Идол прошедшего времени - Ирина Арбенина

— Или, например, погубить, — мрачно заметил Тарас Левченко.

— Погубить? — растерянно повторила Китаева.

— То есть ты бы не хотел заиметь такого божка? — засмеялся Саша, повернувшись к Тарасу.

— Не рискнул бы…

— Брось, Тараска, ты уж слишком серьезно все воспринимаешь. Речь идет всего лишь о медной фигурке, к которой следует относиться как к объекту науки или как к предмету искусства. Ты же не боишься статуи Венеры в музее? Хотя когда-то Венера вершила судьбы…

— Однако не будем забывать, что эти «предметы искусства» прежде всего есть атрибуты молитвы… — поправил Кленский.

— «Болваны бездушные в домах не для чего-де иного, как для украшения, поставляются», как сказали бы в старину? — вздохнул Тарас. — Так?

— Так!

— Ну-ну… «Говорят, самих тех богов отнюдь в натуре нет, и в том весьма заблуждаются», — многозначительно произнес Левченко.

— В чем заблуждаются?

— «Ибо натуральное и сущее бытие сии ветхие боги имеют».

— Натуральное и сущее бытие имеют? Это что — опять цитата?

— Цитата…

— Боишься, как бы и до нас древний истукан не добрался?

— А может, он уже и добрался?!

— До кого это?

— А Яша?

— Перерыв! — объявил, неожиданно прекращая спор, Корридов. — Пятнадцать минут отдыхаем!

Студенты, продолжая переговариваться, ушли купаться.

А Кленский подошел к Арсению Павловичу, который, присев на краю раскопа, отмечал что-то на планшете.

— Что им, в самом деле, нужно было от этих идолов? Что их волновало?

— Вы имеете в виду человека бронзового века?

— Да… Что они у своих богов просили?

— Что просили?

— Да… Что? Пропитания?

— Ерунда… Что пропитание! Они жили под девизом «будет день, будет пища». И она была! — Корридов кивнул на коробки с найденными во время раскопок костями животных, которые стояли на краю раскопа.

— А что же им было нужно?

— Вы и сами, я думаю, это понимаете. Не пища, друг мой, нет… Их волновали отношения. То, что всегда волнует людей. Помните, мы это уже с вами обсуждали: нет союзов, нет никаких договоренностей… Все решается только насилием и оружием. Человеческая жизнь не стоила и медной сережки.

— Кажется, и сейчас ненамного больше.

— Но у человека, которому несколько тысяч лет назад принадлежал идол, — продолжал Корридов, — была, я думаю, огромная власть. Идолы давали ее, вот в чем дело. Власть над окружающими людьми. Это открывало беспредельные возможности для манипуляций с людьми.

— Вот как?

— Собственно, если у кого и была истинная власть в столь ненадежные и небезопасные времена, так это у обладателя такого истукана. — Корридов снова взял обломок черной глины и словно взвесил его на ладони.

— А как насчет похищения душ?

— Манипуляции с людьми нередко имеют итогом именно похищение души. Образно говоря. Ведь они превращают людей в послушных зомби.

— А что вы думаете о рассуждениях Тараса Левченко? Насчет того, что «божество живет в идоле»?

— Не волнуйтесь, — усмехнулся Корридов. — Боги, живущие в идолах, отлетали из них при смерти шамана, которому принадлежали идолы. Я вас успокоил?

— Немного, — тоже усмехнулся, но несколько принужденно, Кленский.

Вечером, в сумерках, отправляясь на речку купаться, Кленский видел, как Арсений Павлович бродит по раскопу.

«Уже и не видно ничего, а он все ходит. Предвкушает, не иначе…» — решил журналист.

Собственно, Корридов и не скрывал никогда, о чем мечтает более всего.

Идол эпохи бронзы — это и правда стало бы сенсацией.

Между тем рисунок жилища, возможно, принадлежавшего шаману бронзового века, характер находок явно ритуального назначения, мастерская по выплавке медных изделий, расколотая форма… Все говорило о том, что эта мечта не так уж и несбыточна.

Однако по археологическим правилам культурный слой, в котором есть признаки деятельности человека, проходят горизонт за горизонтом. Пока не доберутся до «материка».

И до «материка» было еще далеко…

Томительное и мучительное и ни с чем не сравнимое ожидание, когда наклевывалось что-то очень интересное, сногсшибательное, но рыть, выкапывать находку никак нельзя… Вместо этого нужно медленно снимать землю тонкими слоями по площади всего раскопа.

