Реальность сердца - Татьяна Апраксина

— Оганда и Тамер, острова Хокны и Дикие земли — у нас не хватит ни сил, ни средств, ни времени, — разрубая ладонью воздух, говорил герцог Гоэллон. — На доставку любого груза требуется пять, шесть девятин, путешествие по сопряженным мирам связано со многими опасностями. Все это лежит за гранью возможного, и скажите же мне — ради чего потворствовать этому безумию?!

— Но чем вам помешал сам проход? — Фиор украдкой растирал висок и морщился, словно у него болела голова. — Господин герцог, что-то, а это чрезмерно!

Простите, кого вы хотели таким образом припереть к стенке? Меня? Реми? Для чего?

— Нам не нужно то, что может прийти с той стороны. Ни оружие, которое может дать необыкновенный перевес, ни прочие чудесные изобретения. Нам не нужна и сама надежда на помощь извне.

— Особо уместно это будет звучать, если у Скоринга получится его низвержение богов! — вспыхнул Реми.

— Никаких «если» мы себе позволить не можем.

— Теперь не можем, — кивнул Реми.

— И раньше не могли. Только вам было бы труднее это понять. Фиор, вы спрашивали, кого я хотел припереть к стенке и для чего? Извольте, любуйтесь. Другу моему Реми мало того, что он уже увидел, ему недостаточно оказалось девятин на поводке у герцога Скоринга, и что за руки держат этот поводок, он так и не понял!

— Это подло, Руи! — зеленоглазый алларец вздрогнул, словно получил пощечину.

— Господин герцог, среди нас всех Реми единственный, кто никогда не собирался идти навстречу герцогу Скорингу! — Фиор поднялся, опустив ладони на стол. — Видят боги, мне это не раз казалось неразумным упрямством, но то, что вы говорите…

— Я что-то говорил о хождении навстречу? Да если бы хоть кто-то из вас и впрямь решился на подобное, это было бы большим сюрпризом для Скоринга! Он решил вас всех, словно простенькую задачу на сложение и вычитание, решил еще до взрыва, готов поклясться. И вы ни на шаг не отступили от его замысла, и даже после его отбытия играли предписанные роли! Прошло три седмицы — и хоть один попытался понять, для чего все это было? Зачем вам отдали все — и страну, и венец, и тетрадь?! Я принял то единственное решение, которое мог принять в сложившихся обстоятельствах, и не отступлю от него.

— Отступать уже некуда, — вздохнул Фиор. — Чего вы хотите теперь?

— Только одного, — глаза герцога Гоэллона налились грозовой теменью. — Не мешайте мне. Занимайтесь столь важными насущными делами, изучайте планы и следуйте им, наводите порядок в Собране и не мешайте.

— Как скажешь, — отвернулся Реми. — Будь так любезен, верни Элграса в столицу, а дальше — попутного ветра твоим парусам…

— Завтра же утром я поеду к архиепископу. Фиор, распорядитесь обо всем необходимом. Альдинг, Алессандр, извольте следовать за мной. Для чего, по мнению барона Литто, Саннио нужно было выслушать всю эту перебранку, он так и не понял, а спрашивать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Интересно было послушать госпожу Эйма, и многое стало понятно — но опять все то же. Герцог Скоринг, боги и чудеса. Чудеса, боги и герцог Скоринг, которому они мешают — невесть зачем, невесть почему… герцог Скоринг, видимо, не настолько дурной человек, как казалось раньше — на его счету только два деяния, которые ему нельзя простить ни при каких обстоятельствах, да и те в рамках личной вражды с Реми. Только где тот герцог Скоринг, со всеми его достоинствами и недостатками, и не поздно ли уже их обсуждать? Гораздо важнее, для чего ему понадобилось потрясать основы мира. Дядя же явно знает; знает — и скрывает от всех… «Надоело, — подумал Саннио, отправившийся спать сразу после разговора с Клариссой. — Надоели загадки без разгадок, секреты и тайны, и неожиданные поступки, и подлые выходки тех, кому доверяешь…» Утро не оказалось мудреней вечера. Ни вчерашние злость и досада, ни отвращение к проклятым загадкам и скрытным родственникам никуда не делись. Узнав от Ванно, что герцог зовет племянника к себе, молодой человек скрипнул зубами, старательно оделся и отправился в кабинет. Жаль, что не удалось позавтракать, и жаль, что вообще зачем-то понадобился герцогу и родственнику… Герцог, судя по всему, и не ложился, и костюм не менял со вчерашнего вечера. Более того, если вчера в дом явился серый призрак, то ныне у окна сидела черная тень. Занималась сия тень престранным делом: в одной руке держала свечу, а на ладонь другой капала жидким воском, стекавшим из углубления вокруг фитиля. Саннио передернулся.

