Десять басен смерти - Арно Делаланд

Покамест Пьетро должен был направиться в Париж, чтобы познакомиться с парфюмером Фаржоном. Бедняжка Розетта и ее любовник Батист Ланскене служили у него, так что его вполне можно было подозревать. Но Пьетро относился к этому весьма скептически. Недавно Фаржон стал официальным поставщиком многих высокопоставленных особ во главе с мадам Дюбарри. По какой же причине этот человек замыслил бы такой туманный заговор? Разве что путем угроз его заставили стать сообщником? Венецианец вздохнул. Скорее всего, Розетта погибла из-за того, что оказалась замешанной в какие-то дела, ее не касавшиеся… В какие-то альковные тайны? Или же она подслушала какие-нибудь компрометирующие разговоры? Ланскене был всего лишь мелким осведомителем. А он, наткнулся ли он на что-нибудь, что могло привести к его убийству, а заодно и к убийству его возлюбленной? На что-нибудь, касающееся не только существования Баснописца, но и сути его проекта… а также его личности? Каковы бы ни были его сведения, очевидно, он не успел вовремя сообщить о них кому бы то ни было. Все это оставалось тайной. Но связь загадочного имени Баснописца, как будто восставшего из мертвых, с неприличными эпиграммами, высмеивающими Марию Антуанетту, предвещала тревожные события.

Пьетро прихватил с собой бумаги д'Эгийона и книгу басен.

Он машинально рассматривал том, особенно пыльную обложку…

Бумаги были поводом для большего беспокойства. Как и говорил д'Эгийон, Пьетро нашел в подробных рапортах дополнительные указания на гибель тайных агентов. Если басней Розетты стала «Волк и Ягненок», то все остальные были убиты при обстоятельствах, соответствующих, с большей или меньшей долей иронии, описаниям в баснях Лафонтена, включая как более, так и менее известные. Басней задушенной Змеи была «Молочница и горшочек молока»; басня «Врачи» стала текстом Барона, отравленного в таверне, а сюжет басни «Два осла» соответствовал смерти Метеора, которого утопили в Темзе. В каждом случае следователи подчеркивали наличие странной мизансцены. Все басни, которые уже были использованы, какая-то таинственная рука обвела красным. И это не считая десяти других, особо адресованных Пьетро, причем первый удар был нанесен через Розетту и Батиста, работавших в парфюмерном магазине Фаржона. «Десять выбрано басен для наших утех, так начнем же игру без дальнейших помех». Но зачем потребовалось приглашать и Виравольту для участия в этом ненормальном дивертисменте, тем самым превратив его в дополнительное препятствие на пути к разыгрыванию оставшихся басен?

Во всяком случае, Батисту Ланскене не удалось избежать предначертанного плана. Как сообщил ему герцог, осведомитель был умерщвлен с помощью… духов – видимо, с применением токсичных веществ, повышенную дозу которых ему пришлось вдохнуть. Их происхождение и точный состав определить не удалось, по крайней мере, пока. Да и как вообще можно использовать подобные духи? Молодого человека нашли на кухне жалкой квартирки в районе рынков, где он проживал, недалеко от улицы Руль и парфюмерного магазина Фаржона. Он сидел на стуле со связанными за спиной руками и с выпученными глазами, погрузив нос в ингалятор. Вокруг него были разбросаны кусочки мяса. Черты его лица были искажены чудовищной гримасой, и, по словам следователей, это застывшее выражение напоминало гротескный смех. На спину трупа убийца приколол басню «Лисица и Аист», взятую из первого тома книги басен. В ней рассказывалось о том, каким образом аист отомстил лисице, которая издевалась над ним, наливая ему в миску похлебку, – бедная птица никак не могла вычерпать ее оттуда своим клювом. Отплатив той же монетой за гостеприимство, аист подал своей приятельнице кусочки мяса на дне кувшина.

Нажарив мяса, он сварил к нему приправы,На мелкие кусочки накрошилИ в узенький кувшин сложил.Меж тем Лиса, почуяв запах мяса,Пришла голодная, едва дождавшись часа,И ну, что было сил,Давай вокруг стола юлить и увиватьсяИ щедрости соседа удивляться,Но лесть ей тут не помогла:По клюву Аиста кувшин пришелся впору,А гостьи ж мордочка чресчур была кругла…И жадная Кума ни с чем, как и пришла,Поджавши хвост, к себе убралась в нору.[13]

Обманщики, пишу для вас —Не за горами грозный час.

