Время своих войн-1 - Александр Грог

   "Что есть пулемет, пусть и ручной, по сравнению с винтовкой снайпера? - вторил ему Сашка. - Суть есть - молотилка бестолковая!.."

   Учительствовать не каждому дано... не ты, война выучит.

   Образование - засидевшийся гость, ум - хозяин. Образование вовсе ни есть развитие ума. Ум способно развить лишь самообразование, потому как здесь разум выбирает сам, по приметам ищет кратчайшие и наиболее верные дороги. Всяк человек имеет свою сортность по рождению - это наследное, но высший подарок то, что он способен ее менять.

   В университеты самообразования мальчишек всех времен и народов обязательным порядком входила улица. Уроки начинались с игр, начальная цель - подражание примерам.

   Дети современности этого опыта лишены, довлеет не опыт жизни, а теория жизни, ее электронный суррогат. Чтобы оградить их от самообразования, примеры смазаны, изъяты, срок обязательной учебы увеличен - искусственно растянут. Наиглавнейшие годы становления и закрепления характера проходят без опор, без достойных примеров, без возможностей, которые дают собственные оценки и переоценки, без практики выбора.

   Авторы с образованием в 5 классов писали замечательные книги, вчерашние солдаты командовали полками - это не рассматривалась как норма, но никого не удивляло. Огромнейшее количество закончивших школы, училища, институты, беря на себя эту ношу, оказывалось неспособными ни к чему. Вот этому действительно стоит удивляться.

   Не пустое на полях свей жизни записывает лишь тот, кому есть что сказать, остальные выдавливают и копируют. Воюет человек-воин, всяк другой отбывает войну словно наказание. Война не подарок, не наказание, она - проверка. И раз за разом побеждают "уличные университеты".

   Но высшим уличным университетом является война или тюрьма. Именно в той крайности жизни, от которых стремятся оградить своих отпрысков "благополучные" семьи.

   История отдыхает на потомках большей степени по причине, что потомков охраняет авторитет, он поддерживает под руки, не позволяет хлебнуть того, что в их семьях теперь считается невзгодами, а для оставшихся где-то ниже, бытом, обычнейшими перипетиями жизни. Не стоит ждать от изменивших самим себе геройства или таланта...

   --------

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   Справка к предоставлению на звание "Герой Советского Союза":

   "Голиков Леонид Александрович, 1926 г.р., разведчик партизанского отряда N 67 В партизанский отряд вступил в марте 1942 года в возрасте 15 лет. Награжден орденом "Красного Знамени" и медалью "За отвагу". Участвовал в 27 боевых операциях. При налете на гарнизон Апросово в апреле 1942 г. из автомата истребил 18 гитлеровцев, захватил штабные документы. При разгроме гарнизона в деревне Сосницы застрелил 14 немецких солдат. В селении Севера перебил 23 гитлеровца. Всего истребил 78 фашистов, взорвал 2 железнодорожных и 12 шоссейных мостов, сжег продовольственный фуражный склад и два продовольственных склада, подорвал 9 автомашин с боеприпасами. 12 августа (1942) на дороге Псков-Луга, с командиром группы Петровым гранатами уничтожили легковую машину с генерал-майором и адъютант-офицером. Преследуя убегающих, Голиков из автомата убил генерала, взял его документы..."

   (конец вводных)

   --------

   Вряд ли сам царь Леонид в том последнем своем сражении убил больше вражеских воинов, чем русский подросток в защиту собственного Отечества. Этим ли они равны? Именем? Профессии разные, но главным из подвигов всегда считается один - тот, что в защиту своей Родины. Случайно одинаковые именем, да разные должностью: царь Леонид и школьник Голиков - что еще общего, и в чем еще разница? Если не считать, что второй, в силу своего возраста, навеки оставшись молодым, никогда не назывался Леонидом, а Леней или до смерти своей - Ленькой?..

   У памятной надписи первого, что находится у места смерти лучших из ныне вымершего народа, что составляет зудящее, будоражащее напоминание привлекательных, так и не забывшихся идей Спарты (во многом стараниями Плутарха, создавшего свои "Сравнительные Жизнеописания"), толпятся позируют туристы. Памятник второго, окончательно заросший, в (ныне вымершей) деревне Острая Лука, у (ныне снесенной) школы, на земле (ныне исчезающего) русского народа и его померкнувших обычаев. Здесь тихо, и нет никого. Может, это и хорошо...

   Седой из тех редких учителей, что едва ли не каждый осколок стремится проверить на прочность, в надежде найти и шлифануть настоящий алмаз. Все, при малейшей возможности, ходят с Седым - обучать, для начала, самым простым вещам.

   "Упал? - Перекатись! В одну, чтобы видели - куда, потом распластайся и скользи в другую, чтобы тех, кто видел, надуть..."

   "Заметил, где залег? Когда вскакивать будет, чтобы разгон взять, с ровного или преграды, равновесие поймает отшагиванием в ту сторону, в которой руке у него оружие. Значит, почти всегда влево от тебя. То место выцеливать заранее, а когда уловил движение, понимаешь, что начинает вставать, не раздумывай, клади..."

