Время своих войн-1 - Александр Грог

   - Она зачем здесь?

   - А куда ее? Пусть здесь сидит.

   - Пусть в коридор выйдет!

   - В коридоре холодно! - настойчиво сказал Сеня.

   - Пусть выйдет.

   - Тогда и я тоже, - упрямо сказал Сеня - Я потом приеду. Если машину дадут!

   - Откуда?

   - С Толчеи, там написано, вы сами присылали, - протянул бумагу. - Вязовские мы! А я - Михайлов, - Енисей я! - назвал имя, под которым был записан в метриках, и которое сам едва ли помнил - все "Сеня, да Сенька"...

   - Ага! - сказал начальник, и Сене очень не понравилось это "ага", - словно словили на крючок. Начальник встал, прошелся до шкафа, приоткрыл так, чтобы Сене не было видно - что там внутри, достал большой, твердого переплета журнал, зажал подмышкой, закрыл на ключ, который положил в карман, уселся на свое - Сеня обратил внимание, что на стуле у него подушка и удивился. Никогда не видел и даже не слышал, чтобы на подушках сидели.

   - Значит, так... Толчея - Михайловы... - начальник разложил журнал и отметил там что-то и посмотрел на Сеню внимательно. - С каждого двора, и с твоего тоже, положено сдать по продналогу четыре дюжины яиц, а это значит сорок восемь штук.

   - У меня курей нет.

   - У многих нет. Значит, положено купить и сдать.

   - С нашего не положено, - удивился Сеня. - Семья погибшего на фронте, я несовершеннолетний, и больше нет никого.

   - Написано с каждого жилого двора! - помахал бумажкой начальник.

   - Совхоз будет решать, - сказал Сеня.

   - Совхоз решит, как мы скажем, - отмахнулся начальник и посмотрел на сестру. - Сколько ей?

   - Девять. Катя зовут.

   - Ты несовершеннолетний, ей девять. Значит положено ее сдать в детский дом.

   - Это с чего это? - ощетинился Сеня.

   - Он немца убил! - громко сказала Катя, думая, что это поможет.

   - Да? - на секунду удивился начальник. - Ну, и что - я может быть тоже убил!

   - Вы не воевали, вы сюда из Ташкента приехали, - сказал Сеня то, что слышал у себя в совхозе.

   - Полицая тоже убил! - тут же громко-громко сказала Катя.

   Про полицая, это она зря - подумал Сеня, - этот теперь совсем обидится, подумает, что намекают...

   - Хамим? Значит так! - рассердился начальник. - Будем решать вопрос с детским домом! Товарищ не понимает!

   - Да понимаю я, - сказал Сеня. - Сдам яйца!

   - Сиди пока.

   Подхватил журнал, быстро вышел, слышно было, как хлопнул дверью соседнего кабинета. Отсутствовал всего пару минут, пришел довольный - Сеня сразу заметил - распирает человека.

   - Все ваши в погибших не считаются, а числятся пропавшими без вести!

   - Погибли они! - сказал Сеня. - Я знаю!

   - Бумаги лучше знают! - сказал начальник, и Сеня понял, что такого не переубедишь, должность такая: тут либо человека под нее подбирают, либо она ломает под себя.

   - Ему медаль обещали! - опять сказала Катя. - За немца и полицая!

   Начальник отмахнулся.

   - Агентом у вас назначили, сейчас посмотрю... Давид Маркович Субботин - он будет ходить по продналогу, собирать и описывать.

   - Это Субботу что ли? - скривился Сеня. - Пришлого?

   - Пришлых здесь нет! - строго сказал начальник. - Здесь все советские люди!

   Как же, советские... Сеня не очень был уверен, что начальник совсем советский, а уж Суббота...

   - Свиней держите? Кожу положено сдавать!

   - Откуда у нас свиньи! - удивился Сеня. - Свиньи теперь в городе.

   - Пошел вон! - сказал начальник, захлопывая журнал и откидываясь назад.

   - Я не про это хотел сказать! - заторопился Сеня, сам испугавшись сказанного. - Свиньи теперь только при вас, при комбинате, а у нас, как все немцы повыжрали, так новых не заводили - самим жрать нечего...

   - Вон! - коротко сказал начальник.

   Сеня вышел, пропуская Катю вперед, придержал, не давая пружинам хлопнуть, прикрыл аккуратно за собой.

   - Сердитый? - спросили в очереди.

   - Угу! - кивнул Сеня

   Снова приоткрыл, просунул белую голову.

   - А грачевыми принимаете?

   - Что?

   - А яйца! - громко напомнил Сеня, думая, что тот плохо слышит. - От грачей!

   - Вон!! - прорычал начальник замахиваясь бумагами.

   Сеня захлопнул дверь. Постоял, подумал - стоит ли еще спросить про вороньи яйца? - и решил не спрашивать.

   - Какой белый! - сказала кладовщица про Сеню. - Словно седой!

   Белобрысые среди "вязовских кровушек" не редкость, но Сеня (а если по взрослому, то - Енисей) не родился таким, таким стал - в один из ноябрьских дней взял, да и выинел, словно убитый морозом рогоз - никто не заметил как и почему это произошло.

   - Он немца убил! - сказала Катя, и Сеня дал ей тумака.

   Вообще-то Сеня добрый, а тумака дает, когда не дело говорит или не к месту.

   - Не надо ее бить! - сказала кладовщица.

