Пепел родного очага - Александр Никонов

– Ты подожди немного, сейчас меня встретят мои друзья, и ты поедешь дальше

Хункарпаша со страхом наблюдал, как подходят люди. Все трое были вооружены автоматами, пулеметом и гранатометом, в разгрузочных жилетах торчали головки зарядов от подствольного гранатомета и запасные обоймы с патронами. «Вот так влип! – подумал старик. – Эх, старый дурак, старый дурак! Молодых учишь, чтобы не брали незнакомцев в дорогу, а сам попал, как старый петух в суп. Что же делать? Бежать? Нажать на газ и… Ведь мотор-то заведен! Нет, сыпанут очередь, и все, конец! Или положиться на судьбу?»

Он искоса взглянул на Кривого и увидел нацеленный на него насмешливый одноглазый взгляд. Понял, что Кривой словно читает его мысли, как старый мулла Коран, и напугался еще больше. Боевики все были бородатыми, худыми и изможденными. Они остановились шагах в десяти от машины, и Кривой подошел к ним. Они о чем-то разговаривали минут десять, а Хункарпаша терпеливо ждал. Иногда боевики поворачивались к нему, и он понимал, что они разговаривают о нем и решают его участь. Хункарпаша не боялся умереть – что смерть, она все равно наступит рано или поздно, но ему было обидно, что он клюнул на жалость какого-то полусумасшедшего кривого подонка и теперь должен расплачиваться за свою глупость. Были моменты, когда он уже выжимал педаль сцепления, чтобы включить скорость и рвануть машину вперед. Но впереди было открытое пространство и, как назло, не было ни одной машины.

А ночь стремительно падала в долины и ущелья, заволакивая их тьмой. Сгущалась тьма и в душе Хункарпаши. Но вот Кривой повернулся и подошел к старику. Наклонившись к нему, спросил:

– Ну что, старик, теперь ты веришь, что о том, когда ты умрешь, знаю только я да Аллах?

– Поверить нетрудно, когда она совсем близко и смотрит в твое лицо, – ответил Хункарпаша.

Кривой рассмеялся, и когда он закрывал свой единственный глаз, Хункарпаше казалось, что перед ним стоит и смеется живой труп, потому что в сумерках лицо его было синим, как у мертвеца. Наконец Кривой смилостивился:

– Ладно, старик, езжай, смерть все равно к тебе придет. Еще увидимся. А это тебе на память обо мне. Обязательно почитай. – Кривой бросил ему на колени какой-то листок.

Хункарпаша стоял на одном месте еще несколько минут, пока боевики не скрылись в густых зарослях. Потом, не включая света фар, тронул машину и стал набирать скорость. Он постоянно глядел в зеркало заднего вида, все еще боясь, что бандиты вот-вот выйдут из леса и откроют по нему огонь, и в одном месте чуть не врезался в скалу. Всем существом и всей кожей спины он ощущал, что смерть все еще бежит за ним, пытаясь уцепиться за его сердце своими острыми когтями.

Но вот и спасительный поворот, который своим скалистым плечом заслонил Хункарпашу от линии возможного огня. Он вздохнул, остановился, достал из нагрудного кармана таблетку и бросил ее в рот, чувствуя, что начинает покалывать сердце. Когда острота в груди улеглась, он снова включил скорость.

Подъезжая к дому, Хункарпаша увидел, как в освещенном окне метнулась тень его жены. Через минуту она уже отворяла ворота. Когда Хункарпаша поставил машину в гараж и стал навешивать замок, он вдруг вспомнил про листок, который бросил ему Кривой, и вернулся за ним. Даже в темноте он различил бледное лицо жены, которая спрашивала, прижав руки к груди:

– Паша, почему так долго? Я уж и не знала что думать. Ты заезжал к детям, да? Ну что же ты молчишь!

Хункарпаша обнял жену за плечи и сказал:

– Пойдем в дом.

Войдя в дом, Надия спросила:

– Есть хочешь?

– Нет, ничего не хочу, в горло не полезет. – Он потянул жену за руку и усадил рядом с собой на диван. – Видно, и, правда, сон твой в руку…

И он стал рассказывать, как встретил странного незнакомца, как подвез его, как он чудом вырвался от боевиков. Когда он упомянул, что незнакомец был одноглазым, Надия встала и быстро перекрестилась на угол, где висела маленькая иконка Пресвятой Богородицы. Хункарпаша с удивлением посмотрел на нее – он еще ни разу не видел, чтобы его жена так неистово молилась. Ну, бывало, что на большие христианские праздники перекрестится да чего-то пошепчет у иконы, и все. А тут… Он спросил:

– Случилось что, Надия?

Жена снова села и прошептала:

– Сама не знаю. Так ты говоришь, что он был кривой?

– Кривой. Ну и что? Разве мало на свете кривых да косых?

– Да не в этом дело, Паша. Ведь мне прошлой ночью тоже кривой мужчина приснился. Понимаешь? Будто он просит милостыню и протягивает руку, а я не даю и гоню его. И тогда рука его вытягивается, словно резиновая, и пытается схватить меня за грудь, за самое сердце. А тут ты появляешься… И все, я проснулась. Понимаешь, мне снится кривой, и ты встречаешь кривого. Плохое это совпадение.

