Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

– Отец, не говори. – Мариула упрямо посмотрела на старца. – Энто моя тайна.

– Ах да, – Сибиряков встал и оказался в крепких, хотя и запоздалых объятиях крестника.

Атаман долго не отпускал от себя так неожиданно объявившегося родственника. Он целовал его в лоб, голову, щеки. И этому горячему проявлению любви не было бы конца, если бы не вмешалась Мариула. Девушка строго посмотрела на Арапова, на старого казака, прослезившегося от счастья. Посмотрела на Кочегурова, который лобызал глупо улыбающегося Степку. Затем она нахмурила свои красивые брови и строго сказала:

– Ну, будя! Нам ешо всем идтить на могильную гору!

– Куды? – удивились Арапов и Кочегуров.

Мариула поправилась:

– Туды, куды вы в гости шли. На гору кулугурову!

11

Как только странный старик ускакал обратно, прихватив с собою Никифора, Тимоха облегченно вздохнул. Он проследил, как Крыгина заперли в погребе, и успокоился совсем. Но спокойствие быстро прошло, уступив место тревоге.

Люди словно не замечали Тимоху. Как только огонь удалось погасить, все разошлись по землянкам, даже не пожелав отцу Тимофею спокойной ночи. Тревожное предчувствие заселило душу, и негодяй понял, что это надолго. Тимоха не двигался с места до тех пор, пока дверь самой дальней землянки не закрылась, впустив хозяев. Тогда он развернулся и пошагал к своему логову на кладбище.

Он шел оглушенный, подавленный, преследуемый голосом старика на коне, все еще звучавшим в его ушах. Все, что было пережито, передумано, что волновало и мучило его последнее время, вдруг разом прорвалось и осенило острой болью. Он был одинок, покинут, бесконечно несчастен. Жизнь развивалась без него. Он стал никому не нужен. Его забыли. Один, отвергнут… чужой! Чужой!..

Раньше люди просто недолюбливали его, а сегодня отвернулись. А как жить в поселении без людского доверия? Как ходить между чужими землянками? Как смотреть в глаза людям, если они отворачиваются и молчат?

Забившись в свою нору, Тимоха замаскировал ее ветками. Здесь он почувствовал облегчение, но не надолго. Черное горе надвинулось на него, и он судорожно искал в этой черноте просвета. «А может, удавиться? – мелькнула предательская мысль. – Но уж нет!» – ужаснулся Тимоха. Ведь для этого нужна смелость, чтобы удавиться или пустить себе пулю в лоб! А что, разве у него положение до того уж безвыходное, что остается только наложить на себя руки?

Тимоха старательно искал выход. Итак, он мог прямо сейчас выбраться из ямы и уйти. Но куда? В какую сторону идти? Один в лесу он заблудится, застрянет в каком-нибудь болоте и погибнет! Нет, это не выход. А может, остаться здесь? Пусть люди от него отвернулись. Этому есть причина. Надо найти эту причину и исправить. Людишки глупы, и заморочить им головы ничего не стоит.

Но с появлением Никифора все усложнилось. Уж он постарается оговорить его, и люди поверят этому казаку. Тимоха видел, как хорошо его встретили в поселении и даже пригласили остаться. А ему, отцу Тимофею, даже не предложили ночлег!

Старик на коне тоже вел себя по-хозяйски. Он как будто чувствовал за собою силу. И сила эта реальна. Что будет, если Никифор и старик явятся снова? Они знают про него что-то эдакое. А что? Может, Марья… Ну, конечно же, матушка! Они подобрали ее замерзающей и куда-то унесли. И если матушка им что-то порассказала и они приведут ее сюда…

Тимоха взмок от обильного выделения пота, ему сделалось не по себе. Только побег мог спасти его от позора, а может, даже и от смерти. И вдруг Тимоху осенило. Он неожиданно понял, кто сможет ему помочь. Ни секунды не сомневаясь, он выбрался из логова и поспешил к погребку, в котором томился Гаврила Крыгин. Этому недомерку грозят большие неприятности, и он вряд ли откажется от побега. Итак, Гаврила… Интересно, как он воспримет его предложение?

* * *

Оказавшись в погребе, но уже не в качестве гостя, а в качестве узника, Крыгин растерялся. Вспомнив про утро и возможный суд над собой, он в ужасе перекрестился. Уж не сатанинское ли это наваждение? Храни Хосподи и помилуй! Его охватило какое-то беспокойство, он заерзал на травяной подстилке. Бравада, которую Гаврила любил напускать на себя, исчезла бесследно. Его руки стали холодны, как лед, голова горела, точно раскаленное железо. «Боже мой! Что такое?» – Крыгин схватился за голову.

Перед глазами завертелись круги, на грудь навалилась страшная тяжесть, горло, казалось, сжимала змея. Гаврила вскочил на ноги, но споткнулся, зашатался, хватая руками воздух.

Но вот дышать стало легче. Крыгин снова сел на подстилку и замер. Его волосы спутались, глаза горели. Он ничего не слышит, он точно окаменел. Вокруг все как в тумане; напади кто сейчас на него, Гаврила не тронулся бы с места. А сердце? Сердце немо, хотя в нем бушует адское пламя.

Тихо отворилась дверка. Кто-то тихо-тихо вошел в погребок, крадучись спустился по лестнице и зажег свечу.

– Гаврила! – прошептал таинственный гость.

Ответа не последовало.

– Отзовись, Гаврила! – Незнакомец встряхнул Крыгина за плечи, и тот лишь тогда удивленно поднял голову.

– Тимоха, ты, што ль? – Он встрепенулся и схватил своего недавнего врага за рукав. – О Хосподи, спаси меня!

– Не призывай Хоспода, несчастный грешник.

Тимоха понял, что враг его сломлен ожиданием заслуженной кары и, чтобы еще больше запугать его, продолжил:

– Хосподь, услыхав твой богохульный вопль, в гневе ниспошлет молнию, и она сразит тебя! Сознайся, энто ты сжег дом, желая мя убить?

– Я ужо сознался в том прилюдно.

– Пошто?

– За то, што ты мя в землянке спалить хотел.

– А ты слыхал давеча, што хотели с тобой сделать?

Гаврила бестолково моргнул и сказал:

– Оне галдели, што в огонь меня…

– И ты хошь энтова?

И тут случилось неожиданное. К Крыгину вдруг вернулись его самоуверенность и находчивость. С приходом Тимохи у него появился шанс на спасение, и он не замедлил им воспользоваться. С быстротой рыси он набросился на расслабившегося юношу, выхватил у него из-за пояса нож и приставил лезвие к горлу Тимохи:

– Я не хочу в огонь! Я не жалаю даже порки. А вот ты… Ежели жить хочешь, то вытащи меня отсюдова.

– Т-ты што? – ужаснулся Тимоха, осознав, что жизнь его повисла на волоске. – Я ж ослободить тя пришел.

– Иш ты, святоша, мне голову морочить пришел?

– Што ты, нет. – Тимоха со страху сказал так искренне, что Гаврила ему поверил. Он ослабил хватку, но не убрал нож.

Секунду-другую он подумал, а потом