Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

От всей этой бытовой философии меня отвлекло успокаивающее прикосновение руки Марка — проведя пальцами по моей щеке, он вновь развернул меня к себе, заставляя взглянуть ему в глаза.

— Мне больше нечего скрывать, Алеша. Я не стал врать тебе, потому что между нами никогда не было тайн. Не хочу, чтобы они были и впредь. И если тебе есть что рассказать мне, кроме того, что я уже знаю, то лучше сделать это прямо сейчас. Чтобы мы действительно разобрались с прошлым и больше к нему не возвращались.

Я молчала, растерянно глядя на него, понимая справедливость этого требования. Теперь я должна ответить откровенностью на откровенность — и не знала, с чего начать. С одной стороны, мне не было чего скрывать, я не пыталась забыться с помощью новых романов или интрижек, с другой — если раньше в моем сердце было место только для одного лишь Марка, то сейчас в нем хранилась память и о других людях, которые значили для меня не меньше.

Марк, как всегда, далекий от колебаний, после пары минут тягостного молчания, положил конец моей нерешительности.

— Алеша, ты же понимаешь, о чем я говорю. Мужчина. Кто-нибудь важный для тебя. Он — был в твоей жизни? — он замолчал, и лишь по тому, как дрогнули его плотно сжатые губы, я поняла, чего ему стоит хранить спокойствие в ожидании ответа на этот вопрос.

С горькой иронией отмечая про себя, как безжалостное сегодня вновь разбило нашу безмятежность, превратив разговор, полный воспоминаний и щемящей ностальгии, в изощренную пытку для обоих, я все же решилась на правду — сложную, неоднозначную, но только правду.

На меньшее не заслуживали ни тот, кто спрашивал, ни тот, о ком должна была пойти речь. Я должна была рассказать о Вадиме, объяснить его роль в моей жизни. Пусть он не желал больше слышать обо мне, и это было справедливо после того, что я натворила — но рано или поздно нам предстояло встретиться снова. И не хотела воровато прятать глаза, как при общении с неудобной персоной, о которой молчат. Слишком уж много он значил, и я не собиралась стыдливо скрывать его за ширмой неясных тайн прошлого.

Наконец, собравшись с силами, взвесив каждое слово, я тихо и уверенно произнесла:

— Нет, Марк. Никто так и не смог занять твоего места, да я и не пыталась найти тебе замену. Ты же сам знаешь, что это невозможно. Но важные люди в моей жизни, конечно, были. По-другому, по-своему особенные.

Он продолжал недоверчиво смотреть на меня, все еще не понимая, как расценить эти слова. Я не стала больше мучить его неизвестностью и продолжила, отбросив все сомнения:

— Был один человек, почти как брат — не такой, как ты, ты прекрасно понимаешь, что никогда не был мне братом. А вот Ярослав — был. Настоящим братом, родным и близким. Мы вместе пережили такое, знаешь, настоящее взросление, обидное и горькое, когда приходит понимание, что не все в твоих руках, что ты не хозяин своей судьбы. И это связало нас навсегда, я очень остро чувствую его даже сейчас, когда он ушел.

— Вот как? — уточнил Марк, с трудом скрывая недовольство от того, что все-таки был кто-то другой, играющий слишком важную роль в моей жизни. — И где же он?

— Он умер. Три года назад. А еще именно о нем моя книга. Если бы не Ярослав, кто знает, было бы у меня на сегодняшний день, что есть. Если бы не он и не…

— Что, был еще кто-то? — Марк скептически приподнял бровь, красноречиво демонстрируя отношение к экскурсу в мое прошлое. — За такое короткое время слишком много важных персон появилось в твоей жизни, Алеша.

— Много? Да кто бы говорил! — огрызнулась я, мгновенно переходя от защиты к нападению и тут же с досадой одергивая себя. Не стоило затевать сейчас еще одну ссору, что сделано — того не вернешь и не исправишь. — Послушай меня, Марк. Я понимаю, тебе неприятно это слышать… Но я тоже пережила несколько не самых лучших минут, слушая о твоих "серых" буднях. Ты сам сказал — между нами не должно быть никаких тайн. Поэтому ты должен знать и о Вадиме. Он был, есть и будет особенным для меня. Человека, который дважды тебя спас, невозможно просто так взять и вычеркнуть из своей памяти.