– Но ведь все обошлось, и слава Аллаху, – отмахнулся Хункарпаша.

– Ой, не знаю, обошлось ли, – еле слышно, словно бы одной себе, прошептала Надия.

– Да, забыл, – спохватился Хункарпаша, – тут он мне какую-то бумажку подкинул. Вот она. Прочитай-ка.

Жена взяла из его рук бумажку и принялась, было, читать, но потом с недоумением и обидой взглянула на мужа:

– Ты что, смеешься надо мной, да? Тут же по-арабски написано.

Хункарпаша надел очки, взял листовку, повертел ее в руках.

– Да вот же, тут с одной стороны по-арабски написано, а на другой по-русски. Читай.

Надия стала читать:

– Аллах акбар! Нет Бога, кроме единого Бога, а Мухаммед Пророк Его… Да тут одни молитвы! – возмутилась жена.

– А ты читай, где нет молитв!

– Ладно, ладно. Ага, вот… «Народы Кавказа! Уже многие столетия русские захватчики порабощают наши народы. Они отобрали у нас свободу, землю, истинную веру, право жить так, как мы хотим…»

– Хватит, – прервал Хункарпаша жену. – Теперь ясно, что за тип сидел в моей машине. Видно, листовки свои разбрасывал. Да-а, неспроста это, – протянул он, поглаживая подбородок. – Видать, и правда что-то затевается…

9

На другой день Хункарпаша спустился в подвал дома, пока жена ходила в магазин, и, разбросав корзинки из угла, достал длинный предмет, завернутый в старый мешок. Потом опять сложил корзинки на место и прислушался – наверху было тихо. Маленькое окошко, выходящее на улицу, еле освещало подвальное нутро, и Хункарпаша включил электричество. Хотел сначала положить свою потайку на стол посреди подвала, но потом раздумал – перевернул несколько пустых ящиков, на один сел сам, на два других положил сверток. Разрезал ножом шпагат, которым был перевязан сверток, и вытащил из мешка предмет, завернутый в полиэтиленовую пленку.

Хункарпаша понюхал сверток, покачал головой и, собрав все с ящиков, вылез из подвала и вышел из дома. Прислонив сверток к косяку, прошел к воротам и оглядел улицу. Улица была пуста, если не считать привязанного к железному штырю козленка, который бодался с тем же самым штырем, и с десяток кур, рывшихся в пыли. Только тогда он открыл гараж, быстро пронес сверток внутрь и закрылся изнутри на задвижку. Включив свет, налил из канистры в старый эмалированный таз бензина и поставил его на верстак. Сначала осторожно отвязал от свертка сверток поменьше и отложил его в сторону, затем снял полиэтиленовую пленку и промасленные газеты. В свете электрической лампочки тускло блеснула винтовка. Ветошью Хункарпаша снял с нее слой смазки, разобрал и стал промывать каждую деталь в бензине. Затем протер их сухой тряпкой и посмотрел в ствол на просвет. Покачал головой и прочистил ствол сначала ежиком, а потом шомполом с тряпочкой. Снова просмотрел ствол на просвет и остался доволен своими трудами. Собрав винтовку, он поставил ее в угол, где стояли лопаты и вилы, и прикрыл мешком.

Небольшой сверток он разворачивал с особой осторожностью. Маленький цилиндрик с крепежными приспособлениями и ручками оказался оптическим прицелом. Он был сухим и лишь слегка запыленным. Хункарпаше оставалось лишь протереть его чистым лоскутом старой байковой рубашки.

Отложив все в сторону, Хункарпаша вышел во двор, присел на чурбак и стал забивать табаком трубку. Курил он редко, но, как говорила жена, едко. Дома он старался не дымить, чтобы не портить настроения ни себе, ни Надие, которая на дух не переносила табака, любого, не только турецкого. И всегда курил на этом чурбачке, который предназначался в основном лишь для того, чтобы отрубить курице голову. Под сладкий дымок и в одиночестве ему всегда лучше думалось. Вот и сейчас он вспомнил, как эта винтовка оказалась у него.

Случилось это в девяносто третьем, после того как в Чечне пришел к власти генерал Дудаев. Оружие с армейских складов вдруг оказалось бесхозным, потому что военных, которые охраняли эти склады, забрасывали камнями и гоняли обыкновенными палками, как собак. А те, оставленные командирами, без приказа не могли не то что стрелять, но даже огрызаться. Вот тогда-то оружие и стало растекаться по всему Кавказу. Кто-то брал автомат или пулемет, а кто-то вывозил это оружие машинами, сваливал на своем дворе, словно дрова, и продавал. Новые власти пытались взять эти склады под контроль, но когда опомнились, было уже поздно: оружие появилось сначала на базарах, потом в домах и на улицах. Ошалевший от упавшей невесть откуда свободы, народ расстреливал сначала небо, потом деревья и скалы, но, быстро поняв, что от такой пальбы толку – ноль, стал ходить по домам иноверцев и чужаков, грабя и убивая их. Скоро вся Чечня вооружилась до зубов. А более предприимчивые люди стали этим оружием торговать.