Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Несмотря на хорошую природную защиту Тунета, Сципион развернул работы по возведению дополнительных сооружений, направленные, в частности, на включение воинского лагеря в систему обороны города. Но ему никак не везло в подобных делах: в разгаре кипучей деятельности пришлось все бросить, как это не раз случалось под Утикой. Перебежчики принесли весть из пунийской столицы, что карфагеняне решили послать свой флот не на перехват римских транспортов, как бывало до сих пор, а против эскадры Сципиона, занятой осадой Утики. Нависшая угроза отодвинула все прочее на дальний план. Римляне никак не могли вступать в морское сражение. Их флот был невелик и к тому же переоснащен для штурма города, вследствие чего корабли потеряли скорость и маневренность.

Услышав новость, Сципион сразу приказал войску собираться в поход, а сам какое-то время стоял в задумчивости, потом поднялся на смотровую башню и окинул взором Карфаген, который прикрылся синеватой дымкой, словно желая утаить от него свою затею. Флот находился в гавани и, судя по черневшим на пирсах толпам, действительно готовился к отплытию. Публий поглядел в сторону Утики, пытаясь определить расстояние, отделяющее пунийцев от цели, и результат этой оценки не добавил ему оптимизма. Времени для принятия мер римлянам не хватало так же, как и кораблей. Сципион спустился в город, дал распоряжения относительно выступления войска и оставляемого в Тунете гарнизона и вместе с легатами в сопровождении нескольких сотен всадников устремился к Утике. В пути был устроен весьма оригинальный совет военачальников. Следуя плотной группой, на всем скаку легаты слушали вопросы полководца, выкрикиваемые зычным голосом, а затем поочередно подъезжали к нему и, состязаясь в громкости с конским топотом, сообщали свое мнение.

Сципион редко в чистом виде использовал советы офицеров, но их высказывания будили его фантазию и способствовали вызреванию решений. Однако сегодня, несмотря на то, что все спешили: и люди, и кони — дело продвигалось медленно. Слишком сложной являлась задача. Во-первых, нужно было уберечь от превосходящих сил противника эскадру, а во-вторых, не допустить прорыва блокады осажденной Утики. Даже каждый из этих пунктов в отдельности казался невыполнимым, а оба они, как представлялось, еще и противоречили друг другу. Так, например, можно было бы попытаться спасти корабли, отправив их в Сицилию или вытащив на берег, но, перегруженные штурмовым снаряжением, они не ушли бы от вражеского преследования, а для демонтажа лишнего оборудования или укрытия флота на суше явно не хватало времени, и при этом любая из подобных мер открывала бы карфагенянам доступ в город. Защищая же результаты годичных трудов по осаде Утики, римляне должны были бы вступить в морской бой и, с неизбежностью проиграв его, опять-таки отдать врагу город, да еще и лишиться кораблей. Мысль лихорадочно металась по кругу, тогда как кони все же продвигались вперед. И, следя за их бегом, Сципион, всемерно торопившийся к месту событий, одновременно с замиранием сердца наблюдал, как сокращается срок, отпущенный ему для поиска спасительного хода. В какие-то мгновения внутренний голос начинал укорять его за случившийся недосмотр. Но этому неприятному и несвоевременному собеседнику Публий отвечал, что, затевая большое дело, неминуемо чем-то рискуешь. Впрочем, потеря сорока военных кораблей и срыв осады Утики не оказали бы решающего воздействия на африканскую кампанию в целом, но, тем не менее, Сципион ни на миг не допускал мысли о каком-либо, хотя бы второстепенном поражении. По мнению римлянина, скорее солнце перестало бы светить, чем он потерпел бы неудачу, и такая уверенность помогала его разуму вести бой с опасностью.

Прибыв к Утике, Сципион солидно, с грацией императора сошел с коня и сквозь строй растерянных солдат с многозначительной невозмутимостью направился к коменданту лагеря Луцию Бебию. Поглядев на полководца, люди приободрились, как в ясный день, сменивший ночную бурю. Сципион же в первую очередь удостоверился в том, что карфагенян еще нет поблизости, и, взойдя на утес, впился взглядом в обширную бухту, на широкой синей глади которой сиротливо пестрели его суда в ожидании страшной участи.

— Дамбу… Дамбу, — напряженно забормотал Сципион бессмысленное применительно к данной ситуации слово, поскольку для возведения насыпи через весь залив потребовалось бы несколько месяцев, если это вообще было возможно.

— Дамбу! — требовательно крикнул, обернувшись к легатам, проконсул, будто гневаясь на них за промедление.

Офицеры поспешно подбежали к нему, не зная, что им делать дальше. Они могли бы заподозрить полководца в безумии, если бы не их безграничная вера в него.

— Мост! Мост из кораблей! Скорее! — зло выкрикнул Сципион, и его прошиб пот, потому как в этом интенсивном сгустке эмоций он вдруг понял, что выход найден, и разрешившееся волнение хлынуло наружу даже через кожу.

