Десять басен смерти - Арно Делаланд

Тройное убийство, связанное с баснями… и с ароматами. Виравольта продолжал допрашивать Фаржона, а Констанцию послали заявить о случившемся в полицию. Бедная девушка намеревалась оставить магазин, к великой досаде парфюмера, который одного за другим терял своих служащих. Блюстители правопорядка явились, и представитель начальника полиции долго беседовал с Пьетро. Совещание продолжалось до самой полуночи. Трое убитых – Ланскене, Розетта, а теперь Жаба. Все они что-то знали. Все они так или иначе повстречались с Баснописцем. Дополнительные допросы парфюмера, Констанции и других продавцов ничего нового не выявили. Никто не знал Баснописца. Он умел заметать свои следы. Но какая вопиющая наглость! Прямо под носом у Пьетро! В любом случае он достиг своей цели. Виравольта был в ярости и с трудом скрывал свое беспокойство. Когда он уже собирался уходить, лейтенант спросил его, без малейшей доли иронии, продвинулось ли его расследование.

Надевая треуголку, венецианец сухо ответил:

– Не беспокойтесь. Мне не привыкать. Буду держать вас в курсе…

И вот карета везла его домой. и были лишь слова, басни и эпиграммы, которые Баснописцу вольно было оставлять за собой, а также капли странных духов, тоже характерные для его особого почерка. «Лисица и Аист» для Батиста, который думал, что у него тонкий нюх; «Волк и Ягненок» для Розетты, жертвы своей невинности; а теперь «Лягушка и Вол» для жирного работника, воображавшего себя шантажистом. Баснописец пополнял свой бестиарий. Что-то еще последует? Пьетро вспомнил кровавые буквы на бычьей шкуре. «Ворона и Лисица». «Лев и Мышь». Семь последних басен.

Схватив сборник, который был у него с собой, Пьетро перечитал басни, обведенные красным. Его внимание привлекли грубые гравюры, которые находились с левой стороны от текста. Напротив басни «Волк и Ягненок» можно было увидеть волка, пожиравшего ягненка, подвешенного за четыре лапы к дереву у ручья. Неподалеку стояла брошенная тачка… Напротив «Лисицы и Аиста» была изображена агонизирующая лиса, с носом, застрявшим в узкогорлой вазе, а рядом аист смеясь заканчивал свою трапезу. Чуть дальше рядом с волом буквально лопалась лягушка. Ворона была как будто приколота к дереву и испуганно смотрела на упавший на землю сыр. Вокруг клетки с мышью бродил готовый сожрать ее лев… Венецианец покачал головой: «Но как, по-твоему, я могу в этом сориентироваться? Кто ворона, кто лисица? Кто лев и кто мышь?…» Он просмотрел список на бычьей шкуре и мысленно зачеркнул первые басни.

Лисица и Аист Ланскене

Волк и Ягненок Розетта

Лягушка и Вол Жаба

Ворона и Лисица

Лев и Мышь

Собака и ее тень

Обезьяна-Король

Стрекоза и Муравей

Заяц и Черепаха

Лев состарившийся

Ну а что касается духов… Лилия, асфодель, белладонна, аронник, болотный ирис. Совершенно очевидно, что Батиста отравили каким-то иным способом, а не только духами, но к чему этот спектакль? Зачем привлекать внимание к этому токсичному веществу, а потом еще и к его точным ингредиентам? «Ищи смерти аромат…» Хотел ли Баснописец этим на что-то указать? Пьетро перебрал в уме разные гипотезы, которые они сформулировали с д'Эгийоном: Баснописец… бывший тайный агент короля? Просто пешка на службе у иностранцев, у враждебной государству ложи или у неизвестной организации? Или он просто одиночка, сумасшедший, возможно, версальский придворный? Но тогда почему он не действовал раньше и не метил выше, в самую голову? Все это не предвещало ничего хорошего. Ведь во дворец каждый день приходило десять тысяч человек! В данный момент дворец был пуст. Но скоро вернутся толпы… и за всеми проводить будет просто невозможно! Пьетро вздохнул. Таинственный противник мог еще долго водить его за нос, а эти полные иронии намеки на басни слишком уж напоминали его венецианские авантюры: вот и опять ему попался знаток химер и ребусов, который пользовался литературным лабиринтом, чтобы ловчее его запутать.

В раздумье он вытянул ноги.

Он снова посмотрел на флакончик с пурпурной жидкостью, затем на книгу басен и на красную розу. Погладил орхидею У своего сердца; затем опустил веки и прикрыл лицо треуголкой, пытаясь расслабиться хотя бы на несколько мгновений, невзирая на дорожную тряску.

