Волк среди волков - Ханс Фаллада

- И так оно и есть! - упрямо заявляет Вайо.

- А вот и нет! - задорно протестует Пагель. - В этом-то и есть мое открытие! Я уже несколько недель толкусь здесь в Нейлоэ, и все мне нравится, спасибо; но по-настоящему ни к чему тут у меня сердце не лежит. Раньше, бывало, только проснусь, уже радуюсь, без всякой особой причины, просто потому, что существую, а теперь я думаю: эх, опять день впереди, ну, быстро, влезай в штаны, принимайся за работу, может, скорей время пройдет...

- Совсем как я, - говорит Вайо. - Меня тоже ничто уже не радует.

- Общая болезнь, сударыня! Я сейчас вам все по пальцам перечту! Итак, ничто больше не радует, ничто не забавляет, и в теле тоже настоящей бодрости нет...

- Я вам вот что скажу, - заявляет Виолета с важным видом. - Я про это читала. Это у вас просто от воздержания - вы ведь с ней жили по-настоящему.

- Ух ты черт! - удивляется Пагель. - Для вашего возраста, фройляйн, это очень мило!

С минуту он молчит в раздумье. В нем подымаются сомнения: хорошо ли рассказывать такой молоденькой девушке, именно этой молоденькой девушке, о своем открытии? Но затем он успокаивается: будь она такой, как можно предположить по ее словам, она бы такого не сказала! Люди, действительно испорченные, стараются скрыть свою испорченность.

- Нет, - говорит он немного спустя, - в деревне девушек хватает. В том-то и заключается мое открытие, что на каждом углу не стоит другая. Или нет, стоит именно другая. А ищешь все ту же. Счастье может дать только та же. И вы ищете все того же...

Она на минуту задумалась, потом сказала:

- Я сама не знаю, сама не понимаю. Нет мне покоя, все меня куда-то гонит, и вот, как я посмотрела к вам в окно, мне и пришло в голову: все равно, кто ни будь, любой может меня успокоить...

- А я, - сказал Пагель, - понял только сейчас: какая бы девушка мне ни нравилась, я сразу же сравниваю ее с Петером, и тогда мне ясно: из этого ничего не выйдет.

- Понимаете? - спрашивает Вайо, она почти его не слушала. - О таких вещах ведь никого не спросишь! Ни родителей, никого. Я целыми днями про это думаю, а по ночам мне это же снится. Иногда мне кажется, я с ума сойду. Когда папы с мамой дома нет, я пробираюсь к папе в кабинет и роюсь в энциклопедическом словаре. И как почитаешь словарь да редеровскую книгу почитаешь, вот и выходит, будто так оно и есть, и мне так грустно станет. А потом я опять думаю: не может этого быть...

- Конечно, не только тело, - продолжал Пагель. - Это вы придумали. Если бы только тело, любой мужчина любой девушке подходил бы, а тут взглянешь на других, и видишь: нет, не подходят.

- В этом вы правы, - заметила она. - Но, может быть, все же подходит не один, а несколько? Может быть, очень многие? Только не все! Все, конечно, не подходят.

- А я думаю: только одна! - сказал Пагель. - И я ужасно рад, что понял это...

- Господин Пагель... - говорит она робко.

- Да?

- Господин Пагель... мне тогда... ужасно хотелось пойти к вам в комнату.

Он молчит.

Она настаивает:

- Это, конечно, очень грубо, так прямо говорить, но от правды не уйдешь. Мне всем приходится врать, даже Фрицу. Вот и хочется хоть вам сказать правду.

- А потом бы у вас обязательно на сердце кошки скребли, - говорит он осторожно. - И у меня тоже.

- Послушайте, - снова начинает она, - вот сейчас, у окна, вы только потому такой были, что мне всего пятнадцать лет и что тот, кто спутается с пятнадцатилетней, - подлец?

- Нет! - говорит он в смущении. - Об этом я не подумал.

- Вот видите! - торжествует она. - Тогда, значит, и мой лейтенант не подлец.

Она остановилась, они часто останавливались, пока шли деревней. Сейчас двенадцатый час, а в страду об эту пору все уже спят. Она отпустила его руку, он почувствовал, что она хочет что-то сказать.

- Ну? - спрашивает он.

- Пожалуйста, - запинаясь и в то же время с каким-то отчаянным упорством, почти с мольбой просит она, - пожалуйста, вернемся обратно к вам, мне так хочется...

- Нет, нет, - мягко протестует он.

Но она уже обвила руками его шею, она прижимается к нему, смеется и плачет сразу, осыпает его поцелуями, она соблазняет его...

И от этого соблазна все в нем холодеет, он не отталкивает ее, он даже держит ее, не сжимая, в своих объятиях, только чтобы она не упала. Он уже не забывает, что она еще почти ребенок... Рот его холоден, и кровь холодна, он не чувствует, чтобы в нем подымалось пламя...