Публий тут же забыл все страсти, бурлившие в нем несколько часов, и спокойно, обстоятельно принялся объяснять свой замысел исполнителям, иногда уточняя детали у начальника инженерной службы.

Вскоре закипела работа. Военные корабли были укрыты в глубине бухты, а перед ними стали возводить барьер из грузовых судов. От одного берега залива до другого протянулось зыбкое заграждение, выстроенное из четырех рядов стоящих вплотную корабельных корпусов. Для придания прочности всей конструкции между соседними судами с борта на борт были перекинуты мачты и реи, закрепленные с помощью канатов, а сверху устроен дощатый настил. Строительный материал ввиду жестких временных ограничений приходилось добывать на месте и для этого разобрали несколько наиболее старых посудин.

К концу дня подоспело войско из Тунета, и прибывшие солдаты тут же включились в дело. Над заливом стоял стук топоров, молотков, треск дерева, выкрики команд и общий гомон тысяч возбужденных людей. Сципион сам руководил работами и, казалось, одновременно находился в разных местах, сразу успевая всюду, будто летучий Меркурий снабдил его волшебными сапогами. Публий мгновенно разбирал конфликты, вспыхивавшие в пылу делового азарта, подсказывал решения при неожиданных затруднениях и своим неистовым темпераментом вдохновлял людей. «Веселее, друзья! — задорно призывал он. — Вот она, бездонная мудрость Дельфийского оракула, годная на все времена! Нас, в отличие от афинян, действительно в прямом смысле спасут деревянные стены!» И тут же он перебивал сам себя, обращаясь к плотнику, забивающему клин: «Эй, злее колоти по этому «пунийцу»!» Солдаты хохотали такому уподоблению работы битве, где каждый взмах молотком — выпад против врага, и с новой энергией долбили по «пунийцам», поворачивались к проконсулу в ожидании похвалы, но того уже не было видно, зато в сотне шагов поодаль раздавался внезапный взрыв смеха. И весь этот шум болью и страхом отзывался в душах жителей Утики, высыпавших на стены и следящих широко открытыми глазами за необычайной деятельностью врагов.

Настала ночь, но римляне, осветив залив тысячью факелов, продолжали работу. Сотни больших и малых кораблей, в самом деле, составили мощную «деревянную стену», которую легионеры теперь готовили для отражения штурма. На настил устанавливались метательные машины, всяческие приспособления с крюками и ковшами, возводились навесы для защиты солдат, заготавливались камни, стрелы и дротики.

А карфагеняне, узнав на пути к Утике, что в римский лагерь уже прибыл Сципион, смутились и не рискнули сразу напасть на противника. Они украдкой проскользили мимо осажденного города и заночевали на рейде возле небольшого союзного поселения на другом краю залива. Лишь утром при ярко-желтом свете летнего африканского дня пунийский флот выполз из-под прикрытия на чистую воду и, осторожно приблизившись к Утике, выстроился в боевую линию, вызывая соперника на неравный бой.

Простояв в угрожающей позиции, пока римляне не завершили все работы, карфагеняне наконец смекнули, какого рода встречу им приготовил враг и, помедлив еще некоторое время в замешательстве, пошли в атаку на внезапно возникшее среди морских волн укрепление.

Около тысячи римских воинов заняли оборонительные позиции на своей стене и обрушили на пунийцев шквал метательных снарядов. Карфагеняне предприняли попытку ответить аналогичным образом, но без особого успеха. Грузовые суда, составляющие заграждение, имели более высокие борта, чем военные корабли, поэтому римляне, обстреливая противника сверху, наносили ему значительно больший ущерб. Карфагенские квинкверемы, безрезультатно побултыхавшись около стены, отпрянули назад. Поманеврировав некоторое время на безопасном расстоянии, они снова двинулись вперед. Пунийские стрелки на этот раз расположились на палубе гораздо рациональнее и тщательно укрывались за щитами. Но тут из-под настила через специально оставленные промежутки между конструкциями защитного сооружения выскользнули десятки небольших сторожевых судов и, пользуясь внезапностью, обломали весла многим квинкверемам. Таким образом, и вторая атака была сорвана. В римском стане нарастало воодушевление, а карфагенян все сильнее разбирало зло, поскольку нестандартный характер сражения не позволял им использовать свои преимущества. Однако роль наступающей стороны вдохновляла их на все новые дерзания, и в третий раз они устремились на штурм укрепления слаженным боевым порядком. Сторожевые суда в такой ситуации оказались бессильными против организованного вражеского строя и, понеся урон, были вынуждены поспешно юркнуть обратно в отведенные для них лазейки. Но, врезавшись в стену, карфагеняне опять вступили в перестрелку при неблагоприятных для них условиях. Гибли десятки пунийских воинов, кричали сотни раненых, трещали, проламываясь, палубы квинкверем, а римляне отделывались обильным трудовым потом, и только. А в один из моментов легионеры едва не захватили вражеский корабль, прямо с настила пойдя на абордаж. Карфагенянам пришлось отступить в очередной раз. Обнаружив преимущество римлян в живой силе, они в дальнейшем более не рисковали приближаться вплотную к их стене.