Мои последние слова, несмотря на то, что должны были хоть немного объяснить ситуацию, похоже, только больше разозлили Марка. На лицо его набежала тень, губы сжались еще плотнее, а в глазах блеснул тот самый опасный огонь, который я уже видела давным-давно, в ночь своего возвращения из летнего лагеря, в ночь, когда мы последний раз были детьми.

— Спас? — казалось, в его голосе звенит металл. — И от чего же? Что вообще происходило с тобой, Алеша? Эти твои шрамы, странные привычки, друзья, которые умирают — что за дурацкий артхаус, а не жизнь? Это тот самый творческий путь, к которому ты всегда стремилась? Если да — то я не понимаю, что он может тебе дать. Объясни, что такого ты находишь во всем этом?

— Давай-ка я тебе еще раз напомню, что этот дурацкий артхаус случился со мной после того, как я осталась одна, — изо всех сил пытаясь сдержаться и не вспыхнуть в ответ, ответила я, дрожа от скрытого волнения. — И если ты не хочешь опять возвращаться к этой теме, лучше нам раз и навсегда прекратить судить друг друга за прошлое. Я уже говорила тебе, почему со мной случилась та болезнь, и откуда эти шрамы. И кто знает, до чего я дошла, если бы не Вадим. Так что, нравится тебе или нет, но ты должен понять одно — только он смог меня остановить, и только благодаря ему я осталась жива. Он своими руками собрал по кусочкам новую меня — сильнее, лучше, уверенней в себе. А после смерти Ярослава именно он оставался рядом и приводил меня в порядок, хотя я была в таком состоянии… Хорошо, что ты не видел меня тогда, Марк. Ты вообще не видел меня такой и, я надеюсь, никогда не увидишь. Так что, если тебе дорога моя жизнь и то, что мы сейчас можем быть вместе — ты должен помнить, что я… Нет, что мы оба обязаны этим Вадиму. Только ему! Хочешь-не хочешь, но ты должен принять это. Понимаешь, должен!

Мои слова, как я и рассчитывала, попали в цель. Я снова, вполне осознанно ударила Марка по уязвимому месту, надавила на его чувство вины за прошлые решения — и против этого он был бессилен. Минута шла за минутой, а он лишь смотрел на меня испытывающе тяжелым взглядом, усилием воли пытаясь подавить гнев, и я видела, насколько нелегко ему дается понимание этого "долга" перед незнакомым человеком.

Эта новая правда оказалась для него гораздо тяжелее, чем мои открытия о его прошлой жизни. У него была вереница женщин, имен и лиц которых он мог и не вспомнить, я же, оставаясь верной ему физически, тем не менее, поставила рядом еще одного человека, равного по значимости.

Наконец, спустя еще пару мгновений, Марк задал самый главный вопрос, которого я ожидала, и который прозвучал как утверждение.

— Он любил тебя.

— Да, любил. И я знала об этом. Не буду врать — я тоже хотела полюбить его. Но всегда был ты. Какую бы по силе благодарность я ни испытывала к Вадиму, любить я могу только тебя, Марк, — понимание этой истины вновь вызвало во мне безотчетный страх, а не радость. — Ты был между мной и целым миром всякий раз, когда я пыталась построить хоть какое-то новое будущее, в котором совсем нет тебя. Ты был всегда. Только ты, — я почувствовала, как его пальцы вытирают с моих щек слезы, появления которых я не заметила, ведь сердце жгло сильнее, чем глаза. — Поэтому я тебя прошу… Когда вы встретитесь, а это произойдет рано или поздно… Помни о том, что Вадим — человек, которому я обязана всего лишь жизнью. Постарайся принять это и не считай его своим врагом. Он не соперник тебе. У тебя вообще не может быть соперников, понимаешь?

— Да, не может! — жестко повторил Марк, окончательно теряя терпение и резко встряхивая меня за плечи. — Потому что ты — моя! — его руки в доказательство произнесенных слов еще сильнее обхватили меня, а губы вновь стали обжигающе горячими. — Я хочу, чтобы ты это помнила, Алеша. Всегда! — в перерыве между поцелуями потребовал он. — Никто не может прикасаться к тебе вот так, — легкое покрывало, служившее мне подобием одежды, отлетело в дальний угол, отброшенное его рукой. — Никто не может целовать тебя, кроме меня. Никто другой, Алеша, ты слышишь? Никто. Никогда. Слышишь меня!