И потому приходится сдерживать себя, смиряя сердцебиение, ожидая — и иногда не один день! — пока не покажется весь предмет. Как остов затонувшего корабля из мелеющей воды во время отлива, когда море отступает.

Накануне вспыльчивый Корридов даже чуть не поколотил Миху за то, что тот поторопился «вырыть» показавшуюся из земли каменную зернотерку.

Владислав Сергеевич тоже знал это томительное и мучительное и ни с чем не сравнимое, счастливое ожидание…

Но сейчас Кленский грустно наблюдал за своим другом археологом. Подтверждалось давнишнее его подозрение, в котором он прежде не смел признаваться себе… Люди, в том числе и те, кто был в экспедиции, были Арсению Павловичу ну не то чтобы безразличны… Менее важны!

Менее важны, чем те, кто жил здесь пять тысяч лет назад.

Ясно было, что Корридов абстрагировался. Это было его удивительное свойство. Корридов всегда был «над бытом», над жизнью… И как теперь выяснилось, и над смертью тоже.

Собственно, не стоило ни обижаться, ни удивляться… Это была специфика его призвания. Как режиссер даже на похоронах близкого человека невольно отмечает удачный кадр… Как писатель невольно «использует» любого человека, если детали того стоят… Так и Корридов мог понимать «тот», бронзовый, мир, только унесясь мыслями, отгородясь невидимой стеной от «этого», реального.

А между тем следователь Алиса так больше и не приезжала. Испугалась, что Яшин труп испортит ей показатели.

Обычно энергичная Китаева явно была обескуражена неудачным общением с милицейскими чинами…

И на следующий день в милицию опять никто не поехал.

Жаль было — всем вместе и каждому в отдельности — прекрасные летние деньки… Они и так утекали скоротечно, как песок сквозь пальцы. Еще чуть-чуть, и снова холодный ветер, дожди. А там, глядишь, и завьюжит…

«В конце концов, все и так скоро разъедемся, — убеждал себя каждый. — В конце концов, никто не собирается оставаться здесь вечно. Тащиться в город в такую погоду?! Общаться с ментами?!»

И когда окончательно выяснилось, что никто никуда не едет и никакое заявление в милицию не везет, Кленский, никому ничего не сказав, стал сам собираться в дорогу.

Завел машину. На удивление легко. И поехал в Стародедово, в тамошнюю милицию.

Конечно, обращаться в милицию было себе дороже. Вдруг милиционеры еще возьмут какую-нибудь подписку о невыезде? Или затаскают как свидетеля. А там и не заметишь, как из свидетеля станешь подозреваемым, а потом и вовсе… В общем, отвозить туда заявление и вообще обращаться в органы Владиславу Сергеевичу не хотелось.

Но что оставалось делать?!

В городке Стародедове, где располагался РОВД, Кленский без толку проторчал полдня. Он долго и обстоятельно пытался что-то объяснить, жаловался на Алису…

Разговаривавший с ним милицейский чин, как выяснилось, знал Алису лично. Но, несмотря на сильное впечатление, которое производила на всех без исключения мужчин Алисина стать, признать ее аргументы — что территория вроде бы уже и не мширская! — чин не спешил. Заявление не принял и на жалобы Кленского не отреагировал.

— Но вы должны что-то сделать?! — риторически возопил Кленский.

— Должен… — как-то не очень уверенно произнес милиционер. — Мы и сделаем. Разберемся, не волнуйтесь. Поставим вопрос, выясним наконец, чья это территория.

— Вообще-то спорные территориальные вопросы решаются, как мы знаем из истории, веками, — уныло заметил Кленский.

— Мы постараемся быстрее, — успокоил его милиционер.

Наверное, надо было продолжать настаивать, куда-то еще ехать, требовать расследования, жаловаться на нерадивых милиционеров…

Но на Кленского напало странное безразличие. Сначала он еще по инерции корил себя, что не слишком решительно давит на милицию. Но потом под натиском этого беспрецедентного равнодушия к человеческой жизни журналист словно сломался.

«Может, Корридов и прав, что ему интереснее «там», в бронзовом веке, — думал он. — А ну их всех… Лето и в самом деле коротко!»

И он поехал обратно к Корридову с известием, что соседняя с Мширой область тоже упорно не хочет признавать труп «своим». Опасаясь, в свою очередь, за собственную «кривую преступности».

Как выяснилось позже, не без оснований… Бюрократическое чутье оказалось верным.

Того, что произошло потом, никакая «кривая» бы не выдержала.

— Дело опять затягивается! — объявил Владислав Сергеевич по возвращении своим «коллегам».