Пари с будущим - Сергей Гомонов

Стяжатель знал, что у Германии так или иначе появится свой фюрер, и все идет к тому. Но это станет уже совсем другой историей…

Сначала он пытался скрыть, что понимает английскую речь. Я шел за Адольфом от самых казарм, где было его временное пристанище, и нагнал в районе Мариинплац, когда он вышел из маленького художественного магазинчика, который выглядел так убого, что при взгляде снаружи здание сложно было заподозрить в принадлежности к прекрасному.

— Простите, сэр, — обратился я к нему, приблизившись, насколько это позволял европейский этикет.

Он взглянул свысока, задрав вытянутый нос, еще более выдающийся вперед из-за коротко остриженных черных усиков. Я вытянул из кармана давно заготовленный конверт:

— Это ведь ваше?

Прищурившись, Адольф поглядел. Кажется, ему удалось увидеть изображение на проштампованной марке. В глазах мелькнуло что-то неопределенное, но он тут же снова отстранился:

— Ich verstehe nicht was du mir erzahlst![40]

— Я пытаюсь найти человека, который это рисует, — по-прежнему на английском упорствовал я, твердо зная, что английский он понимает и даже может читать и говорить на нем, а вот мне выучить немецкий в самом деле не довелось. — Это ведь вы, мистер Гитлер?

Ему очень не нравилось то, что я ему улыбаюсь. На лице, пока молодом и даже благообразном, можно было прочесть такое знакомое выражение: «Эта ряженая обезьяна еще и говорит!» А я продолжал улыбаться, понимая, что рискую. Одно то, что «расово неполноценный» свободно разгуливает по бурлящему городу, могло навлечь на меня большую беду.

Адольф покачал головой и раздраженно взмахнул рукой, демонстрируя желание идти дальше. Я уступил ему дорогу, и он в своем кургузом сером плаще, старых ботинках и потрепанной военной фуражке направился восвояси. Ну что ж, у нас умеют ждать…

На третий день моей молчаливой осады он сдался. Сам подошел ко мне и прошипел сквозь зубы на ломаном английском:

— Какого черта ты шляешься за мной, кто бы ты ни был?!

— Простите, сэр, я вовсе не шляюсь за вами, а любуюсь красотами Мюнхена…

— Хватит скалиться! Тебя что, не пустили в гостиницу? — он оглядел мой костюм, который рядом с его затасканной полувоенной одеждой выглядел чересчур богато. Во всяком случае, дома я счел бы свой наряд нескромным и нелепым.

— Пустили, но мне все-таки хотелось бы поговорить с вами, сэр.

— Тогда говори немедля и проваливай. Мне не нужны сейчас такие спутники, как ты.

— Меня зовут Мохандас, и я из варны вайшьев, если вам это о чем-то скажет. Родом из Бомбея…

Представляясь, я выдавал отчасти правду и не замечал на лице Адольфа какого-либо интереса. Хотя, скорее всего, даже назовись я вице-королем, он воспринял бы это с той же степенью равнодушия. Но когда мой монолог затронул его творчество, взгляд водянистых глаз отобразил, как и в первый раз, что-то странное. Версия с попавшими ко мне на конвертах марками, где были его городские пейзажи, недоверия у него не вызвала, тем более что я дополнил ее рассказом о своей страсти к коллекционированию художественных ценностей.

— И тогда я подумал: если этот мастер может так изобразить город в миниатюре, то каковы же должны быть его крупные работы!..

Удивляюсь, насколько нетрудным оказалось искусство лжи в случае с Адольфом! Глядя в его акварельные зрачки, я внутренне холодел, и фантазия дорисовывала там отражения тысяч когда-либо виденных мною в будущем кошмарных снимков и кинокадров — документальная хроника деятельности существа, которое стояло сейчас передо мной и, что самое страшное, не было асуром. Трупы, трупы, трупы… При воспоминании о них произносить слова полуправды мне было легко и даже азартно. Нужно лечь костьми, но осуществить задуманное!

Капли воды и камень долбят постоянством — так сказал один мудрый эллин. Вскоре Адольф держался со мной уже менее враждебно и даже согласился пройтись по малолюдной улочке. Оказалось, он любил поговорить о художниках, и если его агитационные выступления были хотя бы наполовину такими же увлекательными, то я понимаю, чем он завораживал своих слушателей. И это несмотря на плохое английское произношение и не всегда верно подобранные слова. Я шел, изумлялся и все глубже проникался убежденностью, что решение мое было правильным.

Через пять дней Адольф не стыдился пройтись рядом со мной и по более оживленным местам Мюнхена. Помню, в детстве, еще до нашей свадьбы с Кастурбай, я поспорил с одним из приятелей, что приручу озлобленного пса, который бродил по округе и которого намеревались пристрелить, если встретят, все мужчины нашего городка: боялись бешенства. Через две недели эта собака ела у меня из рук — она оказалась вполне здоровой и не такой уж злобной. Теперь у меня было чувство, что история повторяется спустя много лет…

О моей стране Адольф знал мало и всё как-то однобоко, но, обладая поистине живым воображением и цепким умом, легко впитывал суть рассказов об истинном положении вещей. Кроме этого я цитировал ему «Махабхарату» и «Рамаяну», которыми когда-то с упоением зачитывался сам.

— Знаете, сэр, мне хотелось бы в благодарность за наши беседы устроить выставку ваших картин, — наконец подошел я к главному, и случилось это на шестой день нашего, если так можно выразиться, знакомства.

— Не думаю, что это возможно, — тут же нахмурился и опять отстранился Адольф.

— О, сэр, возможно всё!

— Я не располагаю такими средствами.

— Я располагаю.

И мне вспомнилось, как все знакомые, кому мы с Кастурбай доверили эту историю, внесли свою лепту в намечавшуюся поездку. Многие даже не задавали никаких вопросов, и за это я благодарен им вдвойне. Средств оказалось достаточно, чтобы разыгрывать в Европе чуть ли не раджу.

Когда выставка закончилась триумфом «слепого» художника, Адольф, который расхаживал среди публики, но так и не признался в авторстве, хотел со знаменитой немецкой педантичностью отдать мне часть денег, что я потратил на это мероприятие и что он выручил с продажи своих картин. Вместо этого я предложил ему уйти в отставку — он все еще значился на службе — и отправиться в путешествие по Индии.

Ведь Индия, как известно, просто рай для европейских авантюристов, жаждущих свести с нею знакомство!

«Вардха, 23 июля 1939 г.

Господину А.Гитлеру, Парадип, штат Орисса.

Дорогой друг, прежде всего хочу выразить Вам сочувствие по поводу происходящего в Вашей родной стране, равно как в Италии и Аргентине. Не знаю, утешу ли Вас, но могу сообщить, что это далеко не самый худший вариант развития событий из всех возможных.