Пепел родного очага - Александр Никонов

13

Сегодня Хан снова опоздал – на дворе уже вовсю светило солнце, а Хункарпаша так и не услышал петушиного крика. Он с досады крякнул, сел на край постели и крикнул:

– Надия, ты где? – Прислушавшись и никого не услышав, проворчал: – Снова с женщинами языками молотит. И как у них языки не изотрутся, шайтан их побрал бы! – В курятнике отчего-то стояла гробовая тишина.

– Может, к другому петуху сбежали всем гаремом, – предположил Хункарпаша и отворил дверь. Вглядевшись в темноту, увидел, что все куры сидят на гнездах и на насестах. Но никто, как прежде не бросился к нему, когда он открыл дверцу большого фанерного ящика, чтобы черпануть оттуда кастрюлю зерна на завтрак, только молодой петух недовольно проворчал, издал что-то вроде жалобного стона и снова затих.

Хункарпаша уж и не знал, что думать, когда между ящиком и стеной увидел знакомый пестрый, рыже-сине-черный хвост, и сразу понял, что Хан околел. Он вытащил его за ноги на свет, посмотрел в открытые остекленевшие глаза и, прихватив лопату, понес петуха за сараи, к яме, куда они сбрасывали растительные остатки с огорода. Выбрал место в углу, выкопал ямку и положил в нее петуха. Хан смотрел на хозяина одним неподвижным глазом, и Хункарпаша подумал, что надо бы покойнику закрыть глаза, но почему-то не стал этого делать. Закопав могилку, долго топтался около нее, не зная, что делать. Людей в этом случае отпевали и поминали, а что делать, если околел обыкновенный петух. В сердце Хункарпаши шевельнулось что-то жалостливое, неуютное, словно он хоронил не птицу, а родное существо. Наверное, так оно и было, ведь за эти годы они все сроднились с Ханом. Каждое утро он будил хозяина, предвещая новый день жизни, встречал у порога, недоверчиво косясь взглядом, склонив голову набок, словно спрашивал: а с какими намерениями ты пришел к нам: пустить на суп или подсыпать больше пшенички? Иногда, когда был не в настроении, Хан пытался клюнуть в ногу, защищая свой гарем от посягательства. Единственная, кого он никогда не трогал и прямо-таки обожал, была Надия. За что – Хункарпаша не знал до сих пор, может быть, за то, что она, как и все куры, тоже была женщиной. Когда хозяйка приходила за яйцами, она пинала петуха ногой или просто хватала за хвост и выкидывала его подальше, чтобы он не мешал. Но Хан спокойно переносил все издевательства и с вежливой покорностью выслушивал ее ворчание.

Внуки тоже любили поиграть с петухом, дразня его или кидая в него камешками. Они хохотали, когда Хан бежал к каждому камешку, принимая его за кусочек пищи, и, несколько раз клюнув его и понимая, что его дурят, с достоинством и ворчанием, подняв высоко голову, отходил от него. Особенно много издевался над Ханом Ахмеднаби. Он привязывал к веревке яблоко и таскал его по двору, а Хан бегал за этим яблоком как приклеенный.

– Паша, ты где? – услышал Хункарпаша голос жены. – Иди в дом, завтракать пора! Слышишь?

– Да слышу, слышу, – вполголоса отозвался он и пошел к дому, еще раз тяжело вздохнув.

Увидев его с лопатой, жена спросила:

– Чего это ты с лопатой бродишь?

Хункарпаша поставил лопату у сарая и ответил:

– Петуха хоронил.

– Какого?

– Какого, какого, – передразнил он. – Хана.

– Говорила тебе, ему давно пора отрубить голову, – проворчала жена. – А теперь пойдет он на корм червям.

Хункарпаша с укоризной посмотрел на жену, но она этого не заметила. Нет, он не обвинял ее в бездушии и черствости, понимая, что человек она практичный, но от этого ему стало почему-то неприятно. Он только буркнул:

– Яйца собери, в одном гнезде шесть штук лежат.

– Вот позавтракаем – и соберу, – ответила Надия и первая пошла в дом.

Хункарпаша мыл руки под краном и вспоминал, как однажды, когда они развели живность, и пришла пора заколоть несколько гусей к ноябрьскому празднику, Надия попросила его об этом. Но он тогда посмотрел на нее жалостливыми глазами, устало опустился на табуретку и сказал:

– Не могу.

Тогда Надия ничего ему не сказала, не стала упрекать и скандалить, а взяла ножик и сама пошла резать гусей. Вот за что он всегда ценил свою ненаглядную, так это за мгновенное понимание. А все дело было в том, что после фронта он долго не мог переносить вида и запаха крови, и каждый раз, когда видел сцену расправы над животными, кровь как бы вскипала в жилах, поднималась к голове, ударяя по мозгам, и ему становилось плохо. Дело это было житейское, и ему самому до фронта много раз приходилось резать баранов, гусей, кур, но после фронта в нем словно что-то перевернулось, и рука с ножом в руке становилась вялой и непослушной, словно понимала, что она отбирает чью-то жизнь. Сколько лет прошло с тех пор, но с тех пор Хункарпаша так и не осмеливался ни на кого поднять руку. Иногда жена даже укоряла его тем, что он не может по-мужски наказать сына за озорство или шалость.

