Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– Нам каждая минута дорога, – заметил Лажевский.

– Надо в темноте подойти, без огня, без выстрела, – вслух размышлял Кос, – а когда заметят – полный газ…

– Вы хотите меня с гаубицей здесь оставить?

– Да нет. Чтобы прорвать эту цепь, нужно крепко ударить. Каждый ствол, каждый штык дорог. Но приказывать тебе не будем. Как хочешь.

23. Вознаграждение

Чем ближе к шоссе, тем больше улица была разрушена бомбами и артиллерийским огнем. Пустыми глазницами смотрели прошитые снарядами стены домов, лишенные рам прямоугольники окон. На дороге и на тротуарах, среди густо рассыпанных воронок, как оглоданные волками скелеты, чернели остовы машин. Искалеченные орудия загораживали путь. Никто и не пытался убрать трупы. Они лежали в том месте, где их застигла пуля или осколок. Темнота не позволяла различить покрой и цвет мундиров.

Примерно на километр впереди улицу замыкало небольшое возвышение, поперек которого проходило шоссе. По нему слева направо проскальзывали темные силуэты грузовиков, пушек, отдельные группы солдат. Время от времени там рвались снаряды крупного калибра (какой-то дивизион с большого расстояния вел беспокоящий огонь), освещая людей и технику мгновенными вспышками, а вблизи домов, похожих на выщербленные зубы, царила тишина и темень.

Быстрые шаги зашуршали у калитки, но, даже находясь рядом, нельзя было увидеть укрытых в тени людей.

– Пустой, – сказал кто-то вполголоса.

– Проверьте следующий.

Две пригнувшиеся фигуры выскользнули из калитки, пробежали несколько метров вдоль стены и исчезли в темных проемах первого этажа. Долгая минута ожидания, а затем мигание фонарика, которое означало, что путь свободен.

Разведчики вытолкнули мотоцикл из калитки и по тротуару перетащили его в другое укрытие, в тень от продырявленного щита объявлений. Остановившись, они жадно глотали воздух, вздрагивая от напряжения.

Лажевский осмотрелся и наконец подал фонариком сигнал – длинное и два коротких мигания.

Из-за домов медленно выполз странный силуэт, нечто, покрытое погнутой жестью и досками; оно издавало низкий звук, однако характерного для танка лязга металла не было слышно. И только когда это сооружение остановилось за скелетами сожженных грузовиков у наклоненного электрического столба, можно было различить, что это все же Т-34. Вблизи хорошо были видны обмотанные тряпками катки и на буксире – неуклюжий горбатый силуэт гаубицы, на которой сидело несколько артиллеристов.

– Пусто? – спросил Кос, высунувшись из люка.

– Пока никого, – ответил Лажевский, взбираясь на броню. – Некому прикрывать, каждый хочет удрать побыстрее.

Через передний люк Шарик пытался высунуть морду и тихонько повизгивал, выпрашивал что-то.

– Не смей, – погрозил ему пальцем Григорий. – Марш на свое место! – Отпихивая пса, он в темноте ударился рукой о большой угловатый ящик, ощупал его и пробурчал: – Какого черта?..

– Не ругайся, – попросил Черешняк, который устроился рядом. – Это музыка.

Впереди трижды коротко блеснул сигнальный фонарик.

– Охранение предупреждает, – шепнул Даниель Косу. – Подожди.

Он соскочил на землю, перебежал к стенке дома, где было совсем темно, и побежал вдоль нее к разведчикам, которые находились в передовом дозоре.

В темноте забелел платок и описал полукруг. Лажевский остановился как вкопанный.

– Где? – спросил он шепотом у притаившегося солдата.

– Прямо – сломанный столб, слева, вторая калитка.

– Сколько?

– Четверо на велосипедах.

– Взять без шума, – приказал Магнето.

Приказ, передаваемый из уст в уста, тихо поплыл в темноту все слабеющим эхом.

– Без шума… шума… ма…

Тишину прервал разрыв снаряда крупного калибра вблизи шоссе. Яркая вспышка – и темнота стала еще гуще. Никто из разведчиков не дрогнул – все внимание было направлено на калитку, в которой исчезли те четверо.

Наконец, что-то зашевелилось в темноте, зашуршало. Одна за другой появились четыре фигуры, вывели велосипеды за развалины, затем вскочили на седла и нажали на педали.

Из окон первого этажа, как ястребы на стайку куропаток, налетели на них разведчики. Схватка продолжалась в полной тишине. Только иногда слышны были сдавленные стоны да шуршание колеса перевернутого велосипеда.

– Бей его, Юзек! – выкрикнул кто-то громким шепотом.

– Встать! – тихо приказал Лажевский и спросил: – Поляки?

– С ними девушка? – удивился один разведчик.

– А ты что думал?

– Не сердись, отец. От немцев убегали?

