Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Он энергично призывал его, связывал. Так поступают со своими богами все алтари. Ни жалости, ни злобы – просто извечное свойство. Привкус старой крови, капля за каплей напитавшей кристаллическую решетку камня.

Маэл сопротивлялся. Он издал рев, сотрясший фундаменты Летераса, постарался вернуть телесную форму, сосредоточить силу…

… но ловушка была рассчитана именно на это, на попытку вернуть тело. Алтарь был похоронен под грудами земли и мусора, и они начали шевелиться, скрежетать, все плотнее охватывая Маэла… он не может пошевелиться, не может даже кричать.

«Странник! Ублюдок!

Почему!?

Почему ты сделал это со мной?»

Но Странник никогда не наслаждался созерцанием триумфа своих планов. Его не было поблизости, а окажись он здесь – не ответил бы.

Один из игроков был удален.

Но игра продолжалась.

В тронном зале Вечной Резиденции под мерцающими факелами одиноко сидел с мечом в руке Рулад Сенгар, Император Тысячи Смертей. В его уме был иной тронный зал, и в этом зале он находился не один. Перед ним предстали братья; за их спинами были его отец, Томад, и мать, Уруфь. Около стены стояли в тенях Удинаас, Низаль и женщина, бывшая невестой Фира (Рулад не желал называть ее по имени). А у запертых дверей еще одна фигура, слишком далеко, чтобы разглядеть лицо, и в полной темноте. Пока что неведомая ему.

Бинадас склонил голову. – Я проиграл, брат мой, – сказал он. – Я не справился, брат. – Он указал рукой на пронзившее грудь копье. – Тоблакай, дух наших древних войн времен после падения Кашенов. Наших войн на морях. Он вернулся, чтобы сразить меня. Он Карса Орлонг, Теблор, Тартено Тоблакай, Тартенал, Фенн – о, как много у них стало имен! Я убит, братец – но я умер не ради тебя. – Бинадас поднял голову и ухмыльнулся ухмылкой мертвеца. – Карса ждет тебя. Ждет…

Фир сделал шаг вперед и тоже поклонился. Выпрямившись, он устремил на Рулада тяжелый взор. Рулад заскулил и вжался в трон. – Император. Брат. Ты не дитя, которое я мог бы взрастить. Ты отнял у меня дитя, которое я мог бы взрастить. Ты предал нас у Ледяного Копья. Ты предал меня, похитив любимую, нареченную, сделав ей ребенка и доведя до такого отчаяния, что она лишила себя жизни. – Пока он говорил, мертвая невеста подошла к нему. Их руки сплелись. – Теперь я пребываю вместе с Отцом Тень, Рулад, и жду тебя.

Рулад закричал – жалобный крик отразился от стен пустого зала.

Тралл. Его макушка блестит там, где раньше были волосы, его глаза – глаза Отсеченного, пустые, не видимые никому из племени Тисте Эдур. Глаза одиночки. Он воздел копье, и Рулад увидел кровавое сияние на древке и широком железном лезвии. – Я вел воинов во имя твое, брат, и все они умерли. Все мертвы.

Я вернулся к тебе, брат, когда на это не решились Фир и Бинадас. Я молился о твоей душе, Рулад, о прежней душе; я искал брата, ребенка, которым ты был когда-то. – Он опустил копье, оперся на него. – Ты утопил меня, приковал к камню, а искомый мною Рулад прятался во тьме твоего рассудка. Но больше ему не спрятаться.

Смутная фигура у дверей шагнула, выходя из полумрака, и Рулад увидел себя самого. Юного, не омытого кровью, с чистой и гладкой, не оскверненной золотом кожей.

– Мы стоим в реке крови рода Сенгар, – сказал Тралл. – И мы ждем тебя.

– Стой! – завопил Рулад. – Стойте!

– Истина, – молвил, подходя, Удинаас, – беспощадна, хозяин. Друг? – Раб засмеялся. – Ты никогда не был мне другом, Рулад. Ты держал мою жизнь в руке – в какой именно, той, что пуста, или той, что с мечом – разницы нет. Моя жизнь принадлежала тебе, и ты решил, будто я отворил тебе свое сердце. Но зачем мне было это делать? Погляди на мое лицо, Рулад. Это лицо раба. Оно немногим отличается от глиняной маски. Плоть на костях? Это всего лишь рабочие инструменты. Я держал руки в морской воде, Рулад, пока они не теряли чувствительность. Пока жизнь не уходила, лишая меня крепкой хватки. – Удинаас улыбнулся. – А теперь кто раб, Рулад Сенгар? Я стою на конце цепей. Осталась одна свободная. С оковами. Видишь ее? Я стою и жду тебя.

Нагая Низаль заговорила, скользнув к нему быстрым движением, подобная змее в свете факелов: – Я шпионила за тобой, Рулад. Я раскрыла все твои тайны. Они теперь во мне, словно семя во чреве; скоро мое брюхо вздуется и из него полезут чудовища, одно за другим. Отродье твоего семени, Рулад Сенгар. Сплошные извращения. А ты воображал, это любовь?! Я была тебе шлюхой. Ты ронял монеты мне в руки, но их было мало.

Я затаилась там, где ты никогда меня не найдешь. Я, Рулад – я не буду ждать тебя.

Промолчали только отец и мать.

