Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

И вдруг женщина увидела, что поблизости горит землянка. Ей почудилось, что огонь надвигается на нее.

– Сынок! Хосподи! Я щас помру! – Собрав все силы, Марья оперлась о землю локтями, шатаясь, встала. Она побрела в сторону людей. Но вдруг остановилась и посмотрела назад.

Пожар. Где же это? Так близко. Неужели… И тут в ее голову запала мысль, что сын горит в этом огне. Марья вздрогнула от испуга и опрометью бросилась туда, где бушевало пламя.

Огонь быстро поглощал землянку. Когда Марья подошла ближе, она увидела, как пламя пожирало крышу. Женщина наглоталась горького дыма, пытаясь разглядеть, нет ли где ее сына. Голова закружилась, и она отошла назад.

Ощущение грозной беды сковало ее. С треском рухнула жалкая кровля. Тогда она подбежала к пылающей двери, разваливавшейся на угли прямо на глазах. Красные, они разлетались в разные стороны, обжигая голые щиколотки Марьи. Но вместо того чтобы бежать от огня, она, наступая на угли, пыталась проникнуть внутрь. Она кружилась у пожарища и вопила:

– Сынок! Помогите, добрые люди! Скорей, скорей! Мой Тимошенька! Он горит! Скорей!

Словно мотылек у огня, металась Марья возле землянки, объятой пламенем. Летели головешки, сыпались искры, а Марья кричала и рыдала.

Зарево пожара уже давно увидели люди. «Землянка моя горит!» – первым крикнул Тихов. Все дружной толпой кинулись к пожарищу.

Семен горестно покачивал головой, глядя на охваченную огнем землянку: жаль было сгоревших пожитков.

– Он сжег себя, сыночек, – кричала Марья.

Сидя на земле в обгоревшей одежде, женщина рвала на себе волосы и кричала о Тимохе. Казаки и кулугуры не осмеливались подойти к ней. Только Мариула, присев рядом, пыталась успокоить ее:

– На-ка вот, Марьюшка, надень свой платочек. Айда со мной.

И не поняла, слышала ли ее женщина или нет.

Марья вдруг опустилась на колени и стала молиться, повернувшись лицом к кладбищу.

– О Хосподи, с ума сошла бедняжка, – сказала Мариула.

Огонь удалось потушить не сразу. Воду носили из реки, в первую очередь поливая соседние землянки, тем самым спасая их от возгорания. Отвешивая поклоны, Марья молилась:

– О Хосподи, прости грехи мово сына неразумнова! Обрушь их все на мою головушку…

Оставив ее, Мариула пошла проститься с любимым конем, о гибели которого сообщили мужики.

– Да, похоже, она с ума сошла, – вздохнул Тихов, отойдя от пожарища и посмотрев слезящимися глазами на несчастную.

– Возносит молитвы Хосподу, – сказал Иван Сыромятин. – Она ведат…

Сибиряков подошел к Марье:

– Обскажи, ради Христа, ты сама зрила, што сынок твой себя сжег?

Марья ничего не ответила старому казаку, так же как не отвечала никому из присутствующих, и продолжала бормотать молитву:

– О Хосподи милосердный, не карай десницей своей мово заблудшево чадо…

Фома Тимофеевич повторил:

– Тимоха сжег себя, сестрица?

– Глядите, уж не лупил ли ее энтот выродок? – сказал подошедший Никифор. – Рот и нос у нее в крови, лицо распухло, аж глаз не видать.

– Обспроси-ка ее ты, Никифор. – И Сибиряков отошел к казакам. – Айда по коням.

– Их всево два, – нахмурился Кочегуров, – как раз один мне, а второй…

– Я сяду на второво, – подошел Иван Сыромятин, – хочу словить и поглядеть в рыло тово, хто энту злость постыдну сотворил!

– Обождите, а то зараз съерашитесь с коней-то, – предупредил Арапов. – Мало тово, што злыдни Орлика Мариулы зарубили, оне у кляч энтих подпруги подрезали!

– А я и без седла могу, – усмехнулся есаул и запрыгнул на одного из послушно стоявших животных.

– Я тоже!

Сыромятин вскочил на второго коня, и они ускакали. Оставшиеся казаки разбились на две группы. Одна во главе с Семеном Тиховым спустилась к реке, а другая, руководимая Араповым, направилась к лесу.

Безуспешно задав Марье несколько вопросов, Фома Сибиряков повернулся к подошедшей Мариуле. Глаза ее покраснели, а красивый рот кривила злобная гримаса.

– Што с тобой, дочка? – ласково спросил ее старый казак.

– Ниче, – ответила Мариула. – Я энтих выродков так за Орлика прокляну, што, перед тем как издохнуть, муки страшные примут!

Немного помолчав, Сибиряков вновь обратился к девушке с вопросом:

– Што с ней-то дееть?

– Пущай женщины покудова заберут и уведут подальше отсюдова.

– Возьмите ее, – крикнул Фома Тимофеевич притихшим кулугуркам. – Сына ей ужо не вернешь, ежели токо он сгорел взаправду, а не утек в лес, сотворив сее зло страшное.

– Пожалей сына мово, Хосподи! – восклицала Марья.

Женщины взяли ее под руки, подняли с земли. Но Марья стала вырываться из их рук.

– Не бей мя, сыночек! – закричала она. – Разве мало те тово, што отца сгубил? Не бей мя, сыночек, не бей…

– Нет тута ево, – разозлился стоявший рядом Рогов и сам взял женщину под руки. – Не бойся меня, Марья. Я щac отведу тя к себе.

– Ой, глядите-ка на нево! – Марья пригляделась к Ермолаю и захохотала. – Ба, Гавря пожаловал! Так я и поверила: люди, энто же Гавриил! Ну и Гавря, хде ж ты был? Нет, ты видение! Все такой же красивый, ладный, как и при жизни, миленок мой Гавря! Прижми мя к своей груди, я так ждала! А то Тимошенька наш заберет мя в ад вместе с собой! Без вас я не жалаю жить!

А когда Рогов растерянно попятился, она стала поднимать с земли воображаемые камни и швырять в него.

– Он от мя бежит! Глядите на нево! Он мя бросил!

Бормоча что-то себе под нос, она пошла в сторону своей землянки, от которой ничего не осталось.

Рогов поднял с земли ее платок и, качая головой, пошел за ней следом.

13

Утренняя трапеза была скромной, но обильной. Вся пища оказалась растительной, искусно приготовленной и приправленной диким чесноком и луком. Даже пироги, выпеченные из муки, которую привезли Никифор и Фома Сибиряков, были с начинкой из конского щавеля и крапивы. Казаки, которые давно пресытились мясным кушанье, ели с удовольствием.

Сразу же после трапезы кликнули круг. По просьбе кулугуров собрались на кладбище у могилы Гавриила. Пришли все, кого только носили ноги. Лица всех, как казаков, так и кулугуров, были озабоченными, взгляды не отрывались от Василия Арапова.

– Браты мои, – обратился атаман к собравшимся, – настал час нашего единения. Надеюсь, что сонце, которое давно уже согревает нас по отдельности, засияет над энтой вот горой для всех нас вместе.

– Верно кажет, – подтвердили собравшиеся.

– Ни один кочевник не сунет нос сюды, узнав, што нас много и мы сильны! – продолжал Арапов. – Энто все зараз от правителев Хивы, Бухары – ненависть, неприязнь, захватничество! И помните, браты мои, што ежели мы зараз сообча стоять будем, нас никода не