Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Солнце в Королевстве Тьмы? Она не понимала.

Фир поглядел на стоящего в отдалении Сильхаса Руина. Затем повернулся и подошел к аквитору. – Уже недолго, – сказал он.

Серен нахмурилась: – Недолго до чего?

Он пожал плечами, не сводя глаз с имасского копья. – Думаю, Тралл одобрил бы это оружие. Охотнее, чем ты восприняла его меч.

В ней вскипел гнев: – Он сказал мне, Фир. Он дал мне меч, не сердце.

– Он был отвлечен. Его разум заполнили мысли о возвращении к Руладу – он обдумывал, чем обернется последняя встреча с братом. Он не мог позволить себе думать… о другом. Но руки его занимало другое – и выбор был сделан. Этим ритуалом заявила о себе душа Тралла.

Серен отвернулась. – Уже не имеет значения, Фир.

Для меня – имеет. – Тон его был суровым, горьким. – Мне все равно, что ты делаешь, как именно лишаешь себя чувств. Однажды мой брат потребовал женщину, которую я любил. Я не отказал – и теперь она мертва. Куда бы ни глядел я, аквитор – вижу потоки ее крови. В конце концов я утону в них… но это не важно. Пока я жив, пока отражаю атаки безумия – Серен Педак, я буду хранить и защищать тебя, ибо брат мой вложил меч в твои руки.

Он ушел. Серен все не поднимала головы.«Фир Сенгар, ты глуп. Глуп, как любой мужчина. Как все мужчины. К чему все ваши жесты? Ваша готовность принести жертву? Мы – не чистые сосуды. Мы лишены невинности. Мы не будем обращаться с вашими душами словно с хрупкими драгоценностями. Нет, дурачье, мы изгадим их, как свои – даже хуже, если такое вообще возможно».

Рядом захрустела галька – это Удинаас присел на корточки. В сложенных ладонях – гольян, извивающийся в крошечном, теряющем воду «прудике».

– Планируешь поделить на шестерых?

– Не в том дело, аквитор. Погляди на него. Поближе. Глаз нет. Рыба слепая.

– А что, это важно? – Но она уже поняла. Нахмурилась, встретила проницательный взор. – Мы видим не то, что тут есть на самом деле?

– Тьма, – ответил он. – Пещера. Чрево.

– Но… как? – Она огляделась. Пейзажи с избытком ломаного камня и тусклого лишайника. Мертвые, замшелые деревья. Небо

– Дар. Или проклятие, – сказал, вставая, Удинаас. – Она ведь взяла мужа, не так ли?

Серен следила, как он вернулся к ручью и осторожно опустил рыбку обратно в поток. Такого поступка Серен не ожидала. «Она? Кто взяла мужа?»

– Дар или проклятие, – повторил вернувшийся к ней Удинаас. – Споры не утихают.

– Мать Тьма… и Отец Свет.

Он улыбнулся – как всегда, холодно. – Наконец Серен Педак выглянула из норки. Я думал о троих братьях.

«Троих братьях?»

Он продолжал так, словно она знала: – Отродье Матери Тьмы. Но было много других, не так ли? Что же ставит троих особняком? Андарист, Аномандер, Сильхас. Что рассказал Скол? О, ничего. Но мы же видели гобелены. Андарист – сама полночь. Аномандер с гривой ярких как белый огонь волос. И наш Сильхас, ходячая бледная немочь, белее любого трупа и столь же неприветливый. Так что породило великий разрыв между матерью и сыновьями? Может, это не явление нежданного отчима, перед которым мамаша раздвинула ноги? Может, они узнали, кто именно был их отцом?

Она невольно перевела взгляд туда, где стоял Сильхас Руин. Потом фыркнула и отвернулась. – Этот так важно?

– Важно ли? Сейчас – нет, – ответил Удинаас. – Но будет важно.

– Почему? У каждой семьи есть секреты.

Удинаас засмеялся: – У меня возник вопрос. Если Сильхас Руин внешне подобен Свету, то каков он внутри?

– Этот мир – его отражение. «Но мы видим этот мир в ложном свете». Удинаас, я думала, что Тисте Эдур – дети Тьмы и Света.

– Да, следующие поколения – может быть. Они не связаны напрямую с тремя братьями.

– Скабандари.

– Да, думаю. Он ведь Отец Тень. Ах, что за семейка! Не забудем про сестер! Менандора и буйный огонь полудня. Шелтата Лор, возлюбленный сумрак вечера, и Сакуль Анкаду, изменчивая сучка ночи. Где остальные? Должны были быть – но куда-то подевались по дороге. Мифы ведь предпочитают простые числа, а что понятнее трех? Те трое, эти три…

– Но Скабандари – четвертый.

– Андарист мертв.

«О. Андарист мертв. Откуда ты всё это знаешь? Кто говорит с тобой в ночной лихорадке?»

