Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем

Доктор утвердительно наклонил голову.

— Потом, им вскоре станет ясно, как ясно мне сейчас, да и вам тоже, что и изнасилование, и искусственное осеменение также следует исключить, хотя бы из соображений математической статистики. И это, на мой взгляд, относилось бы и к партеногенезу, если бы он был возможен. По закону больших чисел просто нельзя представить, чтобы в достаточно большой группе женщин, взятых на выбор, больше 25 процентов находились бы одновременно в одной и той же стадии беременности.

— Ну… — начал доктор с сомнением.

— Хорошо, давайте согласимся на 33,3 процента, хотя это и чрезмерно высокая доля. Но в этом случае, если ваша оценка верна или почти верна, нынешняя ситуация статистически просто невероятна. Следовательно, хотим мы того или не хотим, мы снова оказываемся отброшенными к четвертой и последней возможности — имплантация уже осемененной яйцеклетки должна была произойти именно в наш Потерянный день.

Уиллерс выглядел несчастным, но еще сопротивлялся.

— Я бы поставил под вопрос слово «последняя» — ведь могут быть и другие возможности, которые нам просто не пришли в голову.

Зиллейби ответил слегка раздраженно:

— А вы можете предложить какую-нибудь форму зачатия, которая преодолела бы наш статистический барьер? Нет? Отлично. Отсюда следует, что это не было зачатие. Значит, инкубация.

Доктор вздохнул.

— Хорошо. Согласен, — сказал он. — Что касается меня, то мне не так уж интересен вопрос, как это было сделано. Я беспокоюсь в первую очередь о здоровье моих пациенток.

— Да, вам не позавидуешь, — перебил его Зиллейби. — Если все женщины находятся в одной и той же стадии беременности, то и роды, исключая несчастные случаи, должны состояться примерно в одно и то же время. Все — где-то в конце июня или в первой неделе июля, если дело пойдет нормально.

— В настоящее время, — продолжал доктор твердо, — моя главная задача — успокоить их тревогу, а не увеличивать ее. И поэтому нам следует постараться задержать распространение идеи насчет имплантации так долго, как это только будет возможно. Эта штука — динамит! Ради них прошу вас аргументированно опровергать любое суждение в этом духе, если вы с ним столкнетесь.

— Да, — сказал Зиллейби, обдумав слова доктора. — Да, я согласен с вами. Тут, как мне кажется, мы столкнулись с делом, которое требует введения цензуры. — Он нахмурился. — Очень трудно представить себе, как это воспримут сами женщины. Все, что я могу сказать, так это то, что, будь я призван даже при благоприятных условиях воспроизвести на свет жизнь, такая перспектива меня страшно напугала бы, а если б меня к тому же предупредили, что это может быть какая-то чуждая форма жизни, то я, скорее всего, сошел бы с ума. Большинство женщин, конечно, выдержит, в умственном отношении они крепче нас, а потому аргументированное отрицание такой возможности будет, пожалуй, наилучшим решением.

Он помолчал, обдумывая, что предстояло сделать.

— А теперь нам следует наметить линию поведения моей жены. Тут ведь многое надо предусмотреть. Один из самых сложных вопросов — вопрос о гласности, вернее, об ее ограничении.

— Боже мой! Конечно же… — воскликнул Уиллерс. — Если только пресса пронюхает…

— Верно. Упаси нас Господь от этого. Начнут печатать ежедневные сводки, которые будут громоздиться друг на друга в течение оставшихся шести месяцев. И уж они-то не пропустят версии о ксеногенезе! Пожалуй, еще затеют тотализатор по прогнозированию результатов родов. Хорошо, что военной разведке удалось удержать газеты от сообщений о Потерянном дне, придется обратиться к ним еще раз и попросить помощи. А теперь подумаем, что делать Анжеле…

Глава 9

Совершенно секретно

Агитация за присутствие на специальном и чрезвычайном собрании, имеющем жизненное значение для каждой женщины Мидвича, велась интенсивно.

Нас самих посетил Гордон Зиллейби и внушил нам весьма драматическое чувство тревоги с помощью обильного словоизвержения, суть которого так и осталась туманной.

Когда люди убедились, что речь идет вовсе не о лекциях по гражданской обороне или о каких-то других, столь же опостылевших мероприятиях, возникло крайнее любопытство к тому, что могло объединить доктора, викария, их жен, окружную медсестру и чету Зиллейби — команду, посещающую каждую семью в Мидвиче и персонально приглашающую на собрание каждую женщину деревеньки. Сама уклончивость визитеров, их заверения, что никому платить не придется, сбора пожертвований не будет, а наоборот, все получат бесплатный чай, привели к тому, что любопытство победило природную подозрительность и пустых мест в зале почти не оказалось.

Оба главных инициатора сидели на сцене за столом, по обеим сторонам от Анжелы Зиллейби, казавшейся бледной и изможденной. Доктор нервно курил, глубоко затягиваясь. Викарий казался погруженным в думы, из которых он время от времени всплывал на поверхность и что-то говорил миссис Зиллейби, рассеянно внимавшей его словам. Они прождали лишних десять минут, чтобы подошли опоздавшие, после чего доктор попросил закрыть двери и начал собрание кратким, лишенным всякой конкретики выступлением о важности данного мероприятия. Викарий поддержал его. Закончил он так:

— Я убедительно прошу каждую из вас внимательно прислушаться к тому, что вам расскажет миссис Зиллейби. Мы глубоко признательны ей за согласие изложить перед вами эту проблему. И хочу, чтоб вы знали: мы с доктором Уиллерсом наперед одобряем все, что она скажет. Уверяю вас, только потому, что мы не сомневаемся в лучшем и более глубоком взаимопонимании, которое установится в случае, если одна женщина изложит дело другим, мы рискнули возложить на нее это тяжелое бремя.

Теперь мистер Уиллерс и я покинем зал собрания, но останемся неподалеку. Когда миссис Зиллейби закончит, мы, если таково будет ваше желание, вернемся и постараемся ответить на вопросы. А теперь прошу вас внимательно выслушать миссис Зиллейби.

Жестом викарий предложил доктору идти первым, и оба вышли через дверь в боковой части сцены. Дверь закрылась за ними, но не совсем плотно.

Анжела Зиллейби отпила глоток из стоявшего перед ней стакана с водой.

Бросила взгляд на свои руки, лежащие на листочках с записями. Потом подняла глаза, ожидая, чтобы разговоры стихли. Затем обвела долгим взглядом собрание, как будто хотела запомнить каждое лицо.

— Во-первых, — произнесла она, — я должна вас предупредить. То, что я скажу, мне будет трудно выговорить, вам будет трудно в это поверить, а некоторым, возможно, станет даже больно, когда они поймут, в чем дело. — Она остановилась, опустила глаза, потом вновь посмотрела в зал. — Я, — произнесла она, — жду ребенка. Я очень, очень рада этому и счастлива. Для женщины естественно желать ребенка и быть счастливой, ожидая его