После завтрака Хункарпаша решил прогуляться по улице, поговорить с соседями, стариками, что называется, потрепаться, узнать свежие новости, которые никогда не услышишь ни по радио, ни по телевидению. Но улица как назло была пуста. Только во дворе соседа Басханбека слышались стуки, ругань и возня. Сквозь щели забора Хункарпаша увидел, что хозяин со своей женой Тумишой и младшей дочерью куда-то собираются, нагружая машину мешками, узлами, коробками и чемоданами. Старенький «Москвич» напоминал маленького ослика, навьюченного хозяином с горой. Хункарпаша приподнялся на цыпочки и поверх невысокой калитки заглянул во двор. Громко сказал, чтобы привлечь внимание:

– Мир вашему дому, соседи. Куда-то собираетесь?

Соседи отчего-то сразу притихли. Басханбек что-то тихо сказал жене и подошел к старику.

– Салам, Хункарпаша. – Прямо через калитку спросил: – Табачок, сосед, найдется?

– Найдется, – ответил Хункарпаша и достал из кармана кисет из козлиной шкуры. Басханбек вышел со двора, сел на скамейку и знаком пригласил соседа сделать то же самое.

– Хорош у тебя табачок, Хункарпаша, – сказал Басханбек, набивая трубку. – Скажи секрет.

Хункарпаша усмехнулся, но ничего не ответил – он знал, что у соседа табак не хуже, и сорт хороший, и убирает вовремя, и сушит как надо, да больно уж прижимист сосед: свой табак курит только у себя дома, а как куда-нибудь идет, всем говорит, что у него память плохая стала, мол, вот, опять свой кисет дома забыл. Прижимистый Басханбек, оттого и бедный, потому что живет среди людей, как волк, в одиночестве, ни сам никому не помогает, и ни ему никто не помогает.

– Так куда же ты собрался? – переспросил Хункарпаша.

– Хотим к сестре съездить, давно не были, – ответил Басханбек, косо поглядывая на соседа и пыхтя трубкой. – Очень давно не были. У меня там двое племянников родилось, а я их совсем не видел.

– Далеко?

– Что «далеко»? – переспросил Басханбек.

– Живут-то далеко, спрашиваю?

– А-а-а, да, далеко, далеко.

Хункарпаша усмехнулся и подумал: «Ой, что-то крутишь ты, сосед! Не зря ты навьючил свою машину, как ишака». Вслух спросил:

– А дом, скотину на кого оставляешь? Сейчас не прежние времена, ограбят или, не дай Аллах, сожгут.

– Это так, это так. Вот попросил соседа, Ахмеда, присмотреть. Да у меня и скотины-то почти не осталось.

«Это точно, – отметил про себя Хункарпаша. – Что-то в последнее время скотиной твой двор не пахнет. Как-то слышал, что рано утром ты своих овец выгонял, а во двор-то они не вернулись. Хитришь, сосед! Надо попробовать вывернуть тебя наизнанку.»

– А то давай я присмотрю.

– Нет, нет, что ты, зачем я тебя буду утруждать. Ты уже не молод, нога вон болит, да своих хлопот, наверно, хватает. Так ведь?

– Это правда, – ответил Хункарпаша. – Когда человек старый, маленькие хлопоты становятся все больше и больше. А ты не слыхал, говорят, что твои единоверцы хотят сюда, к нам, пожаловать?

Басханбек повернулся к соседу всем телом, испуганно посмотрел на него и быстро ответил:

– Нет, не слыхал. Да и мало ли что болтают женщины, у них языки, как мочалка на ветру. Разве можно им верить.

– Дыма без огня не бывает.

Басханбек быстро поднялся со скамейки, постучал трубкой об край доски, выбивая из нее пепел, и почему-то сердито, с досадой сказал:

– Ладно, сосед, мне болтать с тобой некогда, ехать уже надо.

– Ладно, так ладно, – ответил Хункарпаша, вставая, опираясь на палку. – Счастливой тебе дороги. Смотри, осторожнее езжай, сейчас на дороге полно бандитов.

Басханбек испуганно спросил:

– Откуда знаешь?

– Да уж знаю, раз говорю. Так что ты пристройся к какой-нибудь машине и тихонько за ней езжай. Все спокойнее будет.

– Ой, Алла! – прокричал Басханбек и бегом побежал домой.

Хункарпаша насмешливо посмотрел ему вслед и подумал: «Ну и трус этот Басханбек! Никогда еще таких трусов не видал. И все же он что-то знает, только говорить боится. Как бы и правда беды не дождаться. А с другой стороны, маленькая беда не бывает, беда всегда большая, ее не обойдешь, не объедешь. Ну, ладно, поживем – увидим».