Она вдруг подумала, что может узнать. Скользнуть в него тихо, как призрак. Украсть знание при помощи Мокра. «То есть изнасиловать чужой разум. Он даже не узнает…»

Разве это не необходимо? Грядет нечто ужасное. Удинаас знает, что может стрястись. Хотя бы предположительно. А Фир – он только что поклялся защищать ее, будто подозревает, что жестокая схватка уже близко. «Одна я остаюсь в полнейшем неведении».

Она могла бы всё изменить. Использовать найденную в душе силу. Всего лишь забота о безопасности. Оставаться в неведении – пострадать от ожидающей их участи, какой бы та ни была. Да. Излишняя мягкость подарит одни неприятности. И поделом. Зачем игнорировать Мокра, отрицать его дар?

Неудивительно, что с момента первой беседы не произнесено ни слова. Она же сидела в яме, ворошила песок в поисках живых семян. Но в яме нет света, в холодном песке нет жизни. Всего лишь игра самооправдания.

«Я имею право защищать себя. Обороняться».

Скол и Сильхас Руин возвращались. Удинаас смотрел на них с тем же жадным интересом, с каким недавно исследовал слепую рыбку.

«Я узнаю твои тайны, раб. А может, узнаю и много больше».

Удинаас теперь смотрел на Сильхаса Руина иначе. Видел в ином свете, ха ха. Скорбящий сын. Один из сыновей. Скорбящие сыновья, дочери, внуки и правнуки и так далее – пока раса Тени на пошла войной против расы Тьмы. Всё из-за небрежно брошенного слова, обиды, косого взгляда. Сто тысяч лет назад.

Но где тогда дети Света?

Ну, возможно, и хорошо, что их нет поблизости.

И так заварилась крутая каша – Сильхас Руин и Скол с одной стороны, Фир Сенгар и – возможно – Скабандари с другой. Конечно, Фир – не Смертный Меч Тени. Хотя, наверное, мечтает стать им или уже считает себя им. Ох, ничего хорошего их не ждет. Не так ли?

Шестеро бредут в молчании через выжженную, лишенную жизни страну. Но не совсем лишенную! Тут есть… гольяны.

Квест близится к завершению. Очень хорошо. По его мнению, пока все идет не хуже, чем в старинных легендах. Упорные и благородные герои попросту шагают от одного нелепого эпизода к другому, и каждый этап служит таинственной цели хотя бы одного из этих лупоглазых дураков. На заднем плане горбится спина высокоморального поучения, сопровождающего сказку на всем пути, от головы до тонкого извивающегося хвоста. Легенды жалят. Да, все они таковы.

«Кроме одной. Нашего славного похода. Никаких важный вестей, ударяющих словно гром и молния промеж глаз. Никаких потрясающих сцен, ступенями подвигов ведущих нас к волшебной башне на горном перевале – там откроются все истины, там судьба будет выкована примитивнейшей схваткой типа «герой против злодея».

Гляньте на нас! Какие герои? И где злодеи? А башни никогда не существовало.

Но еще не поздно…

Я вижу, как кровь сочится между камней. Кровь вместо строительного раствора. Так много крови. Ты хочешь башню, Сильхас Руин? А ты, Фир? Скол? Вам нужно слишком много. Вы можете построить башню – и потому будете ее строить».

Каждую ночь лихорадка. Крадущаяся по жилам болезнь предпочитает тьму спящего разума. Откровения приходят в виде кусков, намеков на некую грандиозную, громадную истину. Но он не верит. Все откровения – ложь. Чья- то ложь. Странника? Менандоры? Множество пальцев роются в его мозгах. Слишком много противоречий. Каждое видение борется со всеми остальными.

«Чего вам всем от меня нужно?!»

Чем бы ЭТО ни было, они его не получат. Он был рабом, но теперь он не раб.

В Королевстве нет обитателей уже очень, очень давно. По крайней мере – в этом регионе. Деревья умерли так давно, что превратились в хрупкий камень – целиком, даже тонкие веточки с ледяными, ожидающими невозвратимой весны почками. И солнце за пеленой белых облаков – это тоже ложь. Несомненно. Тьма должна быть кромешно-темной, не так ли?

Он надеялся отыскать какие-нибудь руины, доказательства, что Тисте Анди некогда процветали здесь. Но вокруг ни одного отесанного руками камня, ни одного признака работы разума. Ни дорог, ни следов. Ничего.

Когда свет потаенного солнца начал тускнуть, Скол объявил привал. Со времени прибытия в этот мир он еще ни разу ни вытаскивал цепочку с двумя кольцами – единственный знак его причастности к их «великому странствию». Дров не было, поэтому куски сушеной оленины не превратились в похлебку, и ужин получился холодным и унылым.

Разговор получился ничуть не более теплым.