И как всегда, конечно, на месте преступления была оставлена кроваво-красная роза, точь-в-точь как та, что нашли на обглоданном теле Розетты. Пьетро поморщился, затем порылся в кармане и вынул образец духов, полученный от д'Эгийона. Во флакончике, как тайна, как недоброе предзнаменование, переливалась похожая на кровь пурпурная жидкость. «Посмотрим же, – думал Виравольта, – что на это скажет Фаржон, виновен он или нет. Ну что ж, господин Фаржон… Пора нам переговорить».

Сидя в карете, Пьетро погрузился в размышления. Раздвинув ярко-красные шторы, он поглядывал наружу и убеждался, что парижская дорога оставалась все такой же многолюдной и грязной. День был на исходе, в оранжевом свете тени становились длиннее. Воды Сены несли тонны мусора, который всплывал на поверхность посреди коричневых, зеленых или серых отражений. Мануфактура Гобеленов, больницы и мастерские также снабжали ее отбросами. В любое время года в Сене стирали белье. Летом в ней плавали. В ней также топились или, по крайней мере, в нее прыгали. Ах, Париж! Город грязи! От Пале-Рояля до Тюильри и от Лувра до Дворца Правосудия красивые здания взмывали ввысь над зловонием выгребных ям так же, как фасады венецианских дворцов вырастали из вод лагуны. Повсюду все утопало в грязи. Пешком на улицу можно было выходить только в черных чулках. Во время дождя прохожим предлагали свои услуги носильщики зонтов, даже если многие из них были, как Батист Ланскене, осведомителями полиции или Тайной службы.

Вид этих улиц был столь же отталкивающим, как и завораживающим. Пьетро не мог сдержать улыбки. Движение было хаотичным. Вот в карете проехал врач в своем черном одеянии; а там в одноколке сидел учитель танцев. Чуть дальше – чистильщик оружия. Молодые всадники покрикивали на толпу, преграждавшую им путь. В лучах заходящего солнца кучер аристократа хлестал шестерку лошадей, впряженную в карету, не обращая никакого внимания на чернь и лишь покрикивая: «Берегись!» Иногда происходили столкновения, но никто не обращал на них никакого внимания. Скромный двухколесный экипаж, прибывший с острова Сент-Луи, проскользнул между двумя каретами, чудом не оказавшись раздавленным. Двое детей еле-еле успели отскочить от грозных колес дорожной кареты. Отовсюду неслись вопли. Кричали продавцы устриц, подметальщики, носильщики, продавцы напитков, карманники и проститутки. Клиента пытались заманить, расхваливая качества новой селедки или португальских апельсинов; рыба, выловленная в водах Ла-Манша и доставленная в Париж в огромных лоханях, наполненных морской водой, судорожно дергалась на глазах у зевак. Мясники прямо на улице забивали свой скот, кровь текла под ноги, окрашивая башмаки. Развевающаяся на ветру ряса священника задела юбки двух дам, которые ссорились, брызгая слюной и извергая оскорбления. Постепенно на город спускалась тьма, удлиняя беспорядочные формы и силуэты.

С башен собора Парижской Богоматери весь город казался составленным из кусочков белой и черной штукатурки, камня и мела, строительных лесов, дыма, за которым порой не видны были даже колокола, и посреди всего этого, блестя и извиваясь, текла Сена. Город вдыхал и выдыхал, как астматик, но так сильно и мощно, что из старой дамы в кружевах он мог внезапно превратиться в великана, способного пожрать своих сородичей. Город выделял шлаки и свет. Кожевники, булочники, владельцы кафе, столяры, кузнецы, виноторговцы, ювелиры, ростовщики, шлифовальщики, лавочники, аптекари, модистки, священники и повивальные бабки, актеры и актрисы, нищие и умирающие – все кишели и носились посреди серы, селитры, угля, муки, бесчисленных составляющих городской жизни, которые с легкостью несли на себе тысячи простолюдинов.

Карета ехала мимо позолоченной ограды сада Тюильри. Пьетро вновь принялся обдумывать ту информацию, которую ему сообщил о Фаржоне герцог д'Эгийон. Парфюмер родился в Монпелье и отзывался о себе как о человеке науки и прогресса. Он гордился тем, что сделал новые открытия в области химии, и тем, что установил связь между всеми цветочными ароматами и движениями человеческой души. В пометках д'Эгийона было подчеркнуто, что Фаржон был ярым почитателем «Энциклопедии». Он также проштудировал трактат своего предшественника по имени Жан, аптекаря и парфюмера, которому король даровал особые привилегии, создавшему первый справочник по использованию веществ и соединений в парфюмерии; труды Антуана Орно, касающиеся особенностей обоняния, а также энциклопедию немецкого ученого фон Галлера, «Трактат об органах чувств» Кондийака и многие труды Лавуазье.