Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

Внезапно моя радость сменилась страхом — я не знала, как отреагирует Вадим, когда увидит меня. Я все еще отчетливо помнила, как закончился наш последний разговор: «И слышишь… не попадайся мне на глаза. Хотя бы первое время. Иначе… Ладно, все, бывай здорова!» Эта многозначительная пауза вместо красноречивых описаний расправы или мести была страшнее всех возможных угроз.

Спешно затушив сигарету в пепельнице, я опустила взгляд, преодолевая желание вжать голову в плечи, зажмуриться и незаметно сползти под стол. Мне вдруг показалось, что если вести себя тихо, не шевелиться и не дышать, то он так и не заметит меня, и некому будет испортить ему настроение в праздничную ночь.

Собственное присутствие здесь, в заведении, которое выбрал Вадим для того чтобы немного развеяться, начало казаться если не насмешкой, то достаточно подлой и спланированной акцией с моей стороны. Если бы я только знала, что он будет здесь, если бы только могла предположить… Я бы ни за что не пришла в ресторан Йоханнеса, ни за что. А ведь еще и Марк… Марк должен вскорости появиться, если ничего не помешает ему в дороге. И мне лучше было предотвратить их встречу, дать Вадиму возможность просто забыть о нас, не бередить ему память и сердце хотя бы в преддверие нового года.

Но, едва я убедила себя в необходимости такого странного поступка, сдвигая кресло в тень, чтобы быть более незаметной, как вдруг почувствовала, что опоздала. Что мне уже не сбежать и не скрыться. Медленно, совершая над собой усилие, я подняла глаза и чуть не задохнулась от тяжести и цепкости взгляда, который, словно нож, приставленный к горлу, обездвижил меня и заставил замереть в ожидании нападения.

Вадим, который так и остался стоять, возвышаясь над своими друзьями с поднятым для тоста бокалом, смотрел мне прямо в лицо, и глухая, пугающая темнота в его глазах давила на меня подобно бетонной плите. С каждой новой секундой, медленной и тягучей, я ощущала, как сжимается пространство вокруг меня, как пульсирует и нагревается воздух, лишая возможности думать, действовать, сопротивляться. Казалось, пройдет еще мгновение, и я начну плавиться как воск, превращаясь в бесформенное нечто, оставив после себя лишь обугленный каркас, слабо напоминающий человека.

И когда мой страх от собственной беспомощности, достигнув пика, превратился в безмятежность жертвы, с улыбкой глядящей в лицо палачу, во взгляде Вадима что-то дрогнуло, и я смогла, наконец, выдохнуть. Невидимые путы, сковавшие тело ослабли, возможность двигаться и понимать происходящее вернулась — но лишь для того, чтобы осознать еще один пугающий поворот событий.

Медленно поставив бокал и небрежно кивнув собеседникам, словно говоря: "Погодите, я сейчас", Вадим отделился от своей компании и направился в мою сторону. Каждый его шаг, который я чувствовала внутренним слухом, отдавал в ушах нарастающими раскатами грома. Вжавшись в кресло, я сидела, ни жива, ни мертва, растворившись в мгновении между бурей и тишиной, которая вскоре рассыпалась, разбитая вдребезги его голосом:

— Ну, здравствуй, писательница! Присесть разрешишь?

Несмело кивнув, параллельно отмечая его всегдашнюю привычку задавать вопросы лишь для галочки, я наблюдала, как он резким движением отодвигает стул и садится за мой столик, с силой упираясь в него локтями и смыкая руки в замок перед собой.

Не торопясь прерывать паузу, Вадим продолжал изучать меня, и если в первые минуты нашей встречи его взгляд бил сквозь кожу, то сейчас все внимание было направлено на внешнюю сторону, на обертку, призванную скрыть мою неуверенность и нервозность перед этой странной ситуацией.

Я видела, с каким молчаливым одобрением он отмечает изменения, произошедшие за время, что мы не виделись. Ему нравилась моя взрослость, мое смелое платье с открытыми плечами, яркий вечерний макияж и высокие перчатки, прячущие шрамы, которые когда-то именно он помогал мне залечить. По легкой тени, набежавшей на лицо Вадима, я поняла, что ему тоже вспомнилось время, когда только он знал мою главную тайну и учил принимать себя со всеми ошибками и падениями. Время, когда ближе него у меня никого не было. Время, ушедшее безвозвратно и навсегда.

— Вот так не ожидал, — наконец, подал голос он, стряхивая с себя ненужные воспоминания и возвращая нас обоих в день сегодняшний. — Какая встреча! Что молчишь, Алексия? Или ты променяла способность говорить на этот свой новый фасад, шикарный, не спорю. Да только безголосых кукол, хлопающих глазами, в здешней компании и так хватает. Хочешь пополнить их ряды?

— Да нет, ну что ты… — от долгого молчания голос стал хриплым, и мне пришлось прокашляться, чтобы продолжить. — Что ты такое говоришь. Я такая же… Такая, как и раньше. Привет, Вадим.

— Конечно, такая же, — поддразнил меня он. — И точно так же, как раньше, ты вешаешь лапшу мне на уши. А мы с тобой, значит, просто сидим и точим лясы обо всем на свете. Прямо как в старые добрые времена! Совсем же ничего не изменилось, да?

Чувствуя, как краска смущения заливает мое лицо, я снова замолчала, а рука сама собой скользнула в сумочку за спасительной сигаретой. Глупо было надеяться, что Вадим с присущей ему прямолинейностью, попытается обойти острые углы между нами. Я прекрасно понимала это, но оказалась не готова вот так, сразу говорить обо всем.

— Ладно, проехали, — видимо, устав наблюдать за моими неуклюжими попытками закурить, решил сменить тему Вадим. — А то так и будем с тобой в молчанку играть до самого нового года. Ты что одна сидишь? В таком- то виде? В такой вечер? Только не говори мне, что все это время ты никуда не выходила, активно крапала новый шедевр и вообще никого здесь не знаешь.

— Да нет, наоборот, знаю, — тихо ответила я, отмечая, как первоначальное удушающее оцепенение постепенно сходит на нет. — Даже больше, чем хотелось бы. Я-то здесь и оказалась потому, что надеялась не встретить никого из тех, кого знаю.

— Не поверишь, я тоже, — хмыкнул Вадим, откидываясь на стуле и скрещивая руки на груди. — В итоге, все в полном сборе, начиная от моих бывших студентов, заканчивая вот тобой. Это не считая того, что первого, кого я встретил прямо на пороге, был Зоран. Я сразу решил, что это недобрый знак, и не выйдет у меня сегодня тихо-спокойно выпить пару рюмок за уходящий год.

— Еще и тосты заставили произносить, да? А ты ведь терпеть не можешь тосты, тупое оправдание желания нажраться.

— Смотри-ка, помнишь, — удивленно хмыкнул Вадим, и на несколько секунд между нами снова повисла тяжелая пауза, которую опять разрушил его голос. — Но сегодня, Алексия, я, так и быть, буду говорить тосты, шутки-прибаутки и прочую ересь. Настроение у меня, знаешь, такое… общительное. И с тобой давай тоже — выпьем, как в старые добрые. Что тут у тебя — вино, шампанское, коньяк… Хм, а не многовато ли алкоголя на одну творческую единицу? Я вот решил один отмечать — так в баре веселее будет и наливают там порезвее. А сидеть тут, в дальнем углу в компании ликероводочных напитков — это для старого спившегося писаки норма. А для молодых, не растративших свой талант девиц с роскошным декольте рано еще, очень рано.

Чувствуя, как к горлу подступает ком, я понимала, что он снова, не задумываясь, по привычке пытается встряхнуть меня и вытащить из темного угла. Именно это Вадим делал всегда, с самого дня нашего знакомства. Вот только я больше не должна была держать его в неведении. Эта глупая привычка умалчивать важное не раз сыграла злую шутку со мной и со всеми, кто мне дорог.

— Вадим, — мой голос слегка дрогнул. — Я не прячусь здесь. Скорее жду. Этот столик… Он же на двоих. Так что одна я временно, пока что…

Я не успела даже закончить эту неудобную фразу, как брови Вадима иронично поползли вверх, а в голосе прорезались такие знакомые вкрадчивые нотки, что мне сразу стало понятно — разговор сворачивает в весьма оживленное, но очень опасное русло.

— Так вот оно что, Алексия… Пока что, значит? Ну и где же оно бродит, это твое покачто за час до нового года, позволь полюбопытствовать? Может, за подснежниками отправилось, в бурю попало и теперь коротает с братьями-месяцами вечерок у костра? Ты здесь — оно где-то там, удивительная у вас жизнь, как я посмотрю!