Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Удинаас столкнул ее. Серен поцарапала локоть, поднимаясь с камней. – Сделай день, Сильхас Руин, – сказал бывший раб.

– Ночь…

– Черт подери, сделай новый день! Хватит спать. Пора идти. Ну!

К удивлению Серен, небо вдруг начало светлеть. «Что? Как?»

Удинаас склонился над постелью. Он яростно уминал одеяла, засовывая в мешок. Она заметила на щеках блестящие полоски.

«Ох, что я наделала. Удинаас…»

– Ты знаешь слишком много, – сказал Скол своим насмешливо-небрежным тоном. – Слышишь меня, Удинаас?

– Членом рот заткни, – пробурчал тот.

– Отстань от него, Скол, – произнес Сильхас Руин. – Среди нас он как дитя. Он не может не играть в детские игры.

Чувствуя, как душа обращается в уголья, Серен Педак отвернулась от спутников. «Нет, дитя здесь я. До сих пор. Вечное дитя.

Удинаас…»

В двенадцати шагах от нее Чашка сидела поджав ноги, обнимая обеими руками

Тлена, призрачного Тисте Анди. Он был ни холодным, ни теплым. Небо не спеша светлело, начиная новый день.

– Что они делают друг с другом, – шепнула она.

Руки Тлена сжали ее. – Это и значит жить, девочка.

Она обдумала слова духа, сказанные столь печальным тоном. Кивнула.

Да, это и значит жить.

Это сделает чуть более терпимым то, что скоро случится.

Над заваленными мусором улицами Дрены висит старый, но все еще горький запах дыма. Стены украшены пятнами сажи. Горшки упали с подвод и рассыпались грудами черепков – как будто само небо треснуло и пролилось дождем лазурных осколков. Окровавленные одежды, рваные остатки плащей и рубах успели почернеть под жгучим солнцем.

Венит Сафад сидел за столом и мог со всех сторон видеть свидетельства пронесшегося по городу бунта. Хозяин уличной таверны вышел, хромая, из темной будки, служившей и кухней и складом. Он тащил на подносе вторую пыльную бутылку вина Синей Розы. В глазах пожилого мужчины еще плескалось оцепенение, движения оставались неловкими. Он молча поставил бутылку на стол Венита Сафада, поклонился, отводя взгляд, и поспешил отойти.

Немногие жители, осмелившиеся этим утром пересечь площадь, замирали и бросали на Венита пугливые взоры – не потому, что он обладал необычными и запоминающимися чертами, а потому, что слуга Раутоса Хиванара, поглощающий легкий завтрак и пьющий дорогое вино, казался персонажем картины из мирного прошлого. Подобные сцены способны ошеломить и потрясти тех, что пережили хаос минувшей ночи и до сих пор излучали свет подхваченного безумия.

О начале беспорядков ходила тысяча версий. Арест ростовщика. Несдержанный спор. Вываленный в грязь мешок муки. Внезапная нехватка того и сего. Два истопата побили человека, а потом на них набросились двадцать свидетелей. Возможно, ничего этого не было; возможно, произошло все сразу.

Бунт уничтожил половину рынка, что на этой стороне города. Потом он перекинулся в трущобы к северу от доков, где, судя по дыму, еще бушевал безраздельно.

Гарнизон вышел на улицы, чтобы учинить жестокое «умиротворение»; вначале наказывали кого попало, но затем фокус злобы сосредоточился на беднейших жителях. Раньше бедняков – подлинных жертв мятежа – удавалось запугать, проломив несколько черепов. Но не в этот раз. Они вышли из себя и упорно оборонялись.

Венит Сафад почти мог ощутить носящийся в воздухе запах потрясения – острее дыма, холоднее вони кровавых тряпок, на которых можно при желании найти кусочки плоти. Венит почти мог расслышать стоны смертельно раненых стражников, вопли вооруженных погромщиков, которых обезумевшей толпе удалось загнать в угол и порвать в клочья… отзвуки потрясения гарнизона, вынужденного с позором вернуться в казармы…

Разумеется, их было недостаточно. Слишком многих забрала Биветт на кампанию против овлов. Они стали надменными – ведь столетиями все сходило им с рук. Надменность сделала их слепыми к тому, что назревало и тому, что еще может произойти.

Одна подробность не отпускала Венита, застряв в рассудке, как грязная заноза застревает в ране. Никакое количество вина не могло смыть мысли о том, что произошло с обитающими здесь Тисте Эдур.

Ничего.

Толпа оставила их в покое. Это невозможно, необъяснимо. Устрашающе.

