Тяжесть короны (СИ) - Ольга Булгакова

— Что здесь происходит? — неожиданно жестко спросил Брэм.

Пожилая фрейлина, которую я, кажется, столетие назад отобрала в свиту, на мгновение повернулась к остальным дамам. Те враз замолчали и потупились. Женщина, чинно сложив руки на уровне талии, с легким недоумением посмотрела на Брэма и ответила, поясняя очевидное.

— Его Сиятельство попросил нас прийти, составить компанию Ее Высочеству. Ваше Величество, несомненно, знает, что Ее Высочеству необходимы компаньонки. Ее Высочеству наверняка захочется поговорить с кем-нибудь о случившемся. Поэтому Его Сиятельство посчитал правильным…

— Ее Высочество, — твердым непререкаемым тоном перебил женщину король, — никогда прежде не нуждалась в обществе придворных дам. Тем более в таком количестве. Ее Высочество и я тронуты заботой господина регента и вашим желанием помочь, но в ваших услугах нет необходимости. Так что, благодарю вас, дамы, но Ее Высочеству нужен отдых и обед. Разговоры и компания фрейлин ей, как и раньше, не понадобятся.

Многие дамы ответили реверансами и попятились к лестнице. Пожилая фрейлина, судя по всему, собиралась что-то возразить Брэму. Но не стала. Так же присела в реверансе и вскоре исчезла вместе с другими в шорохе платьев на первом этаже башни. Видимо, решила, что не выполнить требование регента не так опасно, как ослушаться короля. Она, думая в первую очередь о благополучии своей семьи, лишь подчеркнула шаткость положения отчима. Что не могло не радовать.

Медальон заставлял меня укорять брата, но я, стиснув зубы, молчала. Кто бы знал, сколько сил забирала у меня эта война с чужой волей…

— Он постоянно во все вмешивается, — прошептал Брэм.

Я же проиграла сражение с амулетом и пожала плечами, вынужденно оправдывая Дор-Марвэна:

— Он хотел, как лучше.

А ведь он прекрасно знал, как меня раздражают придворные курицы. Не думала, что отчим прибегнет и к такой мелочной мести.

— Возможно, — вздохнул Брэм. — Но я больше склоняюсь к мысли, что он хотел окружить тебя своими осведомителями. Думаю, ты тоже не заметила в толпе хотя бы одну даму, с которой у тебя были бы приятельские отношения… Но мне пора ехать, иначе опоздаю. Будет неловко.

Столь неожиданная наблюдательность Брэма меня ошеломила. Никогда бы не подумала, что его могли интересовать мои отношения с фрейлинами. Брат чмокнул меня в щеку и, пожелав отдыхать и ни о чем не беспокоиться, ушел.

Дав распоряжения по поводу обеда, отослала служанку. И осталась в своих покоях одна. В спальне, как и в других комнатах, ничто не изменилось. Даже письменные принадлежности на первый взгляд лежали так же, как я оставила. Но только на первый взгляд. Я отлично знала, что охрана и «Ястребы» здесь побывали и многое переворошили. Быть может, поэтому у меня не возникло ощущение дома, когда перешагнула порог спальни. Честно говоря, побаивалась заглядывать за резную панель. Но мне нужно было спрятать подарок Ромэра, кольцо Тарлан. Разумеется, носить я его не могла, — отчим славился наблюдательностью и не мог пропустить появление на моей руке незнакомой ему драгоценности. И, пользуясь тем, что благодаря вмешательству Брэма, удалось избавиться от навязанных фрейлин, я все же заглянула в тайник.

К счастью, ни охрана, ни «Ястребы», ни Нурканни не раскрыли мой секрет, — на панели не появились новые царапины, а мои сокровища были довольно пыльными, как и прежде. Поблагодарив небеса в короткой молитве о защите Ромэра, поцеловала кольцо и спрятала его за панелью. Осознание того, что, вероятней всего, никогда больше не увижу дарителя, нанесло очередную рану моему исстрадавшемуся сердцу. Безрадостные мысли о собственном беспросветном будущем угнетали. Я понимала, что избавиться от медальона не смогу. Побороть его тоже. И до конца жизни буду куклой в руках Дор-Марвэна…

Господи, скорей бы это все закончилось…

Резная планка с успокаивающим глухим щелчком встала на место, а я поднялась и зашла в ванную. Насыпав ароматической соли, набрала воду. Когда вернулась служанка, я уже нежилась в горячей воде с тонким запахом розового масла. Девушку, настойчиво предлагавшую свою помощь, отослала. Не только потому, что была не в состоянии выносить чье-либо общество, но и потому что медальон боялся внимания к себе. Странно было ощущать амулет живым существом со своей волей, страхами, интересами.

Почему-то думала, что мое одиночество обязательно будет нарушено. Правда, не могла представить, кому пришла бы в голову мысль заявиться в башню без приглашения или хотя бы предварительного согласования со мной. Придворных дам выпроводил Брэм, а из мужчин наведаться мог только отчим. Я понимала, что при желании он нашел бы меня где угодно, но видеть его в своих комнатах не хотела. Поэтому, приведя себя в порядок, ушла в северное крыло проведать кормилицу.

Первым меня заметил Арим и бросился через всю комнату, выкрикивая мое имя. Он был счастлив, обнимал меня за шею и целовал в щеку, попутно рассказывая, как сильно соскучился. Хотелось бы надеяться, что его сходство с Дор-Марвэном останется только внешним. Кормилица недолго наблюдала за нами с братцем, размазывая слезы по щекам. Первые восторги Арима еще не успели утихнуть, а кормилица обняла меня, обволакивая уютным ароматом свежей сдобы. Было одновременно и радостно, и больно вновь оказаться в северном крыле рядом с кормилицей. Прижимаясь к ней, такой родной и любящей, против воли вспоминала Летту. Мне ее очень не хватало, я тосковала по нашим разговорам и ощущению душевного тепла, которое излучала адали. Медальон заставлял мои губы изгибаться в счастливой улыбке, а я, обнимая кормилицу, закрывала глаза, чтобы никто, случайно увидев их выражение, не догадался, насколько горькими были мои слезы.

Кормилица, как и во время любого другого моего визита, отослала няньку Арима и двух служанок, и мы остались втроем. До того как мы обменялись мало-мальски стоящими фразами, кормилица предупредила, что в разговорах при ребенке нужно соблюдать осторожность. Братец многое запоминал из бесед, а предугадать, когда и как он озвучит услышанное, было невозможно. О том, чтобы отправить ребенка играть дальше, не было и речи. Арим действительно очень соскучился и поначалу не хотел не только отходить от меня, но даже слезать с коленей.

Обнимая братца, я слушала рассказ кормилицы об обучении Арима, о его здоровье, о ее семье. Вскользь затронули едва не развернувшуюся войну с Муожем. По намекам кормилицы поняла, что и в столице были уверены в серьезности намерений Стратега. Попытка подвести войска к муожской границе людям не нравилась. Захватнические планы регента не находили одобрения народа, вызывали недоумение, а зачастую и раздражение. Кормилица старалась не называть имена, рассказывая об известных ей решениях Совета, передавая сплетни. Но, к счастью, мы довольно скоро смогли поговорить, не прибегая к туманным намекам. Время дневного сна Арима уже давно подошло, и братец заснул у меня на руках. Заметив это, кормилица осторожно приняла ребенка и уложила на диван. Вернувшись в кресло у круглого чайного столика, еще раз глянула на закрытые двери, и без обиняков спросила: