Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

Мы оба опасались неизвестности, притаившейся за углом, потому что уже знали, как легко из-за мимолетного каприза судьбы рушатся даже самые надежные планы. И втайне продолжали воспринимать происходящее, как праздник, который может оборваться в любой момент. Каждая наша ночь была как последняя, будто перед смертью, перед обрывом в пропасть, будто судорожный и жадный вдох человека, идущего ко дну. Мы действительно были готовы умереть друг для друга, но все-таки выживали, каждое утро рождаясь заново. И, просыпаясь вместе, по-прежнему немного удивлялись этому, словно неожиданно прекрасному подарку.

К сожалению, растянуть до бесконечности нашу совместную жизнь, полную счастливого сумасшествия, было невозможно. Стрелки часов, нехотя, через силу, но, все же, отсчитывали последние дни, отведенные Марку на отпуск для поступления в аспирантуру. Совсем скоро ему предстояло вернуться в свой, некогда наш родной город, где его ждали карьерные планы и хлопоты с отцовским наследством. А я должна была остаться здесь, наедине с огромной опустевшей квартирой, и попытаться доказать нам обоим, что моя послешкольная мечта — возможность быть вместе, живя разными жизнями, все-таки осуществима.

Марк, словно пытаясь перечеркнуть все свои прошлые решения, на этот раз не препятствовал мне и не спорил, хотя его странная уступчивость иногда пугала меня. Да и моя радость от того, что наш вечный спор, наконец, окончен, была напускной. Но другого выхода я не видела.

За прошедшие годы мы слишком обросли своими привычкам, связями, заботами, друзьями, обещаниями и целями, чтобы требовать друг от друга перечеркнуть все это. Время, когда мы оба, будучи школьниками, жили в одном ритме, по одним и тем же правилам, ушло безвозвратно. Поэтому нужно было научиться приспосабливаться к противоречивости наших миров: Марку — к моему творческому хаосу, а мне — к его четким, как безупречно отстроенные часы, будням.

Наше первое прощание спустя пять лет после того, как мы расстались у дома Виктора Игоревича, было похоже и одновременно не похоже на тот день.

На этот раз на вокзал не ехала я, потому что боялась просто-напросто не дать Марку вскочить на подножку поезда. Точно так же, как тогда, мы долго не могли отпустить друг друга у самой машины и совсем утомили водителя такси. В конце концов, он не выдержал и крикнул, что ему все надоело, а заказ лучше взять и отменить — ведь с учетом вечных пробок на дорогах доехать вовремя все равно не получится. И, лишь благодаря его словам, в нас взыграл азарт, и мы даже заключили пари "успеем-не успеем", тайно надеясь на проигрыш.

Но Марк, как всегда выиграл, о чем и сообщил мне, позвонив прямо из вагона поезда. Я, неподвижно сидя на нашей большой опустевшей кровати и молча глядя на экран нового мобильного телефона, сразу поняла, о чем он собирается мне сказать. Ведь если бы он не успел уехать, то вернулся бы без звонка и просто открыл дверь своим ключом. Сжимая трубку побелевшими пальцами и произнося беззаботные слова о том, что скоро мы увидимся и пара месяцев разлуки — не такой уж большой срок, я старалась смеяться и гнать от себя мысли о том, как было бы здорово, если бы сейчас открылась дверь, и Марк неожиданно появился на пороге.

И, чтобы хоть немного заполнить черную тоскливую пустоту, которая разрасталась во мне с каждым новым днем без Марка, я решила отвлечься, окунуться в водоворот событий большого мира, который, оказалось, с нетерпением меня ждал.

Впервые выйдя в литературный свет самостоятельно, я поймала себя на том, что переживаю сильнейшее дежавю. Происходящее вокруг снова напоминало выпускной класс и странный ажиотаж, возникший вокруг моей победы на конкурсе при поступлении в ВУЗ. Снова вокруг вертелось множество людей, которых я едва знала, но все они традиционно верили в меня и всегда знали, что из меня «толк выйдет». Количество их росло в прямой зависимости от уровня продаж романа, который, конечно, не сметали с полок, как бестселлер, но самый страшный кошмар писателя — нераспроданный и запылившийся в типографских цехах тираж — обошел меня стороной.