   "Пиндосия палит в расчете на шальное, нам это не по финансам. Мы только "сдвоечка" - первая идет точно, вторая страхует. Третья не попадет, потому третьей быть не должно. Палец на автоматическом должен быть чутким. Первая - куда целил, вторая выше и правее. Если есть что выбрать - цель твоя живот, чуть влево. Резкий выдох носом, замер - вали. На все секунда..."

   "Поливать длинными разрешено только плотное скопление, например, тех кто в бортовой под брезентом или нет, но сардинами сидят. Но через три секунды ты, считай, голый. За какую часть секунды научился перезаряжаться?.. А в каких положениях? Теперь еще вот в этом попробуй... А с боковым перекатом перезарядиться не слабо?"

   "Со старта лежа подберись, нога под корпус сколько сможешь и ядром первые пять шагов, даже и не думай выше пояса выпрямиться, пихай себя ногами вдогонку, вторые два по пять должен увидеть врага и сообразить что делать, еще пять осмотреться, если он не в твоих силах - найти место куда самому упасть и уцелеть..."

   Седой считает, что всякому осколку есть место - в общей топке все спечется в "друзу". У Седого безотходное производство - заслушаешься!

   - Справедливость возможна? - спрашивает он.

   - Да!

   - На каких условиях?

   Отвечают наперебой.

   - Справедливость возможна лишь при: Силе Духа, Неустрашимости Мысли, Готовности Действий - без оглядки, не выгадывая себе ничего личного!

   - Награда?

   - Наградой становится сама Справедливость, сознание ее торжества...

   Прошло время, кануло в небытие, когда Седой чувствовал себя словно занял грош на перевоз души, да все не забирали, а тут уже проценты, да немаленькие, вовсе не рублевые, на тот грош спрашивали... Совесть спрашивала. Взялся учительствовать - отрабатывать то, что понимал под "долгом".

   "Как замесим, так и вырастут!" - говорит Седой.

   Всему свой спрос. Теперь уже и Извилина задает, как казалось Седому, глупые вопросы.

   - Всерьез считаешь, что у меня есть желание опубликовать диссертацию под названием: "Некоторые психологические аспекты в практической подготовке детей к диверсионной работе"? - удивляется в свою очередь Седой.

   О "детстве" споров много - хорошо хоть, дети их не слышат...

   - А для взрослых на пол душевной ставки уже вроде шамана? - спрашивает Извилина.

   Седой шутке не улыбается. Старый ворон даром не прокаркает; либо про то, что будет, либо про то, что есть: - Верующий ли ты человек? - впервые и прямо в лоб спрашивает он Сергея.

   Вопрос вопросов. Извилина медлит, прежде чем ответить, осторожно подбирает слова.

   - Можно сказать, я человек ведающий. Я ведаю и принимаю близко к сердцу то, что ведаю.

   - Если что, тетради у старой яблони откопаешь. Он пожара опасался...

   Извилина понимает, что говорится о тетрадях покойного Михея. И о какой яблоне сказано, тоже понимает. Только то, что Седой начинает его в наследники готовить, не нравится.

   - Некоторые считают, что Михей мне дела передал - с рук в руки. Знаешь же такое поверье? Ни один знахарь умереть не может, пока дела свои кому-то не передаст...

   Вода ума не смутит, - думал Седой, пока не увидел океан. И то видел, как океан человека не отпустил. И сам его мощь и жадность прочувствовал на том африканском берегу, когда пытался этого человека спасти... Океан пониманию такая рознь, казалось бы дьяволу ни в жисть этакого не сочинить, не удумать. А он есть. Не дьявол - океан. Здесь старый опыт не помощник. И читая тетради Михея думал: вот человек - что океан, а вот божий ли океан, дьявольский, уму непостижимо - словно слились в один, такой каким ему и должно быть.

   Михей умер, а не отпускал...

   Седой с утра немножко не в себе. Не дает покоя - в последнюю ночь, перед тем, как разъезжаться, в бревнах старой припечной стены вроде кто-то скульнул чуть-чуть и затих. Седой помнил, что слышал плач домового, когда умирал Михей, и вот опять, показалось ли, приснилось? Не так явственно, как в ту ночь, когда "домашний" сел на грудину и, с какой-то горестной яростью, принялся раскачивать Седого вместе с кроватью так, что железная спинка стала бить в стену. Тогда Седой все чувствовал, все понимал, силился открыть глаза, но не мог - ладошки мохнатые были прижаты, не давали поднять веки, тело словно деревянное, только мысль металась по всему, до самых пят, а когда домовой отпустил, слеза горячая упала на щеку - след оставила. Деревянно сел, сошел на пол, на негнущихся подошел к настенным часам, зажег спичку - глянул, запомнил время, потом вышел во двор. Луны не было, а звезд был миллион. Вот так оно и бывает. За делами и ночи не разглядишь. Когда ею любовались, а не использовали? Посидел на лавочке. Вернулся, по какому-то наитию откинул занавеску посмотреть на Михея - он до морозов любил спать в приделе, тронул рукой за плечо и понял, что тот умер...