В его голове водили хоровод аисты, лягушки, волки и ягнята.

Но его отдых был непродолжительным. При себе он имел рапорт герцога д'Эгийона. Истории с баснями не давали ему покоя. В них было что-то одновременно сложное и таинственное… Как будто в этой картине чего-то недоставало. Он вновь открыл папку. Д'Эгийон собрал самую существенную информацию о Лафонтене и его произведениях. Скорее всего, именно здесь он найдет первую разгадку. Пьетро с беспокойством погрузился в чтение. После долгих лет беспечного существования, типичного для провинциального буржуа в Шато-Тьерри, Лафонтен получил пост надзирателя за водными и лесными ресурсами и начал прилежно посещать салоны, читая и античных, и современных авторов. В 1658 году героическая поэма «Адонис», вдохновленная Овидием, помогла ему завоевать благосклонность Фуке в Во-ле-Виконте. После падения покровителя он был приглашен герцогиней Орлеанской, а его «Сказки и новеллы» принесли ему несказанный успех. Это были искусно изложенные разностопным стихом истории непристойного содержания; именно этой формш он воспользовался в своих первых баснях, вышедших в свет в 1668 году. Пользуясь покровительством госпожи де Ла Саблиер, а затем господина и госпожи д'Эрвар, он дополнил их еще двумя сборниками. Восторженная публика вошла во вкус этой комедии, в которой «за актом акт идет на смену разнообразной чередой», заканчивавшейся иногда пессимистической, иногда эпикурейской моралью. Лафонтен вдохновлялся трудами Эзопа и Федра, а также индусской мудростью. Хотя и искушенный придворный, он имел репутацию человека независимого. Сами «Басни» составляли три тома, разделенные на двенадцать книг; каждая басня представлял собой красочную и краткую историю из животного мира. Пользуясь образами «животных для того, чтобы преподать урок людям», Лафонтен клеймил недостатки и прихоти человеческого общества…

Пьетро вперил невидящий взор в окно кареты.

«За актом акт идет на смену разнообразной чередой…»«Через образы животных преподать урок людям…»

Убийства, а в качестве modus operandi[17] – самые жестокие басни.

Пьетро закрыл рапорт.

«Вот куда нас завлекли!» – подумал он.

Добравшись до своего жилища, расположенного в двух шагах от дворца, Баснописец снял капюшон.

Задыхаясь, он глотал воздух между приступами смеха.

Он бросил огромный окровавленный нож в таз и вымыл руки холодной водой.

Уже давно под видом выездного лакея он регулярно посещал самые отдаленные уголки версальского дворца. Он терпеливо ткал свою паутину, узнавая о разных обычаях и привычках двора, отношениях между придворными и способах борьбы за власть. С недавнего времени он уже не был одиночкой. Его союзниками были люди, столь могущественные, что никто не смог бы об этом догадаться, включая и Виравольту. Он воскресил своего комедийного персонажа, Их комедийного персонажа. Он больше не был сумасшедшим или королевским шутом, нет – он сам был королем, королем зверей! Он еще громче рассмеялся.

Чтобы шпионить еще успешнее, он плотнее опутал своей сетью Версаль. И у него, теневого императора, были свои осведомители. Он использовал одного горбуна, который днем чистил отхожие места швейцарских гвардейцев. С помощью этого Этьенна, его проклятой души, – тот был жадной скотиной, но исполнял все, о чем его просили, – он одурачил весь свет. И даже графа де Брогли, шефа Тайной службы, сосланного в Рюффек! Приходя получать информацию у этого подобострастного уродца, он наблюдал, как тот расчищает грязь. Погружая свой взор в испражнения Баснописец видел в занятиях этого создания своих рук довольно точное отражение собственной ненависти, а также того стыда, который Версаль пытался скрыть за своими претензиями на солнцеподобие. Время от времени Этьенн бросал тряпки в ведро с грязной водой и усмехался, прикрывая рот рукой. Однажды в лесу на него напали волки. Один из них царапнул его, отхватив сразу пол-лица. Об этом происшествии напоминали три глубоких шрама – стигматы, делавшие Этьенна похожим на нечто среднее между человеком и зверем. Баснописец понимал, что этот отброс человечества за всю свою жизнь знал только страдания и ненависть. Во всем Версале никто никогда не интересовался этим слизняком, поэтому Этьенн идеально подходил для приведения в исполнение коварных замыслов своего хозяина. Он служил ему и как лакей, и как кучер. Баснописец видел в нем как бы продолжение постыдной, животной стихии, из которой родилась его смертельная игра. Он был сотворен по образу и подобию тех населяющих басни существ, которые вдохновляли его на создание изысканно-патологических ловушек.