Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

И обо всем этом, а также об ужасных ценах на мясо и молоко, об отсутствии нормальных магазинов и засилии буржуйских бутиков в ее родно районе, об очередном прорыве трубы в ванной, потому что «нет возможности сделать ремонт, это лишь ворье себе квартиры перестраивать может», незадачливые собеседники выслушивали из года в год, из сезона в сезон. После таких душеизлияний Клавдии Витольдовне не приходилось даже усердствовать, чтобы попросить денег в долг. Её визави с чувством облегчения откупались от нее, прекрасно понимая, что сумму эту им никто не вернет, и не жалея о потерянных деньгах. Это была небольшая плата за душевное спокойствие, которое они могли обрести, поддержав поэтессу не только на словах, но и на деле — хрустящей купюрой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Именно по этой причине, несмотря на презрение ко всем новоявленным писателям и поэтам, Клавдия Витольдовна была активным участником светской жизни, проявляя чудеса изобретальности и умея пробраться в любой, даже самый закрытый клуб. На подобных мероприятиях ее могли накормить, напоить, выслушать, да еще и денег дать. Добровольно отказывать от такой компенсации за все то, что жизнь с ней сотворила, наследница литературной династии не собиралась.

Наличие в шумной компании только этих одиозных персон уже не давало мне надежды на спокойный исход вечера. А ведь это был только разогрев, первые несколько часов до начала праздничной программы, к которой я, надеялась, Марк все же успеет.

Его задержка в дороге вышла более длительной, чем он планировал. Во время нашего последнего разговора он сообщил, что больше половины пути позади, метель ему все-таки удалось перегнать, но плотный снегопад, хоть и без порывов ветра, вынудил его ехать очень медленно из-за плохой видимости. Горько посмеявшись над очередным препятствием, мы договорились об одном — не грустить и не расстраиваться, а там — будь что будет! В конце концов, пошутил Марк, встретить новый год в заснеженном поле — не худший вариант для такого зануды, как он, привыкшего вообще ничего не праздновать.

Но все же, я очень надеялась, что этого не случится, и Марк обязательно успеет ко мне до наступления полночи. В очередной раз грустно вздохнув, я прихватила новый бокал шампанского и последовала к своему столику, расположенному подальше от центра зала, где звучали, не смолкая, громкие взрывы смеха. Удобно устроившись, я продолжала наблюдать за происходящим из своего тихого уголка, освещенного уютным светом маленького алого абажура, как раз в тон моему платью. Постепенно в лучах мягкого и теплого света я расслабилась, атмосфера уюта и полудремы окутала меня. Беспокойство отступило, на его место пришла уверенность в том, что наступающий 2003-й год принесет только хорошие новости и точно подскажет, как решить все наши проблемы.

Внезапно мне очень захотелось курить, хоть я и решила избавиться от этой привычки ради Марка. Но сейчас эта не самая вредная из всех моих привычек так сладко бередила душу, что я не могла устоять. Быстрым, вороватым движением выудив из маленькой сумочки-клатча секретную пачку сигарет, я тихо щелкнула маленькой зажигалкой и с удовольствием затянулась. Медленно выпуская дым, который, кружась невесомым облачком в полутьме, придавал происходящему оттенок сказочной нереальности, я прикрыла глаза и погрузилась в воспоминания.

В памяти снова всплыл тот самый первый вечер в похожем ресторане, который к нынешнему дню был уже закрыт — на его месте красовался теперь зал с игровыми автоматами. Я вспоминала очень похожий столик в дальнем углу, куда привел меня Вадим, такой же полумрак, щелчок зажигалки и его насмешливое: «Что птичка? По примеру многих богемных дурочек тоже пристрастилась к этой вонючей привычке?» И мой, еще такой звонкий и уверенный в прекрасном будущем голос: «А вот я вас понимаю, Вадим Робертович! Прекрасно понимаю! И вы, знаете, что? Вы самый лучший среди них! Потому что смогли остаться собой, а они — нет!»

