Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Как мужчина Сципион произвел на Софонисбу гораздо меньшее впечатление, чем Гай Лелий, но она решила соблазнить его, чтобы заколоть грозного вражеского военачальника в своих объятиях. Причем, будучи горда задуманным гражданским подвигом, карфагенянка не могла отделаться от второстепенной и даже вовсе бредовой мысли, основанной на незнании республиканских законов: ей думалось, что со смертью Сципиона управление войском автоматически перейдет к Лелию. Предвкушение своей услуги холодному красавцу, совершенно бесполезной лично для нее, все же щекотало ей какой-то нерв, вызывая сладостное томление.

Публий внимательно изучал пленницу и, увлекшись, забыл усталость. Бесспорно, она была красива, но совсем иной красотой в сравнении с Виолой или Эмилией. Правильные черты будто мраморного лица, гармонично группирующиеся вокруг прямого носа, производили бы впечатление чего-то греческого, до приторности классического, если бы не волевая линия рта и энергичные глаза, придающие всему облику особый колорит. Это лицо было бы еще прелестнее при несколько большей продолговатости, тогда не появлялось бы ощущение некоторой тяжеловесности его нижней части, возникающее теперь, несмотря на аккуратный, вполне женственный подбородок. Однако, при всей изысканной строгости линий, составляющих такой тип красоты, в их узоре угадывалась пока еще скрытая рыхлость, грозящая в будущем обернуться отвратительной одутловатостью. Невысокая фигура карфагенянки на первый взгляд казалась весьма ладно скроенной, но, как и лицо, а пожалуй, и в большей степени, таила в себе «подводные камни», подстерегающие мужской вкус под волнами хитона. Густые одежды не помешали Публию заметить, что ноги этой самоуверенной красавицы немного короче, чем требует эстетическое чувство, и сделанное наблюдение сразу позволило ему смотреть на нее спокойнее. Мельком он подумал о том, как подобный недостаток, лишающий женщину ореола небесного совершенства идеала и в прямом, и переносном смысле приближающий ее к земле, в глазах влюбленных варваров может придавать ей дразнящую похотливость. Проследовав сверху вниз, его взгляд снова поднялся и остановился на уровне глаз пленницы.

Все разведывательные маневры и предварительные оценки сил друг друга обеими сторонами были сделаны в считанные мгновения. Промедление не превысило традиционной паузы, предшествующей общению незнакомых людей.

Публий заранее заготовил для гостьи весьма лестную фразу, однако теперь, при виде типично женского кривлянья, она показалась ему неуместной, но, поразмыслив, он все же произнес задуманные слова, правда, уже с иронией.

— Вот она, доблесть Карфагена, — достаточно приветливо, но не без язвительности сказал Публий.

Софонисба молчала, пристально вглядываясь в своего противника.

— Видимо, в Карфагене совсем перевелись мужчины, если воевать против нас посылают женщин, — спокойно продолжал Сципион, одновременно отражая взглядом стрелы, летящие из ее глаз. — Недаром ваша богиня любви скачет на коне и потрясает луком.

— Не понимаю, что имеет в виду римлянин, — заговорила Софонисба, враждебными интонациями усугубляя низкое звучанье голоса, — я ни с кем не воевала. Я безоружна и всегда была таковой. Можешь сам обыскать меня и убедиться в этом… А вот зато вы, римляне, стали нападать на женщин, наверное, страшась встречаться с мужчинами.

— Ну, во-первых, я тоже теперь уже не размахиваю мечом или копьем, но именно сейчас, когда моим оружием стали ум и воля, сражаюсь в полную силу. Так что, боевые средства весьма разнообразны, и если я, следуя твоему смелому вызову, примусь тебя обшаривать, то, несомненно, найду инструмент войны, о который поранился Сифакс. А по поводу ваших мужчин замечу, что уж слишком они быстроноги. С ними в самом деле нелегко повстречаться лицом к лицу. Ведь твой родитель, например, каждое сражение заканчивает галопом. Ну да это мелочь, все равно попадется.

— Перейдем к существенному, — сказал он суровым тоном. — Ты, карфагенянка, украла у меня друга и беспощадно бросила его в гибельное дело. Ты похитила у нас сто тысяч воинов и в три приема погубила их в жестокой бойне. Сифакс, согласно логике войны и политическому разуменью, стал нашим сторонником, но тут в строгую причинно-следственную цепь событий встряло иррациональное звено в образе низменных женских чар и, как камень Ясона, разбило единство, смешало ряды. Люди обезумели, друг обратился против друга, союзник восстал на союзника. И кошмар не прекратился до тех пор, пока не рассыпалось прахом могучее царство, на пепелище которого осталась в целости лишь ты одна, уже готовая к новым гнусностям.