   - Надо! - сказал Сеня. - Кроме меня у нее никого нет.

   Дядька-инвалид не сказал ничего, только странно посмотрел на Сеню и вздохнул.

   Когда пришли, Катя его не сразу заметила, только когда в углу шевельнулось, увидела на деревянной тележке полчеловека, с перекинутой через шею торбой. Полчеловека это мало, получилось, что он хоть и взрослый, а она, Катя, уже больше его.

   - Теперь кору будем принимать, - сказала кладовщица. - Наряд такой спустили. Расценки по ходу определят.

   - Зачем кору?

   - Кору для обуви, принимать будут вязанками.

   - Обувь из нее делать? - удивилась Катя

   - Нет, это для чего-то другого, - наморщил лоб брат-Сеня.

   А скучающий дядька-инвалид объяснил:

   - Дубить будут, квасить, кожи замачивать. Но пока запрос на лозовую.

   Катя подумала - как это можно корой красить? - потом вспомнила, как брат Сеня обстругивал ольховую палку, а с нее красились руки, словно кровь.

   - Этот наряд, прости Маруся, не для меня!

   - Ты мешки латай! - сказала кладовщица инвалиду. - Мешки понадобятся.

   - На мешках не заработаешь.

   - Только лозовую будете принимать?

   - Пока - да. Если много заготовишь, машину пришлем, но стаскать надо в одной место, ближе к дороге.

   - Ближе к дороге украдут, - пробурчал Сеня.

   - За прошлую сдачу тебе положено... Деньгами возьмешь?

   - Нет! - сказал Сеня. - Сечку!

   - Мешок свой есть?

   Сеня вынул из-за пазухи сложенный мешок, тот что дорогой согревал грудину, и даже не столько сам, как мыслями, что он, Сеня, в нем понесет. Достал веревку - обвязывать.

   - Что же к углам не подшил? - спросил инвалид. - Теперь как не вяжи, какая-нибудь дорогой соскользнет.

   - Можно по камню внутрь в углы, и вокруг обвязать, - сказал Сеня, который так уже не раз делал. - Я схожу поищу.

   - Смерзлось все! - сказал инвалид. - И снег!

   - Можно из под дома, там под крыльцом должны быть.

   - Не ерунди! - сказал инвалид. - Хозяйка, удружи мальцу пару картофелин.

   Кладовщица укоризненно посмотрела на инвалида, но перечить не стала, вышла в складское и принесла две гладкие картофелины. Инвалид загнал в углы и ловко обвязал веревкой.

   - Хорошая веревка. Немецкая?

   - Немецкая, - подтвердил Сеня.

   - Где достал?

   - Там нет уже, - честно сказал Сеня.

   - Куда тебе?

   Сеня сказал, мужчина присвистнул.

   - Ты поосторожнее бы у себя гулял, там у вас, я слышал, самые бои были. Подорвешься нахрен!

   - Это не у нас, это три километра от нас. Все хорошее уже обобрали. Еще трофейщики обобрали.

   - Трофейщики чисто не обирают, - сказал инвалид. - Леная команда.

   Посмотрел на Катю.

   - Не дотопаешь с ней.

   - Я знаю, - сказал Сеня.

   - Только сечку? - спросила кладовщица. - Еще что-нибудь?

   - Нет, самое дешевое.

   - Это больше чем полтора пуда будет, - сказала кладовщица с сомнением.

   - Донесу! - уверенно заявил Сеня. - Это донесу.

   Обмотал, затянул горловину, подгоняя лямки под размер.

   - Машина будет в Луки, я шоферу скажу, чтобы до Рокачино вас подбросил, а дальше сам.

   - Спасибо! - с жаром сказал Сеня. - Я вам этой коры больше всех наготовлю!

   Когда ждали машину дядька-инвалид спросил тихо.

   - Ты правда немца убил?

   - Да, - сказал Сеня.

   - А мне вот не пришлось, - сказал инвалид. - Меня раньше убили... Но, считай, ты за меня рассчитался.

   - За вас он полицая убил, а немца - за нас! - встряла Катька и опять получила тумака, но несильного...

   Сеня не один, у которого в Отечественную погибли все до единого; и те, кто ушел на фронт, и те, кто остались. Повыбило родню ближнюю и дальнюю. Всех повыбило. Мужчин, женщин, погодков и тех, кто младше... А на фронт, кто смог, так все разом и ушли, что по отцовской, то и по материнской - деды, их братья - дядья, включая двоюродных, их сыновья-неженатики...

   Неизвестно, кто и как потом писал статистику по "южным псковским", но тех, кто носили родовое звание "вязовские кровушки", включающие в себя длинную цепочку деревень и выселок вдоль реки Великой, ее верховьях, разом набили два эшелона. Так родней тогда и брали, чтобы бок о бок воевали и пристыдили, если кто сплоховал. Погибли в первый же год войны - где? - неизвестно. Не было еще таких войн, чтобы убивало всех. Стали! Гитлеры пришли... Кто-то говорил, "вязовские кровушки" на псковском рубеже постановили больше не отступать, не приказ такой получили, а сами решили - миром своим. Может быть и так. Война слизнула. Оставшихся добрала оккупация, а последние крохи хрущевские дела. И деревни - вся гирлянда их, многоголосая, затейливая - исчезли бесследно, редко где оставив молчать за себя угловые камни...