Брат мой, ящер - Зиновий Юрьев

— Нет, нет. Тут, Софья Аркадьевна, такой, понимаете, пустячок — прорезался во мне некий дар целительства… Раньше ничего похожего за собой не замечала, а тут вдруг бац! — исцеляю.

— Да ладно, Ирка… Врать, говорят, вообще нехорошо, а больным и не совсем трезвым старухам и подавно некрасиво. Признавайся, что ты со мной сделала?

— Просто исцелила. Честно. Или вы воображаете, что народная целительница должна обязательно быть в шали и цветастой юбке? Ну-ка, вдохните еще раз, да поглубже. Вот так. И намеков на астматические хрипы нет. Так? Или поискать стетоскоп, где-то, помнится у нас в лаборатории один валялся.

— Какой стетоскоп, детка? Я дышу как аэродинамическая труба… Ну и ну…

— К тому же, уверяю вас, и почки, и мочевой пузырь у вас уже тоже в норме. Во всяком случае, в возрастной норме. Да и о сердечной недостаточности забудьте. Если не лень, сходите в поликлинику, сделайте кардиограмму и немало удивите ею своих врачей. С весом, конечно, посложней. Снять с вас килограммов двадцать пять с ходу я, конечно, не смогу. Для этого нужно срезать с вас все лишнее. А я как назло сегодня нож забыла наточить. Но гарантирую, что в течение месяца килограммов пятнадцать вы потеряете. Ведь обмен веществ у вас тоже нормализовался.

— Детка, если это не сон, в чем я основательно сомневаюсь, потому что того, что случилось, не может быть никогда, — я твоя рабыня. Тебе рабыня нужна? Буду бегать каждый день за коньяком и мыть рюмки.

— Увы, Софья Аркадьевна, рабство отменено. Официально, во всяком случае. Так что от вас требуется только одно — соблюдайте по возможности библейские заповеди. Вы их помните?

— Читаю библию каждый вечер. Честно. Поразительное чтение. Особенно Екклезиаст, который приписывается царю Соломону. Мудрейший был мужчина. «Суета сует… все суета». Понимаешь, что не мы первые иногда испытываем чувство бессмысленности своих усилий. Да что усилий — жизни. «Время рождаться и время умирать. Время насаждать и время вырывать посаженное. Время убивать и время исцелять»…

— Время исцелять — царь Соломон знал, что говорил. Время исцелять… Давайте еще раз про заповеди. У нас тут сегодня прямо вечер юмора и сатиры, а я хочу, чтобы вы отнеслись к условию не нарушать их совершенно серьезно. Любое нарушение — и эффект исцеления мгновенно исчезает.

— Ну, насчет нарушений, благодетельницы, не волнуйтесь. Даже захоти я их нарушить — и то не смогла бы. И по моральным убеждениям, и просто из-за ограниченных возможностей. Грешить-то тоже силы нужны.

— Не забывайте, Софья Аркадьевна, силы у вас теперь будут прибавляться. Так что смотрите, а то прихлопните кого-нибудь из баловства, да и прелюбодейства тоже опасайтесь. Вам теперь все под силу.

— Ладно, так и быть, мужиков хватать не буду, топор в лабораторию брать — ни-ни. Ну, а за такие чудеса, может быть, глотнуть еще по чуточке? Ведь не каждый же день удается опровергать основы медицины, здравого смысла и научного материализма. Как вы, благодетельницы?

— Ну, разве по маленькому глоточку. Ну, за то, чтобы ваш медицинский букетик засох. За исцеление…

Софья Аркадьевна менялась на глазах: из грузной как-то осевшей старухи все отчетливее проглядывала просто немолодая женщина с острыми и насмешливыми глазами.

— Ирка, а теперь скажи, что это за фокус ты придумала, или ты действительно хочешь уверить меня, что мгновенно вылечила старуху от астмы?

— Действительно, дорогая Софья Аркадьевна.

— Что действительно, вылечила или хочешь уверить, что вылечила?

— Дышите глубже, Софья Аркадьевна. И каждый ваш вздох без хрипов — это и есть ответ. И утрите слезки, милый друг, у вас сегодня такой день, что смеяться надо, а не плакать. И нас с Машей это касается не меньше вас…

Через несколько дней в столовой к Ирине Сергеевне и Маше подсел аспирант Софьи Аркадьевны, Миша, похожий скорее не на аспиранта, а на тяжелоатлета.

— Здравствуйте, Ирина Сергеевна. С Машей я уже трижды здоровался сегодня.

— Здравствуй, Миша. А почему трижды?

— Она только сухо кивает, а мне…

— А что я должна делать? — засмеялась Маша. — Броситься тебе на шею?

— А почему бы и нет? Не вижу ровным счетом ничего смешного. Смотри, какая шея! Она самой природой создана, чтобы на нее кидались красивые девушки. — Он медленно повернул голову из стороны в сторону, демонстрируя, как вздуваются мускулы на шее.