Накануне участия в своей первой литературной ярмарке, я увлеченно расписывала Марку по телефону, что мероприятие это непыльное, официальная часть, как всегда, скучная, зато можно будет книжек прикупить и с народом пообщаться. Каково же было мое удивление, когда при входе в павильон я столкнулась с шумной стайкой школьниц и не смогла уйти от них без автографа. Чувствуя, что меня узнают не только по писательскому беджу или фото на обратной стороне книги, я постепенно понимала, что в литературных кругах мое имя активно обсуждалось все то время, которые я провела с Марком.

Интерес писательской братии, тех самых одиозных творцов, когда-то смотревших сквозь меня, был едва ли не выше интереса читателей, узнавших обо мне, в основном, через интернет. Для них я была одним из первых сетевых писателей — таких же, как они, обычных людей-рассказчиков с улицы, к которым можно просто подойти и поговорить о жизни. Мне самой нравился этот образ девчонки из соседнего двора, который я поддерживала, с удовольствием фотографируясь и болтая с читателями в укромном уголке павильона, где нас не могли достать вездесущие фотографы.

А вот внимание коллег по перу меня откровенно смущало — я прекрасно понимала, что в их глазах меньше всего похожа на молодое дарование. Большинство местных авторитетов воспринимало меня, скорее, как удачливую выскочку, которой повезло оказаться в нужном месте и под нужной протекцией. Именно протекция и все подробности отношений с моим всесильным, бывшим уже наставником вызывали в творческих кругах самый жгучий интерес, отнюдь не книга.

Хотя о ней тоже говорили, иногда. В основном, что это удачный рекламный ход, подкупивший издателей давлением на жалость. А в остальном — довольно посредственное подростковое чтиво, привлекающее неискушенных читателей. Так, дешевая популярность. Они бы тоже так смогли, если бы совсем себя не уважали.

Все это я узнавала от своих новых друзей-писателей, которые щедро делились со мной сплетнями, желая показать искренне расположение, а заодно и обличить злословящих плохишей. Правда, мне, давно знакомой с изнанкой подобных компаний, не составило труда вычислить, что самыми отъявленными сплетниками нередко были как раз наиактивнейшие доброжелатели.

Если бы не школа жизни, пройденная с Вадимом, подобное открытие шокировало бы меня до слез и ужасного понимания, как мало искренности во всех этих творческих компаниях и тусовках. Но сейчас я воспринимала происходящее с ироничной улыбкой, зная одно — мне надо отвлечься, а эти странные люди и их стиль жизни — всего лишь средство переключения внимания.

Так что я довольно быстро освоилась в местной компании уже не как наблюдатель, а как полноценный участник, и принялась активно постигать премудрости местного мирка.

Собственно, там и постигать было нечего. Это стало ясно уже после третьего-четвертого мероприятия, преподнесенного как важное событие культурного сезона. События развивались приблизительно по тому же сценарию, который я наблюдала, будучи студенткой-второкурсницей. Изначально возвышенный и даже одухотворенный тон собрания после интервью для прессы живо рассеивался в атмосфере винных и коньячных паров. Творцы, среди которых успела выделиться новая плеяда звезд, находили истинное удовольствие в обсуждении вечных тем — гонораров коллег, скандальных подробностей из личной жизни, пластических операций, феноменальных похудений, модных неврозов и срывов.

Так, самым скандальным событием сезона стало помещение авторессы сентиментальных романов, творившей под псевдонимом Мари Алферова в неврологическое отделение пусть частной, но все же, клиники. Поговаривали, муж-олигарх снял ее с балкона после того как она, в чем мать родила, призывала на балконе муз с просьбой вернуть ей вдохновение для новой книги. Отчаявшись найти выход из творческого кризиса супруги и устав от жалоб домработницы на горы винных бутылок у рабочего места писательницы, черствый капиталист не выдержал и сослал ранимую душу в закрытое заведение в надежде, что там ей еще и мозги поправят.