С Антарктидой — только на Вы - Евгений Кравченко

О бане

Вскоре получил радиограмму от Будрецкого — он снова выражает сожаление, что я не прилетел, и по-прежнему приглашает на «Восток» с визитом на сутки-двое. Удержаться от такого приглашения уже не могу — это было бы нарушением всех законов, принятых на «Востоке», да и самому мне нужно оценить состояние ВПП, решить вопрос об установке там средневолновой радиостанции с подключением ее на новую американскую антенну, ряд других проблем. Следующим же рейсом уйду на «Восток».

Какими-то неведомыми мне путями в «Мирном» узнали о том, что я прилетел к ним не совсем здоровым. Виду никто не подал, но вечером Сердюков преподнес мне в дар на весь сезон милейший чайный сервиз, следом Кузнецов принес сахар, чай, варенье и печенье. — Это тебе для ночной работы, — постарался он объяснить свою заботу, — а через час мы ждем тебя в бане.

Что такое баня в Антарктиде, объяснять тем, кто в ней не бывал, не имеет смысла. Она заслуживает самых поэтических сравнений, высокого стиля и глубокой благодарности. Кому-то она напоминает о доме, у кого-то снимает нервное напряжение, меня же в этот раз просто лечили хорошим паром, настоянным на мяте и эвкалипте. После пяти-шести заходов в парилку угостили баночкой пива и свежей жареной рыбой, пойманной прямо со льдины у станции. А потом мы долго пили чай и слушали русские романсы. В этом есть какая-то загадка — на Большой земле человек с ума сходит по рок- или поп-музыке, а попадает в Антарктиду — все, слушает только свои родные русские песни, Чайковского, Мусоргского, Римского-Корсакова. В общем, в свою комнату я вернулся совершенно другим человеком, совсем не таким, каким прилетел с «Молодежной», — мне кажется, лучше...

«Эстафету» по моей психологической разгрузке у Сердюкова и Кузнецова принял Арнольд Богданович Будрецкий, который в 29-й САЭ стал начальником «Востока». Я прилетел к нему с экипажем Валерия Радюка, «Восток» дал себя знать, как только мы сели. Не успели мы с Будрецким прийти в себя от столь долгожданной встречи-я почувствовал, что снова тело становится ватным, в висках тяжело ударила кровь. Будрецкий вызвал врача, вердикт которого оказался строгим — снова скачет артериальное давление, нужен постельный режим. Видя мою беспомощность и попытки как-то извиниться за доставленные хлопоты, Арнольд Богданович притворно разозлился:

— А ты что хотел? Чтобы Антарктида, которую ты обвел вокруг пальца, летая десять лет на «Восток» без единого ЧП, встретила тебя с распростертыми объятиями?! Да она только и ждала, когда сможет здесь «прижать» тебя, как следует. Ешь таблетки и спи. И — улыбнулся.

Утром проснулся как ни в чем не бывало. Позавтракали с Будрецким, обсудили и решили все проблемы, которые касались обеспечения полетов, и я улетел на «Комсомольскую». Руководил полетами на этой подбазе Владимир Кольцов.

В гостях у австралийцев

Прилетели в «Мирный». Я перелистал радиограммы и удивился: большинство из них — переписка между Большой землей и руководством 29-й САЭ о вывозе с «Моусона» австралийского ученого, который должен идти с нашими исследователями на купол «С». Непонятно почему, дважды пришли запреты на этот полет от командира МОАО Борисова со ссылкой на начальника УГАЦ. Дело дошло до двух заместителей министров — из Госкомгидромета Е. И. Толстикова и из МГА — И. Ф. Васина. Наконец я получаю сразу две радиограммы — от командира МОАО и начальника УГАЦ: «В порядке исключения разрешено начальником управления выполнить полет на самолете Ил-14 на аэродром Румдоут на станцию «Моусон» с целью доставки австралийского специалиста на станцию «Мирный».

Я только пожал плечами, читая эти радиограммы. Зачем нужно специальное разрешение на полет, если в плане работ 29-й САЭ совместная работа с австралийцами утверждена давным-давно. По-моему, наше авиационное начальство никогда не держало в руках Договор об Антарктиде. Ну, да ладно...

Тем более, днем раньше я получил сообщение Е. И. Толстикова, что И. Ф. Васин подтвердил прежний порядок работ авиации в экспедиции.

Телеграммы-радиограммы... Только в адрес командира авиаотряда за сезон их приходит, в среднем, более трехсот. И над каждой надо думать, искать ответ на нее, хотя штатных штабных работников у меня нет, а летаем мы с моим заместителем Женей Скляровым почти каждый день. Да, благо, были бы в них все запросы по уму-разуму, а то, случается, придет такой вопрос, над которым не то что смеяться — плакать хочется в расстройстве из-за некомпетентности того, кто ее нам прислал...

16 декабря, наконец, пошли на «Моусон». С нами полетели Валерий Сердюков и Володя Татиташвили — начальник санно-гусеничного поезда, который должен идти на купол «С». Он же — переводчик, а попутно собирается провести какие-то магнитные исследования...

Подошли к «Моусону». Садиться решили в море, на голый лед, весь изрезанный термическими трещинами — здесь он мягче, чем пресный, поэтому меньше вероятности сорвать «подошвы» лыж.

Встречал нас весь личный состав станции, скатившийся к самолету на вездеходах, автомобилях, каких-то «картингах». Посторонний человеку, увидев эту картину, мог бы подумать, что на «Моусоне» происходит празднование международного масштаба. Всем дал два часа времени на визит в гости. Осмотрели станцию — она строится, причем умно и с размахом. Попили кофе, проштамповали почтовые конверты, получили приглашение посмотреть фильм, но пришлось вежливо отказаться — светлого времени осталось только на то, чтобы дойти до своего аэродрома. Бурные проводы товарища, улетающего с нами, проникнутые искренней доброжелательностью речи, милейший подарок для «Мирного» — щенок канадской лайки... Я смотрел на всю эту прекрасную по своей сути суету из пилотского кресла и думал: «Мне повезло... Я живу сейчас на материке, где нет никаких вооружений, маневров, пальбы, войны... Все ходят без оружия, летают, куда зовут дела, никто никого не боится, а если нужно — приходят на помощь друг другу. Почему же на всех других пяти материках жизнь строится по своим, совершенно сумасшедшим правилам и законам? Почему пример и опыт Антарктиды не востребован всем человечеством? Здесь что, живут другие люди? Нет. Тогда почему мир сходит с ума?!»

Я вспомнил, как наши авиаторы вывезли японского моряка, который упал в трюм ледокола «Фудзи» и получил тяжелейшие травмы. Ему нужен был кислород, у нас его почти не осталось, и тогда прилетели американцы и сбросили кислородные баллоны на парашютах. Кто заставляет одних бросать бомбы, а других — кислород?!

— Командир, — вывел меня из задумчивости Скляров, — дверь закрыта, можем лететь.

Взлетели быстро, развернулись, покачали австралийцам крыльями и пошли домой.