— Честно говоря, шея действительно недурна, Мишенька. Но что мне делать? Заставлять Машу кидаться тебе в объятия, что ли?

— Именно. Если человек по недомыслию не понимает, что делать, старшие должны подсказать, помочь, наконец. Смеюсь.

— А мы-то думали, что ты с серьезными намерениями.

— Я-то с серьезными, только Маша на меня смотреть не хочет, особенно теперь, когда она — все только об этом и говорят — стала целительницей и к ней в очередь записываются. Не поверить нельзя — стоит только посмотреть на Софью Аркадьевну. Вчера она просила меня — вы даже не поверите — найти ей какое-нибудь руководство по аэробике.

— Может, и тебя исцелять нужно?

— Не-е. Я урод. Физический. В военкомате, когда меня призывали, куча теток собралось, стетоскопы побросали и все меня, голенького как пупса, рассматривали, щупали, я даже возбуждаться начал, качали головами и все цокали языками. У меня было впечатление, что меня не в ВДВ забривают, а на развод берут…

— Ладно хвастаться, Шварценеггер, — засмеялась Маша.

— Нет, я не Щварценеггер, я другой. Мускулы, может, чуть и поменьше в объеме, но в отличие от него я слышал, кто такой Кьеркегор. Философ. Правда, не читал. Или Зигмунд Фрейд. Если честно, тоже не читал.

— А ты вообще-то что-нибудь читал? — строго спросила Маша.

— Читал. Эту… Как ее… Каменскую.

— Каменская — это героиня. Ты имеешь в виду Маринину.

— Вот-вот. Маринина.

— Мишенька, вы чем собираетесь Машу завоевывать, начитанностью или шутками?

— Шутками, иф ю плиз. Народ-то что смотрит по тэвэ? Литературные обзоры или «Аншлаг»?

— Увы, «Аншлаг». Это верно. А знаете, Миша, может, вы тоже хотите исцелять? Святее, наверное, нет ничего на свете. — Маша посмотрела на аспиранта серьезно и внимательно.

— У меня дара нет.

— У тебя будет дар. Дар и ответственность.

Миша сбросил маску дурашливости и молча покачал головой.

— Я не знаю. Говорят, вы требуете от исцеленных, чтобы они соблюдали библейские заповеди. Это правда?

— Истинная. Вот тебе листок с ними. Я напечатала их на ксероксе штук сто. Смотри. Если они тебе неприемлемы, что ж, это дело сугубо личное. Возьмешь?

— А почему бы нет? Давай. Спасибо.

— Это несколько строк. Можешь посмотреть их тут же.

— Нет, я не хочу торопиться. Я проштудирую их дома.

Назавтра Миша пришел в лабораторию митохондрий. Вид у него был немножко смущенный.

— Маш, — сказал он. — Я прочел все заповеди. Они вовсе не такие уж страшные. Разве что заповедь о прелюбодеянии. Скажи, а если парень и девушка, оба свободные, любят друг друга, но не женаты, это прелюбодеяние?

— Если честно, Миша, я и сама не знаю. Посоветуюсь с Ириной Сергеевной, когда ее увижу. Она все знает.

— И вот еще что меня смущает. Когда у людей не берут деньги за оказанные услуги, будь это уборка квартиры или лечение, они сразу же становятся подозрительными. Во всяком случае, наши люди. Как так задаром? У нас детей прямо с детского сада учат, а может, и с яслей, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Сый в мыселоке. А тут черт знает от чего излечивают, причем быстро и без таблеток — и главное — задаром. Что-то тут не так. У нас народ подозрительный. И больше всего опасается добра. По себе знают, чего опасаться следует. А уж на халяву… Может, вербуют куда. Или лечат для того, чтобы у здорового потом орган какой-нибудь изъять. Очень даже похоже, все это жидомсоны проклятые придумывают! Чтоб потом за границу загнать. Там, говорят, на русские внутренние органы целая очередь. Нефть, говорят, не то кончается, не то загнали наши начальнички всю Сибирь за хорошие бабки, вот они теперь и прикидывают, что еще сбагрить можно. Нет уж, сами с усами. Лечите себя сами, распродавайте свои номенклатурные органы оптом и в розницу, а нас, народ, не замай!

И еще, Машенька, вы представляете, что будет потом с вашими исцеленными?

— А что?

— А то, что три четверти никаких заповедей соблюдать не будут. А если и захотят, не смогут. Ну, может, и не убьют, даже, допускаю, и не украдут, хотя хотеться будет, особенно когда красть нечего и не у кого, а вот насчет того, — Миша взглянул на листок с заповедями в руке, — чтобы не домогаться дома ближнего своего — это уже сверх наших российских сил. Хоть мысленно, но домогаемся! На том только и держимся. Целую революцию ради этого учинили. Чтоб не просто домогаться, а отнять. Только ни черта не домоглись, скорее наоборот. Ничего не поделаешь — наш российский менталитет.