И вот из темноты вырастает образ другой, не маменькиной дочки, не барышни из хорошей семьи, не наследницы - нет, конечно нет! "Есть что-то другое, - думает он, внезапно потрясенный, сильно потрясенный, взволнованный и захваченный. - Можно ходить по грязи и испытать много дурного и все же не стать грязной и дурной. Она, она, она любила меня, и она была чиста - а я этого не знал!" И ему представляется таким неважным то, что рассказывали ему про болезнь и про панель, - это неправда!

А пока все это мелькает у него в голове, Виолета донимает его поцелуями и ласками.

"Эх, надоело бы уж ей, поскорее перестала бы", - думает он с отвращением. Но она словно одурела, словно голову потеряла от собственной нежности, она тихонько стонет, берет его руку и опять прижимает к своей груди. "Неужели мне придется быть грубым!" - озабоченно думает он.

Тут в темноте раздаются шаги, уж совсем близко... С молниеносной быстротой отскакивает она от него, прижимается к ближайшему забору и стоит там, повернувшись спиной к дороге... Пагель тоже отворачивается...

И господин фон Штудман, вечная нянька, на этот раз нянька невольная, проходит мимо них. Он как будто всматривается в темноту, он даже приподымает шляпу, вежливо говорит:

- Добрый вечер!

Пагель что-то бормочет, а от забора доносится какой-то звук - то ли смех? то ли плач? Шаги замирают.

- Это господин фон Штудман, фройляйн Виолета, - говорит Пагель.

- Да, надо спешить домой, верно, родители сейчас спать пойдут. Господи, если мама заглянет ко мне в комнату! - Она торопится, бежит рядом с ним, у нее вырывается возглас досады: - И все понапрасну! Такой уж неудачный день!

- Я думал, вы были у бабушки с дедушкой? - заметил Пагель чуть насмешливо.

- А, что за глупости! - в ярости кричит она. - Мне вас жаль, если до вас еще не дошло, что мне нужно было!

Пагель не отвечает, и она тоже молчит. Они подходят к вилле. "Слава богу, они еще внизу!" - радуется Вайо. Но как раз когда она это говорит, свет в ротмистровом кабинете гаснет и освещаются пестрые окошечки на лестнице, идущие вверх по косой линии.

- Скорей, по шпалере! Может быть, еще успею! - шепчет Виолета.

Они бегут вокруг дома.

- Нагнитесь, я влезу к вам на закорки! Хоть какой-нибудь прок от вас! со смехом говорит она.

- Всегда рад служить, - вежливо заявляет Пагель. Она уже у него на спине, тянется к карнизу.

"Сильфидой тебя не назовешь", - думает Пагель, замечая, с каким удовольствием она наступает на него всей своей тяжестью. Но вот она уже вскарабкалась выше, он отходит в кусты; шуршат усики глициний, вот уже светлая тень исчезла в темном провале окна.

Пагель видит, как освещаются четыре других окна, он слышит через открытое окно, как жалуется, ругается и хнычет ротмистр.

"Ишь ты как нализался", - удивляется Пагель.

Он отходит от окна, идет к себе во флигель. "Надо написать маме про Петру, - думает он. - Пусть справится, что с ней сталось. А если в течение недели я не получу сведений, поеду в Берлин. Уж я ее разыщу... Вайо - это тяжелый случай... Ну, да бог с ней!"

13. НО ГАЗЕТЫ...

Лето медленно сменялось осенью, желтые поля ржи опустели, плуг окрасил светлое жнивье в коричневый тон, в деревнях говорили: "Вот мы и убрались!" Крестьяне поплевывали на ладони и косили отаву, а кое-кто уже принимался за картофель!

Да, кое-что было сделано, какая-то работа выполнена. Но вот они открывают газеты - реже вечерком под праздник, когда уже невмоготу работать, а чаще по воскресеньям - и читают. Что же сделано на белом свете? Какая работа выполнена?

Они читают в газетах о том, что правительство Куно пало. Его сменило правительство Штреземана, как говорили более приятное французам, но сами французы не стали приятнее.

Они читают о том, что забастовала и государственная типография. Некоторое время совсем не было денег, даже паршивых бумажек.

Они читают о том, что начинается война, пока еще на бумаге, между общегерманским военным министром и саксонским премьером. Они читают также о борьбе баварского правительства с общегерманским правительством.

Они читают о том, что Англия уже не противится оккупации Рура французами; они читают о демонстрациях сепаратистов в Аахене, Кельне, Висбадене, Трире. Они читают о том, что финансирование пассивного сопротивления на Рейне и Руре обошлось государству за одну неделю в три тысячи пятьсот биллионов марок. Еще они читают о прекращении пассивного сопротивления на Руре и Рейне и о полном отказе правительства от борьбы с противозаконной французской оккупацией.

Они читают о том, что экспорт прекращен, что в хозяйственной жизни Германии полный развал; они читают также о стычках между сепаратистами и полицией и что полицейских французы сажают в тюрьму.