— Я любила Сифакса, — с чувством превосходства обладателя особой тайны произнесла Софонисба, — и я, счастливая женской долей, вышла замуж, не думая о войне, не подозревая о существовании римлян и каких-то там сципионов. Причем врага Отечества я не смогла бы полюбить, я не полюбила бы твоего друга, надменный римлянин, значит, Сифакс никогда не был таковым. Вот тебе мой ответ. Он, конечно же, не убедителен для холодного северянина из далекой Италии. Вы — несчастные люди, ибо не знаете любви. Как охотничьи псы, разъяренные непрестанной травлей, вы забыли о жизни в погоне за славой, весь мир стал вам полем боя. Предупреждаю тебя, Сципион, в своей неуемной жажде завоеваний, вы захлебнетесь войной! И мне жаль тебя, ведь ты же человек. Взгляни на меня, — она встала и непринужденным движением приняла позу, при которой ткань выразительно облекла фигуру, словно в вожделении прильнув к женскому телу, — неужели тобой сейчас могут владеть мысли о политике или какие-то расчеты! Ты обкрадываешь себя, упускаешь плоть жизни и скучно гложешь сухие кости. И, стараясь обмануть самого себя, называешь женские чары низменными. А ведь ты, Сципион, нерядовой мужчина и в любви мог бы достичь не меньших высот, чем в войне. Мне допустимо говорить тебе такое, невзирая на женскую стыдливость, ибо я карфагенянка и жена прекрасного Сифакса, между нами ничего не может быть, нас разделяет пропасть, а потому я смотрю на тебя со стороны.

Во время этого экспрессивного монолога ее глаза и колыханье стана, вопреки словам, призывали Публия рискнуть перепрыгнуть через пресловутую пропасть и оправдать выдаваемые ему авансы. Однако он не пошевелился и лишь холодно поинтересовался, знает ли она, почему ее чары были названы низменными. Софонисба ничего не ответила, но испуганно подалась назад, будто спохватившись, что в порыве увлеченья наговорила лишнего. После выразительной паузы Сципион продолжил свою мысль:

— Те чувства, которым ты звучно пела гимн, самой же тобою опошлены, низведены до уровня платежного средства. Твоими ласками Карфаген расчелся за предательство. Их низменность в неискренности.

— Я любила Сифакса, — с достоинством, основанном на сознании неуязвимости избранной позиции, повторила Софонисба.

— А как же в таком случае понимать свадьбу с Масиниссой? — сделал резкий выпад Публий.

Лицо женщины изобразило стыд и негодование.

— Этот мерзкий дикарь овладел мною силой, — потупившись, промолвила она.

— Ах, вот как? А зачем ты строила глазки моему легату? Софонисба вздрогнула, взгляд сверкнул молнией, но в следующий миг глаза вновь подернулись туманной поволокой, скрывающей переживания души.

— Я ничего не строила, — сказала она, будто обиженно, — а всего лишь старалась выразить вполне естественную благодарность. Ведь это он спас меня от твоего грубого варвара, а то уж я намеревалась наложить на себя руки…

— Стоп, достаточно, — изменившимся голосом прервал ее Сципион, — я узнал то, что хотел. Я увидел боевые приемы твоего ума и тела, и теперь мне ясно, как лечить Масиниссу.

Софонисба встрепенулась. Мгновением назад она бравировала находчивостью, с которой отвечала римлянину, но теперь поняла, что выдала себя, открыв врагу свои способности и выказав изворотливость. Так же, как ранее Лелий проник в ее сердце, так и Сципион теперь пробрался к ней в мозг.

Карфагенянка дернулась, порываясь удушить врага, но силы оставили ее, и она беспомощно упала в кресло. Сломленная поражениями, следующими одно за другим, Софонисба отчаялась перевернуть мир, и в охватившей ее слабости впервые почувствовала себя женщиной.

Публий хотел подать ей воды, но, взглянув на нее, подумал, что это слишком пресная жидкость для такой сильной натуры, и велел слугам принести сицилийского вина, которое привез с собою из провинции, так как пунийцы, обладая прекрасными виноградниками, делали плохое вино. Он сам поднес ей кубок, однако она опрокинула его на землю и слабым голосом промолвила:

— Я Сафанбаал, женщина Карт-Хадашта. Я ненавижу тебя и никогда ничего не приму из твоих рук.

Ее напоили рабы. А Публий, сделав паузу, чтобы карфагенянка смогла прийти в себя, сказал: