Штаб армейский, штаб фронтовой - Семен Павлович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После такой «вступительной речи» нового командарма мне подумалось, что с ним, видимо, будет работать легко, тем более что он был храбрым, испытанным во многих сражениях военачальником и человеком удачливым. До назначения к нам И. М. Чистяков возглавлял после смерти И. В. Панфилова легендарную 8-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которая под его командованием вновь отличилась в наступательных боях в Торопецко-Холмской операции. Затем Иван Михайлович командовал 2-м гвардейским стрелковым корпусом, а теперь вот возглавил единственную тогда у нас гвардейскую армию. И произошло все это в течение полугода.
Ознакомление с войсками армии несколько разочаровало Чистякова, ибо по численности и вооруженности они уступали корпусу, которым он до этого командовал. Слушая мой доклад, командующий отбросил шутки в сторону и проявил дотошность, стремление дойти до самых корецных причин итогов наших контрударов. В заключение беседы сказал:
— У вас здесь происходило нечто подобное тому, что было и у нас под Холмом. Всю весну и лето мы вели тяжелые бои за этот город, но так и не смогли его взять. Стоит он на возвышенности, недаром называется Холмом. Гитлеровцы использовали выгодное для обороны расположение города, создав в нем мощный опорный пункт.
Иван Михайлович одобрил мое решение о том, чтобы наши стрелковые дивизии и танковые бригады имитировали подготовку к новому наступлению и одновременно приводили себя в порядок.
Генерал Чистяков привез весьма отрадную для меня весть о том, что сменяется все командование фронта. К нам приезжают, а частично уже прибыли, почти все руководящие должностные лица Брянского фронта во главе с генерал-лейтенантом К. К. Рокоссовским.
29 сентября из Малой Ивановки сообщили, что К. К. Рокоссовский едет к нам в армию. Уже само это извещение было приятной неожиданностью, поскольку о прибытии В. Н. Гордова никто никогда не сообщал. Я еще раз подробнейшим образом доложил командарму обо всех наших делах. Мы с Любимовым пытались снабдить Чистякова всевозможными справками, таблицами, схемами и картами. Он все это внимательно просмотрел и вернул нам со словами:
— Суть я запомнил, а много бумаг вокруг себя не люблю.
Когда приехал новый комфронтом, меня к командарму не вызвали, и я подумал, что Иван Михайлович доложил обо всем достаточно исчерпывающе. Но вот дверь нашего штабного блиндажа широко распахнулась, и в помещение, ловко пригнувшись под притолокой, вошел генерал-лейтенант высокого роста, моложавый, по-юношески стройный, чисто выбритый, с двумя орденами Ленина и тремя орденами Красного Знамени на левой стороне груди и золотистой ленточкой — знаком тяжелого ранения — на правой. Я понял, что это и есть новый командующий, которого ранее никогда не видел. За ним следовал несколько смущенный командарм.
Я доложил по всей форме, чем занимается штаб. Константин Константинович с неподдельным дружелюбием поздоровался. Его довольно узкая с длинными, как у музыканта, пальцами ладонь полностью охватила мою руку. Первой мне пришла в голову мысль о полном физическом и нравственном совершенстве этого человека. Достаточно было окинуть взглядом его статную и изящную, несмотря на большой рост и широкие плечи, фигуру, а затем взглянуть в голубые глаза, искрившиеся умом, решимостью и добротой.
— Не обессудьте, скажите, сколько вам лет? — заговорил Рокоссовский с чуть заметным польским акцентом.
— Месяц назад исполнилось тридцать пять, — ответил я, несколько смущенный этим неожиданным и совершенно не по-военному заданным вопросом.
— А воюете сколько?
— С первых дней войны.
— А под Сталинградом?
— С самого начала, с середины июля.
— Ав должности начальника армейского штаба?
— Девять месяцев.
— Не сочтите это за праздное любопытство, — как бы извиняясь, сказал Рокоссовский. — В папке нерассмотренных дел, оставленных Василием Николаевичем Бордовым, лежало представление к присвоению вам генеральского звания, подписанное Кириллом Семеновичем Москаленко. Я дал этому документу ход. Теперь вижу, что не ошибся.
Я от души поблагодарил Константина Константиновича. Упреждая события, скажу, что менее чем через две недели мне было присвоено звание генерал-майора.
— Попрошу вас доложить о состоянии армии, ее возможностях и нуждах, — продолжал командующий фронтом. — Я уверен, что Иван Михайлович разобрался во всех этих делах, но за пару дней, конечно, лишь в основном.
Рокоссовский сел за стол и всем видом показал, что приготовился внимательно слушать. Всякая скованность в его присутствии улетучивалась сама собой, и я подробно, ни разу не прерываемый, объективно, без приукрашивания, но и без пессимизма доложил обо всех наших редких радостях и многочисленных горестях.
— Воевать мы, конечно, научимся, — не без грусти резюмировал мой доклад Константин Константинович, — а людей, тех, что потеряли здесь, не вернуть. Их память увековечит лишь наша окончательная победа.
Потом, как бы отогнав невеселые мысли, он спросил И. М. Чистякова:
— Вы ведь служили в Забайкалье?
Иван Михайлович ответил утвердительно.
— Вы знаете, здешняя местность — это копия Даурии. Я, когда вышел из самолета, невольно стал искать глазами свой даурский военный городок. Та же голая степь, правда, вместо сопок холмы, и ветер такой же, так же песок скрипит на зубах.
После этого Рокоссовский прошел по всем нашим блиндажам и землянкам, вежливо поздоровался со всеми сотрудниками штаба, со многими доброжелательно поговорил. Особенно подробно побеседовал он с начальником разведотдела — интересовался добытыми нами сведениями о командном составе немецкого 14-го танкового корпуса.
— Очень полезно знать, с каким противником имеешь дело. Здесь, как видно, враг опасный, — заключил Константин Константинович разговор с разведчиком.
Затем мы все прошли в блиндаж И.
