположению поселений в верховьях и средних течениях небольших рек, рыболовство у гамаюнцев оставалось подсобным промыслом. Известны также керамические и косторезное производства, возможно, кожевенное и ткачество. Не исключено, что под влиянием иткульцев гамаюнцы осваивают начатки скотоводства и знакомятся с железом» (Борзунов, 1982, с. 108–109).

При датировке гамаюнских комплексов следует иметь в виду, что первый тип гамаюнской керамики не вполне четко отделим хронологически от посуды иткульской культуры эпохи железа и в принципе мог жить дольше, чем вторая группа гамаюнской керамики (с крестово-струйчатым штамповым орнаментом). Исследователи обычно не разграничивают типологически и терминологически предиткульский тип гребенчатой посуды от генетически близкой керамики иткульской культуры, называя их общим наименованием «иткульская», «раннеиткульская», «каменногорско-иткульская». В результате, по имеющимся публикациям, иткульская керамика то залегает в одном слое с гамаюнской (крестово-струйчатой), то перекрывает «гамаюнский» слой (Романова, Сухина, 1974; Борзунов, 1977; 1978). Поэтому, говоря о хронологических рамках гамаюнской культуры, мы во избежание разночтений имеем в виду в первую очередь посуду второй группы — крестово-струйчатую, в значительной мере определившую колорит гамаюнской культуры в целом.

Почти все исследователи гамаюнских памятников относят их к переходному времени от бронзового века к железному. Термин «переходное время от бронзового века к железному» как нельзя лучше определяет содержание и хронологическое место гамаюнской культуры. Эта переходность выражена в нестандартности типов поселений (городища, укрепленные жилища, селища), в наличии на позднем этапе гамаюнской культуры зачатков железоделательного производства (при широком бытовании каменных наконечников стрел, скребков, ножей, резцов и т. д.), в характерности фигурно-штамповой орнаментации (при сохранении некоторых андроноидных геометрических рисунков) и пр. Этот период — именно в силу своего переходного характера — должен лежать около рубежа межовско-ирменской и скифо-тагарской эпох.

Думается, что дата гамаюнской культуры, предложенная Е.М. Берс (VI–IV вв. до н. э.), несколько завышена, во всяком случае применительно к верхней хронологической границе. Если согласиться с пашей датировкой межовских памятников (X–VIII вв. до н. э.), то начало гамаюнской культуры нельзя относить ко времени позже VII в. до н. э. Что касается верхней хронологической границы, то здесь необходимо учитывать следующее: считается, что конец гамаюнской культуры смыкается с началом иткульской, которая определенно датируется VI–IV вв. до н. э. (Стоянов, 1969, с. С; Бельтикова, 1982). Таким образом, время существования гамаюнских памятников лежит в промежутке между межовской культурой эпохи поздней бронзы и иткульской начала железного века, т. е. около VIII–VII или VII–VI вв. до н. э.

Однако В.А. Борзунов в одной из последних работ предложил иную датировку. Он исходит не из тезиса о хронологическом смыкании конца гамаюнской и начала иткульской культур, а из фактов, свидетельствующих, по его мнению, об одновременности позднего этапа гамаюнской культуры иткульской культуре на всем протяжении существования последней. Исследование городищ Красного Камня, Зотинских 2 и 3, Колпаковского, сообщает он, «подтвердило предложенную Е.М. Берс датировку финала культуры V–IV вв. до н. э. Вопрос об абсолютной нижней дате, не исключающей конец либо рубеж II–I тыс. до н. э., остается открытым» (Борзунов, 1982, с. 109).

Нам представляется, что предложенная В.А. Борзуновым дата слишком растянута во времени. Если начинать гамаюнскую культуру с конца II или с рубежа II и I тыс. до н. э., то не остается места для межовской культуры эпохи поздней бронзы. Если отнести финал гамаюнской культуры к V–IV вв. до н. э., то непонятно, почему на гамаюнских памятниках, при постулируемых В.А. Борзуновым тесном сосуществовании и контактах гамаюнского и иткульского населения, не найдено ни одного бронзового наконечника стрелы — наиболее характерной для иткульцев категории медно-бронзовых изделий, датируемой VI–IV вв. до н. э.

Красноозерская культура. Выделена в 1976 г. (Косарев, 1976, с. 31). В Среднем Прииртышье известно сейчас несколько памятников с керамикой красноозерского типа: Красноозерское поселение (поздний комплекс), городище Чудская Гора (поздний комплекс), значительная часть керамического материала поселений Инберень V–VIII и др. (рис. 118, 6, 8, 10, 11).

Сосуды красноозерской культуры имеют слегка отогнутую или дугообразно выгнутую наружу шейку, крутые плечики и плоское дно; встречаются также некрупные круглодонные чаши (Косарев, 1981, рис. 73). В тесте заметна примесь песка и шамота. Большинство узоров, в том числе и геометрических (зигзаги, треугольники, ромбы), выполнялись крестовым штампом, однако достаточно обычны гребенчатый и гладкий штампы. Мелкоструйчатые отпечатки встречаются сравнительно редко. Придонная часть, как правило, не орнаментировалась. Поверхность сосудов почти во всех случаях делилась рядами аккуратных круглых ямок. Членение орнаментального поля ямочными поясами является пережитком древней гребенчато-ямочной традиции, которая особенно долго живет в Сургутском и Нижнем Приобье. Появление в северных районах Западной Сибири крестово-ямочной керамики скорей всего является локальным вариантом развития местной гребенчато-ямочной орнаментации.

Керамика поселения