Слабая улыбка появилась на моих губах и тут же погасла. С того времени прошло всего четыре года, но целая пропасть разделяла нас из прошлого с теми, в кого мы превратились сейчас. Я разучилась говорить с таким весельем и задором, а Вадим больше не преподавал и не называл меня птичкой. Бурная река жизни продолжала играть нашими судьбами, то отбрасывая к разным берегам, то сталкивая лбами лишь для того, чтобы снова и снова доказать одну болезненную истину: все меняется и ничто не остается прежним.

И, словно в насмешку над моими мыслями, сквозь пелену праздничного шума и какофонию громких звуков, до меня вдруг донеслось:

— Ну-ну, отставить сопли! Что это вы по мне поминки развели, будто на кладбище? Зарубите себе на носу — нужно меняться, ребята. Нужно меняться! Кто стоит на месте — скоро скиснет, а потом и сдохнет. Даже если все устраивает, не стоит расслабляться и превращаться в довольный и сытый тюфяк. Новая жизнь, новые цели, что может быть лучше? А старая — пусть горит себе синим пламенем, заодно и новую дорогу освещает!

Мгновенно выныривая из ностальгических далей прямиком в день сегодняшний, я даже на месте привстала от волнения, не веря тому, что слышу. Вадим? Неужели он? Снова здесь, в Киеве, после того, как куда-то пропал на несколько месяцев? После всех сюрпризов, на которые была щедра судьба, мне давно бы стоило перестать удивляться таким невероятным совпадениям, но я так и не смогла научиться этому.

Вот и сейчас, ошалело глядя в сторону компании, сидевшей у противоположной стены, я видела Вадима и по-прежнему не могла поверить своим глазам. Склонившись над столом, одной рукой опершись о его угол, другой он продолжал автоматически раздавать рукопожатия, которыми хотели поприветствовать его все собравшиеся. Одетый в честь новогоднего торжества в подобие официальной одежды — черные классические брюки и черную рубашку, он все равно оставался верен себе. Ворот его рубашки был расстегнут на несколько пуговиц, а ненавистный галстук, очевидно, сорванный сразу же после преодоления парадной секции, небрежно сунут в карман брюк, словно подтверждая излюбленную позицию Вадима: «В гробу я видал этот ваш дресс-код!»

Обстановка за столом с каждой секундой становилась все оживленнее — многие из сидевших вскочили с мест, кто-то спешно разливал в бокалы шампанское. По привычке громко смеяться, испуганно озираясь и одновременно напуская на себя важный вид, я сразу же узнала новичков, впервые прорвавшихся в важное заведение, и поняла, что, скорее всего, это бывшие студенты Вадима.

Сквозь веселый гам и суету, которые вызвало его появление, до меня снова донесся такой знакомый и уверенный бас:

— Ну, так что? Всем всё понятно или остались еще несогласные? Для таких у меня тоже есть аргументы, только предупреждаю — носы и стереотипы ломаются одинаково больно!

Взрыв смеха, последовавший за этими словами, подтвердил, что оппонентов у Вадима больше не осталось, и позицию свою он донес крайне убедительно.

Улыбаясь, я продолжала смотреть на происходящее, понимая, что жизнь, изменчива и полна сюрпризов, но главные вещи остаются прежними. Вадим мог сменить род занятий, взорвать за собой все мосты, но его жизненная энергия, похожая на кипящую лаву, как и раньше, врывалась вместе с ним, заполняя собой любое пространство до самого дальнего угла. Скрытая полутьмой, я жадно изучала его лицо, пытаясь прочесть, угадать то, что происходило с ним все эти полгода — и вновь видела полного сил и уверенного в себе человека.

Он и раньше мало напоминал выходца из чинного университетского мира, подчиненного строгим правилам. Теперь же, когда необходимость блюсти положенные по статусу приличия, осталась позади, в нем еще ярче проявилась опасная, агрессивная неукротимость, готовность принять любой вызов и ответить ударом на удар. Словно Самсон, вновь получивший силу и не забывший ни одну обиду, ни одну насмешку, ни один поддельно-сочувствующий взгляд, он вернулся в привычное окружение, готовый рассчитаться со всеми, кто, неискренне вздыхая, списал его со счетов со словами: «Никто не знает, где теперь Третьяков. Может, он и не вернется уже. Может, сбежал в какую-то деревню, он вечно грозился это сделать. Ну вот и не выдержал, в конце концов»