– Через шоссе не получится. Их там как муравьев.

– Вчетвером не получится, но нас больше, и танк с нами. Пойдете?

– Танк? Какой?

– Обыкновенный.

– Да мы… – начал старик, но девушка дернула его за рукав и решительно сказала:

– Пойдем.

Даниель хотел спросить, почему эта девчонка командует сержантом, но промолчал. Нужно было поскорее занять исходную позицию. В любой момент немцы могла обнаружить их группу.

Группа, задержавшаяся на несколько минут, тихо двинулась вперед – вначале несколько разведчиков, затем мотоциклы, которые перетаскивались от укрытия к укрытию.

– Маруся, почему ты не дала мне спросить? Может, это они?

– Нет, – решительно ответила Огонек. – Пошли.

– Вы что, ошалели? – с беспокойством спросил хорунжий Зубрык. – Ведь сами видели, что там немцы. Несколько минут назад едва…

– Эх вы, пехота! – Лажевский подошел ближе. – Держитесь поближе к мотоциклам, а дальше я объясню, что и как.

Он подождал минуту, наблюдая, как новенькие помогают перетаскивать мотоциклы, и вернулся к танку.

– Что случилось? – спросил Кос.

– Ничего особенного. Подобрал четырех пехотинцев. Если и дальше так пойдет, приведем к артиллеристам батальон.

– Двинем?

– Может, тебе лучше подождать, а затем сразу на место?

– Хорошо.

– Я вернусь за вами.

Когда подхорунжий исчез, Кос, не доверяя артиллеристам, которых встретил час назад, послал дополнительно в дозор Вихуру и Томаша, а сам устроился в башне и внимательно прислушивался. Обстрел шоссе вели две или три батареи. Огневые позиции наверняка находились южнее шоссе. Калибр снарядов трудно было определить на слух: звук выстрелов терялся среди каменных стен. Поручник, конечно, сумел бы это сделать. Он не только погоду мог предсказывать, а все. Несправедливо, когда такие люди погибают.

Решение преодолеть шоссе ночью было принято Янеком после совещания с Лажевским, Густликом и Григорием, но исходило это предложение от Янека. Он понимал: если они нарвутся на замаскированные орудия или танки, если не сумеют опередить противника, то потеряют и технику и людей, не выполнят задание.

Может, действительно было бы лучше притаиться, подождать, пока подойдет какая-нибудь советская или польская часть? Немцы прорвали котел, сыплются как горох из мешка. Не может быть, чтобы им долго позволили улепетывать. Наверное, штаб фронта уже привел в движение резервы, и еще до рассвета…

Вернулся Лажевский, подал рукой знак и повел «Рыжего» между развалинами, переулком и дальше через дворы, через чахлый скверик с поломанными деревьями к толстой стене из бетонных плит, продырявленных, как швейцарский сыр.

– Янек, – позвал он тихо. – Иди сюда.

Кос вылез через люк механика-водителя. За ним, попискивая от обиды, старался выскочить Шарик, но Янек приказал Саакашвили:

– Держи его. Рвется, глупый.

– Дальше никакого прикрытия, – тихо сказал подхорунжий. – Нужно решаться на бросок.

Они осторожно вышли за стену на рекогносцировку.

В нескольких метрах от танка в тени стояли Маруся-Огонек, оба Шавелло и фельдшер. Отсюда были видны белые цифры и орел на башне и даже можно было прочесть надпись на борту.

– Я – сержант, а понять этого не могу, – ворчал Константин. – Ведь панна Маруся все время…

– Что же здесь понимать? – шепнула она, приложив палец к губам.

Стасько оставил свою гаубицу и подошел к танку. Через открытый передний люк выглянул Вихура:

– Командир сказал, что вы, пан подхорунжий, стихи пишете…

– Пишу.

– У меня к вам дело. Я Вихура.

– Стасько. Сейчас или потом?

– Потом. Они уже возвращаются. – Пряча голову, он задел за броню и сморщил свой вздернутый нос.

В проломе стены показался Кос и через передний люк нырнул в танк. Лажевский на минуту остановился около Шавелло:

– Пехота с нами?

– С вами.

– Пока танк не выстрелит, идем на цыпочках, а потом кто как хочет – можно и с пристуком и с присвистом.

– Но там ведь немцы, – пробовал объяснить Зубрык.

– Если кого ранит, гражданин хорунжий, положим на броню или в люльку любого мотоцикла, – сказала Огонек и погладила фельдшера по руке, чтобы подбодрить его.

– Вперед… вперед… вперед…

Вдоль цепи поползла команда, и, подобно колосьям ржи, которые поочередно пригибаются от дуновения ветерка, сгибались люди, выходя из проломов и пробоин в стене. Редкой и короткой была эта цепь, но ночью она могла сойти за взвод: семь артиллеристов, четыре пехотинца и девять разведчиков.