— Переоденьтесь в дорожное платье, соберите багаж, — приказал герцог. — Мы едем сперва во дворец, затем в Тиаринскую обитель. Вернемся не раньше завтрашнего вечера. Нашим спутникам — карету, я поеду верхом, вы — как хотите.

— Что за спутники? Монахи? — наследник вспомнил слова архиепископа Жерара.

— Да, мы заберем их с патриархова подворья по дороге.

— У вас будут для меня другие распоряжения? — очень, очень хотелось подойти, вырвать дурацкую свечу и воткнуть ее на положенное место, в шандал, но недоставало смелости; на вопрос, чем герцог Гоэллон занимался всю ночь, ее тоже не хватило. Смелости — или желания? «Я не вхожу в охраняемое вами стадо, и это не подлежит обсуждению»? Вот и славно, достойный повод не делать ничего.

— Никаких. Вы чего-то ждете?

— Нет, господин герцог. Только отчего-то стыдно, противно и вспоминается полученная еще по весне оплеуха: «К тому же я за вас испугался…»

— Дядя… — пять шагов вперед, забрать эту клятую свечу, затушить и бросить под ноги, поймать ледяные, как сосульки, ладони… и понять, что даже малейшего сопротивления не было! — Что? Вы? Делаете?

— В общем-то, пытался прийти в себя перед дорогой, — со вздохом поднял на него глаза герцог. — А вы, наказание этакое, мне помешали.

— Зачем — так?

— Есть такое пренеприятнейшее таинство — прозрачная исповедь, — задумчиво ответил дядя. — Надеюсь, вам никогда не придется к нему прибегать. После нее знаешь все собственные помыслы, до последней случайной мысли. Но стоит эта ясность весьма дорого.

— Собственные? — Саннио опешил. Если бы другого, особенно, врага — а свои зачем?

— Вам еще, должно быть, не приходилось сомневаться в себе самом, сомневаться до той степени, что требует услышать от других — нет, ты понимаешь, что и зачем хочешь сделать, и в этом нет зла…

— Вы даже не ложились! — услышанное было слишком уж непонятно, и что с этим делать, наследник не знал. Услышал, запомнил — но верных слов в ответ подобрать не смог, да и не было у него таких слов, чтобы ответить герцогу Гоэллону.

— Я обещал Реми выехать сегодня, и обещание это сдержу. Не беспокойтесь, драгоценнейший мой, сил у меня хватит, — дядя деликатно высвободил руки. — Идите, собирайтесь. Дорога до Тиаринской обители Саннио уже была знакома до скуки, мелкий дождик зарядил с самого утра — и спасибо, что не ливень, так что он предпочел составить компанию монахам. Герцог Гоэллон с упорством безумца гарцевал верхом, порой скидывая капюшон и подставляя лицо под водную пыль. Племянник к нему не приставал, смутно предполагая, что капли дождя несколько лучше, чем горячий воск, а любимый родственник, может быть, понимает, что делает. По крайней мере, хотелось на это надеяться. Волновал молодого человека вопрос, бывший поважнее, чем сиюминутная причуда, которая могла привести разве что к простуде: дядя замыслил нечто, глубоко непонятное, рискованное и странное. И он, и герцог Скоринг замахнулись на то, чего до сих пор не касались помыслы смертных… конечно, если не считать «заветников», но вот тут-то и была одна маленькая удивительная для него деталь. Если верить архиепископу Жерару, то бывший регент хотел лишь власти, и чтобы эту власть получить, готов был связаться с кем угодно — с еретиками, подлецами, убийцами; глава Ордена сурово отчитал тех, кто подумал иначе и объявил это делом человеческим, запретил вмешиваться в высшие сферы… и ошибся. Ошибся сам и заставил ошибиться всех остальных. Власть регенту нужна была лишь на время, и на время очень краткое — добившись некой цели, Скоринг с легкостью передал бразды правления и законному наследнику, и тем, кто стремился вернуть его на престол.