Да, вместо домов Эдур тысячи вопящих горожан осадили имение Летура Аникта. Конечно же, личная стража фактора составлена на подбор из лучших солдат – которых переманивали изо всех квартировавших в Дрене бригад – и толпу удалось отбросить. Говорят, что вокруг стен имения трупы валяются кучами.

Летур Аникт вернулся в город двумя днями раньше; Венит Сафад подозревал, что внезапный мальстрим мятежа оказался для него таким же сюрпризом, как и для гарнизона. За отсутствием Смотрителя Брола Хандара Аникт выполнял роль губернатора Дрены и окрестностей. Поспешные доклады шпионов могли содержать только страхи и опасения, ничего конкретного. Такого рода информацию Летур Аникт презирает, он явно не пожелал верить ей. К тому же считается, что истопаты самостоятельно заботятся о предотвращении подобного, устраивая кампании запугивания. Еще несколько арестов, исчезновений, конфискаций имущества…

Его хозяин, Раутос Хиванар, обратил внимание на слухи о надвигающемся хаосе. Тиранический контроль зависит от действий множества разнородных сил, он играет на разных чувствах, от робости до наглой жестокости. Нужно убедительно доказывать свою силу, создавая иллюзию всемогущества. Карос Инвиктад, по крайней мере, понимает это; однако облаченный в красные шелка негодяй не понимает, что есть порог, перейдя который – совершая акты величайшей жестокости, возбуждая прилив паранойи и ужаса – можно разрушить иллюзию.

На каком-то этапе граждане репрессивного государства начинают понимать, что самая большая сила находится в руках у них самих. Обездоленные, Должники, парии, выпавшие из среднего класса – короче говоря, мириады жертв. Контроль – это всегда ловкость рук; против сотни тысяч непокорных горожан шанса нет ни у кого. Игра вдруг прерывается.

Раутос Хиванар боялся, что этот порог вскоре будет перейден. Давление ломающейся, перенапряженной экономики. Нехватка денег, растущий вес неподъемных долгов, неожиданно наступающая неспособность оплачивать счета. Истопаты могут размахивать ножами и мечами, поднимать дубинки, но против надвигающейся угрозы неминуемого голода их оружие подобно тростнику, колышущемуся под ветром.

Тисте Эдур оказались беспомощными. Они удивлялись, они ничего не понимали. А может быть, их ответом станет массовое убийство? Всеобщая резня?

Еще одно «слепое пятно» Кароса Инвиктада. Презрение Блюстителя к Эдур может оказаться самоубийственным. Императора нельзя убить. К’риснаны могут высвободить магию и уничтожить каждого гражданина Империи. Дурак думает, будто сможет остановить их кампанией арестов?

Да, Истые Патриоты были полезны, в некоторых смыслах незаменимы – но сейчас…

– Венит Сафад, добро пожаловать в Дрену.

Венит, не оглядываясь, махнул рукой и схватился за бутылку. – Найдите себе стул, Орбин Правдоискатель. – Затем он поднял глаза: – Я как раз думал о вас.

Жирный мерзавец улыбнулся: – Большая честь. Если, конечно же, вы думали именно обо мне. Если ваши мысли касаются всех истопатов… боюсь, никто из нас не счел бы их содержание честью для себя.

Хозяин пытался вытащить из-под разбитого стола второй стул, хотя было ясно, что хромота причиняет ему сильную боль. Венит Сафад поставил бутылку, поднялся и пошел помогать.

– Нижайшие извинения, милостивый господин, – пропыхтел старик. Лицо его побледнело, капли пота застыли на губе. – Вчерась на закате упал, господин…

– Должно быть, тебе было больно. Оставь поиски стула мне. Лучше найди нам еще одну бутылку – если есть не разбитые.

– Премного благодарствую, господин…

Подивившись мимоходом, где старик сумел найти такой прочный дубовый стул, вполне соответствующий размерам туши Орбина, Сафад протащил его по камням и поставил к столу напротив своего места.

– Если не «честь», – произнес он, снова беря бутылку и наполняя глиняный кубок, – то какое же слово приходит вам на ум?

Правдоискатель облегченно шлепнулся на стул, испустив тяжелый вздох. – Мы можем вернуться к этому позже. Я давно жду вашего приезда.

– Но я не нашел в городе ни вас, ни Летура Аникта, хотя меня так радостно ждали.

Орбин махнул рукой, прогоняя хозяина (тот принес им вторую бутылку вина Синей Розы). Старик склонился и отошел. – Фактор настаивал, чтобы я сопроводил его в поездке на ту сторону моря. В последнее время он меня не жалел. Уверяю, Венит Сафад, что подобная роскошь Аникту более не будет доступна.

– Подозреваю, сейчас он в нехорошем расположении духа.

– Беснуется.