Он припомнил, когда последний раз видел их наяву: в тот день, когда отослал закованными в чрево города. О, это было так умно, разве нет?

Несколькими мгновениями ранее к нему пришел один из стражников Канцлера, принес срочную новость. Голос летерийца трепетал, словно струна плохо настроенной лиры. Трагедия. Ошибка в смене караула. Более недели никто не спускался вниз. Не было пищи, а вот воды, увы! слишком много.

Фактически наводнение.

«Мой Император. Они утонули. Камеры заполнились водой до уровня груди. Цепи оказались слишком короткими. Слишком. Дворец рыдает. Дворец стенает. Вся империя, Ваше Величество, понурила голову.

Канцлер Трайбан Гнол сражен, государь. Он лежит в постели, не может встать и даже подать голос».

Рулад взирал сверху вниз на трепещущего человечка, смотрел вниз, о да – тупым взором существа, познававшего смерть во всех подробностях, снова и снова. Он слушал пустые слова, подобающие случаю выражения скорби и соболезнования.

А в уме Императора проносились примерно такие слова: «Я послал их на Топляки. Без всякого груза на спинах.

Но поднимающиеся воды, тающие льды, проседающий дворец… Вечная Резиденция. Я утопил отца. И мать». Он словно видел их камеры, черные воды, царапины на стенах – они пытались вырваться, извиваясь на концах цепей. Он как наяву видел всё.

Так что теперь они стоят молча. Плоть сгнила, вздута газами; к белым морщинистым ногам прилипли комья слизи. Отец, на плечах которого Рулад катался, визжа от восторга – дитя на спине бога – а наделенный безграничной мощью и силой бог бежал по берегу, и будущее не обещало ничего, кроме нежного поцелуя в лоб ребенка.

«Мать… нет, хватит! Я умираю и умираю. Больше смертей, чем вы можете вообразить. Я умираю и умираю и умираю.

Но где же покой?

Видите, что ожидает меня? Видите?»

Рулад Сенгар, Император Тысячи Смертей, одиноко сидел на троне, грезя о мире. Но даже смерть не могла умиротворить его.

В этот самый миг его брат Тралл Сенгар стоял рядом с Онреком. Котята эмлавы катались в грязи и пищали, а Тралл восторженно следил, как Бен Адэфон Делат, Верховный Маг из Малазанской Империи, переходит мелкую речку – не обращая внимания на ледяной холод, грозивший онемением плоти, костям, даже здравости рассудка. Ничто не могло остановить его.

Быстрый Бен увидел фигуру, вышедшую из кустов на той стороне, и замер. Пролетело долгое мгновение; он улыбнулся, пробормотав что-то вроде: – Кто же еще? Кто, кроме него? – Затем Верховный Маг захохотал и продолжил путь.

Навстречу старому другу, который тоже вошел в широкий поток.

Тоже малазанину.

Онрек положил руку на плечо Траллу и сказал: – Ты, друг мой, слишком легко плачешь.

– Знаю, – вздохнул Тралл. – Потому что… потому что я лишь мечтаю о подобном. Где мои братья? Моя семья? Мой народ? Дар покоя… Онрек, вот какая греза все время сокрушает меня.

– Думаю, – отвечал Онрек, – ты убегаешь от более глубокой истины.

– Неужели?

– Да. Есть и еще кое-кто, не так ли? Не брат, не родич. Даже не из расы Эдур. Та, что дарует иной вид покоя. Новый вид. Его ты так жаждешь, ловишь его отзвук даже во встрече двух друзей.

Ты плакал, когда я рассказывал о своей древней любви.

Ты потому плакал тогда, Тралл Сенгар, что на твою любовь еще не ответили, а нет муки горшей, чем безответная любовь.

– Прошу, друг. Достаточно. Погляди. Интересно, о чем они говорят?

– Шум реки уносит слова, и пусть они останутся вдвоем. – Рука Онрека крепче сжала плечо Тралла. – А теперь, друг мой, расскажи о ней.

Тралл Сенгар вытер глаза и просиял улыбкой: – Да, это была прекрасная женщина…

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Искал я смерть усердноБрел под дождем обломковРаспавшегося храмаШел по лугам цветочнымИ слушал сказки ветраО гибельных сраженьяхХодил по лужам кровиУбитых женщин виделДетишек нерожденныхИсторгнутых из чреваБросал я вызов бурямИ в ледяные водыВходил, ища утопшихМежду костистых крабовСлепых червей и тиныА каждая песчинкаКружась в водоворотеВыкрикивала имяСтонала о потеряхО жизни невозвратнойЯ уходил все дальшеВели меня дорогиНеведомо куда.Я в стылые туманыГде даже свет неверенВходил, ища ответаУ многомудрых духовВещающих из глиныНо мхи там всё покрылиСырые и немыеА память умерла.В скитаниях бесплодныхК засеянному полюЯ вышел и увиделЖнецов, что прежде срокаЯвились за пшеницейИ был как колос срезанЗазубренным серпомНа лета теплый панцирьБыл положен я – сохнутьДо осени неспешнойВ великой риге небаПо юности скорбеть.Потом настала осеньИ звезды заблестелиГвоздями в крышке гробаЗабвенье насылаяЯвилась смерть во тьме.

Перед К’усон Тапи,Тук Младший

Глава 19