Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Учительница музыки задумчиво посмотрела вдаль.

– А вся эта история с учителем физкультуры… жуть. Папаша Осокина собирается начать судебный процесс.

Кирилл молча нахмурился.

– Испорченные люди, – проговорила Богачёва медленно, – одни всё твердят об этих страстях по телевизору, а другие легко принимают на веру, не разобравшись, не познакомившись даже с человеком. Ломают судьбы, ломают чужую жизнь…

Она подняла на Озерова глаза и погладила его по плечу:

– Смотри в оба, Кирилл Петрович. Не подставляйся. И будь готов к тому, что однажды и тебя сделают виновником вне зависимости от того, худое ты совершил или доброе. Это рано или поздно произойдёт. Дай бог, чтобы ты смог это предотвратить.

В последний месяц Озеров чувствовал нарастающее беспокойство. Ему всё время казалось, что с порученной работой он не справляется. Нужно было заполнять около двенадцати разных журналов, собирать справки и прочие бумажки, проверять сотни работ и успевать готовиться к урокам. На последнее совсем не хватало времени, и его спасало лишь знание предмета сверх школьной программы и ум, который навсегда сохранил самые живые и любопытные научные факты. Теперь Кириллу всё приходилось брать из этого забытого кладезя знаний, и он ощутил, что науки и темы, освоенные когда-то в школе и в университете, в большинстве своём не пригодились ему в жизни, разве что для преподавания. То есть существенный пласт знаний, который он приобрёл ценой немалых сил и времени, предназначался только для того, чтобы передавать их из уст в уста, и не имел никакого практического применения.

Озеров упорно сопротивлялся попыткам школьной администрации переключить основную его деятельность с преподавания на работу с документами и езду по районным собраниям, но, чтобы остаться, он не мог полностью отказаться от методической работы. Да и завучи вели себя так, словно «кто-то сверху» надел на них хомут и заставлял заниматься непосильным трудом: посылать туда, не знаю куда, и делать то, не знаю что.

Удостоверившись, как неохотно учителя, загруженные школьными делами, соглашаются на сторонние обязанности, завучи о всяком новом поручении говорили с видом необычайной важности и срочности дела, с призывами к ответственности и описанием «десяти казней», которые ждут тех, кто не успеет.

Но от этого Кирилл, который в школе был недавно, ещё больше запутывался, так как за неимением времени, из-за искусственного ажиотажа вокруг любого, даже незначительного события он не знал, что́ действительно срочно и необходимо, а что́ может подождать.

Оставалось загадкой, кто же такой этот «кто-то сверху», который постоянно усложняет и без того проблемную работу с детьми. Штыгин мрачно шутил, что не было ещё ни одного нововведения, призванного улучшить работу учителей, которое не усложнило бы им жизнь.

«Кто-то сверху», «Район», «Закон» – всё это было некое загадочное чудовище, сидящее в горах, в тёмной пещере, и требующее раз в полгода… нет, не самую красивую девушку из племени, не золото, не откормленного тельца, а отчётов, вытесняющих всякую реальную деятельность, и мёртвых цифр на бумаге, лишающих учителя самого главного – времени на то, чтобы плодотворно учить.

И каждый новый день преподаватели выходили на работу, словно поднимаясь на высокую гору, чтобы сразиться с монстром, ставящим такие нечеловеческие условия.

В битве всякий выбирал своё оружие. Одни быстро сдавались и брали больничный, чтобы перевести дух, другие ухитрялись отправлять вместо себя коллег, желательно кого-нибудь помоложе и посильнее, третьи поддавались и жили, придавленные тяжёлым хвостом чудища, лишаясь радости давать ученикам знания, опалённые изнутри, с изуродованными скачущими мыслями, разрушившие собственные семьи и обезумевшие от страха, что их окончательно растопчут.

Озеров, не имевший обыкновения сваливать свою работу на других, выбрал в оружие упорство. Он усердно трудился, но чудовище побеждало. Как головы лернейской гидры выраставшие во множестве на месте одной отрубленной, множились и его заботы. Стоило только опустить руки – и вокруг распространялось её ядовитое дыхание. И не рубить было нельзя, но оттого, что рубишь, становилось только хуже. Нужно было найти, непременно найти новое оружие…

Наталья Несмехова, например, которая совсем недавно перевелась в их школу, ловко орудовала щитом своего опыта. Та монотонная работа, которая высасывала из Кирилла все силы, казалось, давалась ей легко, и она успевала даже следить за тем, как идёт дело у коллег, и немедленно сообщать администрации о нарушениях (намекая, например, на то, что она уходит с работы позже некоторых и не может выполнять свои обязанности на сто процентов, пока мешкают остальные).

К этой рутинной работе добавлялись совсем неожиданные краски, которые, однако, совсем не радовали взор: каждый день в школе был непредсказуем, и прежде всего оттого, что можно было чего угодно ожидать от детей, пресытившихся четырьмя стенами, занятиями и друг другом.

К середине года в школе всё чаще происходили мелкие беспорядки, которые едва не заканчивались крупными трагедиями.

Каждый необдуманный поступок ребёнка мог иметь грандиозные последствия, которые прежде всего касались учителей, собиравшихся, чтобы разрешить трудные ситуации и помочь родителям. Но родители или высокомерно отказывались видеть проблемы, или вообще не приходили на совместные встречи.

Так было и сегодня. По окончании уроков первый малый педсовет был созван в кабинете директора по поводу странного случая с Геной Курдюковым, прозванным среди школьников Чекой, и Максимом Урбанским, учеником из класса Озерова.

Гена должен был принести деньги на экскурсию и с утра забыл их отдать классному руководителю. Он положил довольно крупную сумму в пенал и случайно оставил его на парте. На следующем уроке на его место сел Урбанский, после чего пенал был разрисован ручкой, а деньги исчезли.

Мать Гены Курдюкова обвиняла Максима в краже, но он признавал только тот факт, что изрисовал чужой пенал. Его родителей на собрании не было. Озерову пришлось признаться, что они вообще никогда не появлялись в школе.

С третьего раза удалось дозвониться матери Урбанского, и она сказала, что сын никогда её не обманывает, а денег ему дают достаточно.

Оставался ещё вариант, что Чека сам взял деньги. Но мальчик такую версию твёрдо отрицал.