Герои - Джо Аберкромби

— Есть люди получше меня. Помоложе. Люди, у кого покрепче колени, и посильнее руки, и посуровее имена. — Доу просто смотрел. — За последние дни я потерял много друзей. Слишком много. Вирран погиб. Брака не стало. — Только бы не сказать вслух, что у него не хватит духу смотреть, как Доу разделывает Кальдера в кругу. Только бы не сказать, что сомневается в силе своей верности. — Времена меняются. Люди типа Золотого и Железноглава — не очень-то меня уважают, а я их — ещё меньше. Все это, и ещё… и ещё…

— И ещё тебе уже хватит, — произнёс Доу.

У Утробы поникли плечи. Больно признаться, но общий итог подведён точнее некуда.

— Мне уже хватит. — Пришлось сцепить зубы и оттянуть губы, чтобы остановить слёзы. Словно вместе со сказанным на него налетело всё разом. Вирран, и Дрофд, и Брак, и Атрок, и Агрик, и все остальные. Вереница мертвецов протянулась во мглу воспоминаний, осуждая его. Вереница битв, где он сражался, побеждал и проигрывал. Принятых решений, верных и ошибочных, и каждое добавляет на плечи свой груз.

Доу лишь кивнул, бережно задвигая меч обратно в ножны.

— У всех нас есть предел. Человека, повидавшего с твоё, не в чем упрекнуть. Никогда.

Утроба лишь скрипнул зубами, проглотил слёзы и сумел отыскать несколько сухих слов.

— Осмелюсь заявить, ты быстро отыщешь кого-нибудь на это место…

— Уже нашёл. — И Доу качнул головой на дверь. — Ждёт снаружи.

— Добро. — Утроба подумал, что Трясучка вполне справится. Даже, наверно, лучше, чем он. А ещё подумал, что тот не настолько пропащий злодей, каким его считает молва.

— На. — Доу что-то швырнул через хибару. Утроба поймал, внутри цокнули монеты. — Двойная золотом, и ещё маленько. Встань на ноги, там у себя.

— Спасибо, вождь, — серьёзно ответил Утроба. Он-то ожидал кинжала в спину, взамен кошелька в руки.

Доу поставил меч на острие.

— Что будешь делать?

— Я был плотником. Тысячу проклятых лет назад. Думаю, готов вернуться к старой работе с деревом. Пускай придётся вытесать гроб-другой, но закапывать друзей это ремесло не требует.

— Хех. — Доу тихонько покрутил навершие двумя пальцами, кончик ножен буравил земляной пол. — Всех своих я уже закопал. Кроме тех, что сделал врагами. Может туда и ведёт путь каждого воина, а?

— Если долго по нему идти. — Утроба задержался ещё на несколько секунд, но Доу не отвечал. Поэтому он перевёл дыхание и повернулся, чтобы уйти.

— У меня были горшки.

Утроба замер как вкопанный, не отпуская набалдашник дверной ручки — на шее встали дыбом все волоски. Но Чёрный Доу просто стоял на месте, разглядывая свою ладонь. Свою мозолистую, жилистую, грубую ладонь.

— Я был подмастерьем горшечника. — Доу усмехнулся. — Тысячу проклятых лет назад. Потом начались войны, и вместо горшков я взялся за меч. Всегда считал, что надо вернуться, но… так уж вышло. — Он сузил глаза, легонько потирая подушечку большого пальца об остальные. — От глины… мои руки были… такими мягкими. Представляешь. — И он поднял голову — и он улыбался. — Успехов тебе, Утроба.

— Айе, — проговорил Утроба и вышел наружу, и закрыл за собой дверь, и выдохнул долгий вздох облегчения. Пара слов — и готово. Порою нечто выглядит немыслимой преградой, а когда преодолеваешь её, то оказывается — это всего лишь небольшая ступенька. Трясучка стоял, где стоял, сложив руки, и Утроба похлопал его по плечу. — Видать, теперь вести тебе.

— Неужели? — Кто-то ещё выступил на свет факела, длинный шрам пересекал бритую щетинистую голову.

— Чудесная, — прошептал Утроба.

— Хэй, хэй, — отозвалась она. Малость неожиданно встретить её тут, но зато это сбережёт ему время. Ведь именно её он собирался навестить следующей.

— Как там дюжина? — спросил он.

— Все четверо в добром здравии.

Утробу передёрнуло.

— Айе. Да. Мне надо тебе кое-что сообщить. — Она навострила бровь. Ничего особенного, только… — Я закончил. Я ухожу.

— Я знаю.

— Знаешь?

— Как бы ещё я попала на твоё место?

— На моё место?

— Второй у Доу.

Утроба вытаращил глаза. Он посмотрел на Чудесную, потом перевёл глаза Трясучку, потом обратно на неё.

— Ты?

— А почему не я?

— Ну, я просто подумал…

— Когда ты уйдёшь, для нас перестанет светить солнце? С прискорбием тебя разочарую.

— Эй, а как же твой муж? Твои сыновья? Мне казалось, ты собралась…

— Последний раз я приезжала на хутор четыре года назад. — Она вскинула голову, и лёд был в её глазах, лёд, к которому Утроба не привык. — Они пропали. Никто не знает куда.

— Но ты ездила домой в прошлом месяце.

— Побродила денёк, посидела у речки и порыбачила. Потом вернулась в дюжину. Не осилила тебе рассказать. Не снесла бы жалость. Это всё, что уготовано таким как мы. Увидишь. — Она взяла его за руку и сжала её, но его кисть оставалась безжизненной. — Было честью биться рядом с тобой, Утроба. Береги себя. — И она вошла, толкнув дверь, и со стуком захлопнула её за собой, и оставила его снаружи, таращиться на безмолвные доски.

— Считаешь, что знаешь кого-то, а потом раз… — Трясучка щёлкнул языком. — Никто никого не знает. По-настоящему.

Утроба сглотнул.

— Жизнь кишит ещё теми сюрпризами. — И он повернулся спиной к старой хижине и отправился во мрак.

Он часто грезил наяву о грандиозных проводах. Вот он — сквозь строй желающих удачи названных, идёт навстречу светлому будущему, спину ломит от хлопков на память. Шествует под аркой скрещенных мечей в сиянии солнца. Скачет вдаль, сжимая кулак в прощальном приветствии, и карлы ликуют, а женщины плачут от расставания, хотя откуда тут взяться женщинам, можно было только гадать. Красться ранней зарёй в промозглом полумраке, позабытым и позаброшенным, не совсем то. Но от того, что жизнь такая, какая есть, людям и приходится грезить наяву.

Почти все обладатели достойных упоминания имён были там, на Героях, — и с нетерпением ждали когда же, наконец, зарежут Кальдера. Только Весёлый Йон, Скорри Тихокрад да Поток остались проводить его. Остатки утробиной дюжины. И Ручей, чёрные тени под глазами, сжимал в бледном кулаке Отца Мечей. Утроба разглядел в их лицах боль, как бы они не старались налепить сверху улыбки. Будто бы он их подвёл. Может, и так.

Он всегда гордился почётом, и всеобщим признанием. Правильный мужик, прямой, как стрела, все дела. Несмотря на это, мёртвые друзья превзошли живых уже давным-давно, и за последние дни заметно усилили численный перевес. Трое из них, те, что могли подарить самое тёплое напутствие, вернулись в грязь на вершине холма, и ещё двое лежали в его повозке.