Расплата - Александр Стрыгин

- Я председатель Совета, меня выбрали, я должон службу нести. И по той бумаге Совет тебе помогет комитет избрать.

- Комитеты бедноты избирают бедняки. Мы без вас обойдемся.

- Ну хорошо, - угрожающе встал Потап. - За самоуправство опчеству ответишь! А мне не велика корысть, хлеб убирать пойду.

В дверях Потап чуть не столкнулся с вооруженным человеком.

- Скажите, кто председатель сельсовета?

- А тебе зачем? - недовольно буркнул Потап.

- Продотряд разместить. Я начальник отряда.

- Пусть вон самозванец размещает! - метнул Потап злобный взгляд на Василия и скрылся за дверью.

- Вы кто? - спросил вошедший Василия.

- Организатор бедноты.

- Ревякин? - радостно поднял белесые юношеские брови начальник отряда.

- Да... Откуда ты меня знаешь?

- Я Панов, из Петрограда. Мне Чичканов про вас сказал.

- Ну вот и хорошо. Вовремя явился, товарищ Панов. Ох как вовремя! Я ведь сейчас сельсовет разогнал.

- Зачем же? - насторожился Панов.

- Как зачем? Для кулаков, что ли, власть завоевывали?

- Он разве кулак? Не похож как будто.

- Много развелось волков в овечьей шкуре. Поживешь - увидишь.

- Тогда пролетарское спасибо! - Панов крепко пожал руку Василия.

- Весь отряд из Питера?

- Нет, из Питера один я. Отряд тамбовский. С завода.

- Занимайте сходную избу и амбар. Сена настелим. Спите на здоровье. Не зима! А сейчас помогай, товарищ Панов, кривушинской бедноте власть отнять у кулаков.

4

Захар не пошел на собрание. До самого вечера ходил по подворью, не зная, что делать, за что взяться. Ждал сына, чтобы поговорить откровенно, начистоту. Но сын пришел не один. Молодой парень в военной форме приветливо протянул Захару руку. Сразу видно - городской.

А Василий вернулся разговорчивый, веселый.

- Хотели и тебя в комитет, батя, да ведь нельзя из одной семьи двоих. - Он сел за стол, усадил рядом Панова.

- Кого же еще-то сосватали? - хмуро спросил Захар.

- Андрей Филатов, Кудияр, Мычалин Сергей и вот товарищ Панов из продотряда... Питерский рабочий.

- Как же тебя, сынок, кличут? - поинтересовался Захар.

- Алексей, - ответил Панов, усердно работая ложкой.

- Военный?

- Нет, я учился в реальном, потом на завод работать пошел. На Семянниковский. Слыхали про такой?

- Нет, не слыхали... Где нам? Не обессудь, что ужин плохой.

- Да у вас царский стол! Если бы вы знали, что мы едим в Питере! Дети пухнут!

- О господи, - перекрестилась Василиса.

- Оттого и голодают, - строго сказал Захар, - что креста не признают и богу не верят. - И метнул на Василия уничтожающий взгляд. - Господь карает за грехи...

Панов переглянулся с Василием, отер губы.

- Спасибо, Захар Алексеевич, Василиса Терентьевна, спасибо. Наелся как следует. Давно не ел домашней каши. Пойду проверю, накормили ли моих бойцов. - И встал из-за стола.

- Не на чем, - буркнул Захар. Он ждал, что гость перекрестится, но не дождался.

...Василий проводил Панова до ручья, бегущего по Кривушинскому оврагу.

- Ты понимаешь, Алексей, отец хороший мужик, честный, но...

- Не объясняй, понимаю.

Захар ожидал Василия на крыльце, загородив собою дверь:

- Так ты что же... коммунистом стал?

- Да, батя. За большевистскую правду буду бороться, пока сил хватит.

- Так-так... А может, пожалел бы отца-то? Не страмотил бы на все село?

- А может, - в тон отцу ответил Василий, - отец признает сына взрослым? У него у самого уже семья...

- Ну что ж... знать, и я перед богом виноват. Не совладал, упустил. Пороть поздно... Эх, горе-горюхино! - едва слышно заключил он и, сгорбившись, ушел в избу.

Василий закурил, постоял на крыльце, всматриваясь в тревожную темноту села.

Тихо подошла Маша:

- Как же я-то, Васенька?

- Чего тебе?

- Неужели ты кресту не веришь, в бога не веришь?

- Не верю...

- Как же мне-то?

- Коли любишь - с безбожником жить будешь.

- Грех тебе, Вася, сумлеваться во мне. На смертушку страшную пойду за тобой.

- Ну вот и хорошо! - Василий ласково обнял ее.

...А Захар долго еще ходил по избе. Крестился, просил бога вразумить непутевого сына и каждую молитву заключал своим неизменным: "Эх, горе-горюхино!"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

С вечера к сходной избе потянулись девушки и молодки. Продотрядчики успели перемигнуться с ними... И вот они уже тут как тут. Жаль, нет гармошки или балалайки, а то бы... Но и "под язык" петь и плясать можно. Тонкий девичий голосок несмело запел:

Сирень-ветка, сирень-ветка,

сирень-ветка хороша,

кто в любови понимает,

тот целует не спроша.

Бойкий звонкий голос молодухи ответил:

Я плясала, плясала,

с меня шаль упала!

Ребятишки-шваль,

поднимите мою шаль!..

Продотрядчик Петька Курков, конопатый курносый крепыш, самый молодой в отряде, выскочил из избы, заломил картуз набок, выпустив на волю курчавый чуб.

- Здравствуйте, дорогие товарищи девушки! - Он жеманно поклонился. Привет вам от рабочего класса, пролетариата, то есть. И от меня, Петьки Куркова, лично персонально!

- А ты нешто рабочий класс? - смеясь, спросила кудрявая рыжая молодка.

- Я, можно сказать, артист... из рабочего класса, а отец мой тамбовский железнодорожник. И я хоть артист, а могу фуганить, рубанить, дыры хорохорить, фортепьяны фортепьянить.

- Ха-ха-ха...

- А Нам сказали, что вы грабители.

- Это, дорогие девушки, наговор. У грабителей животы за ремень выползают, а у меня видите? - Он сунул руку за широкий обвислый ремень.

Девчата захохотали.

Его окружили, жадно ловя глазами крепкие плечи и милое курносое лицо с залихватским чубом. Даже часовой, шагавший вокруг хаты, остановился послушать, как Петька точит лясы.

Панов следил за Петькой через окно. Покачал головой и сказал политкомиссару Забавникову, пожилому рабочему, сидевшему рядом на лавке:

- Прямо настоящий артист. Ему бы на сцене выступать.

- Придет время - будет выступать, - ответил тот.

А Петька уже плясал вприсядку, похлопывая ладонями то по земле, то по груди, а то и по "сиденью", вызывая этим взрывы смеха и вольные шуточки молодок, Он плясал под общий наигрыш и ритмичные удары в ладоши, а изредка в этот шумовой оркестр вплетались и бесшабашные голоса частушечниц.

И - кинулась рыжая в круг к Петьке:

Конфеты ела,

похрустывала...

Меня мил целовал

я не чустывала...

Петька вошел в азарт, подскочил, ухнул и тоже запел:

Как дед бабку

завернул в тряпку,

поливал ее водой,

хотел сделать молодой...

А та, рыжая, подплыла к Петьке павой и, заглядывая в глаза, тоненько так затянула:

Милый мой, для тебя,

еще раз - для тебя,

а еще для кого

я не сделаю того...

- А что, товарищ Панов, - заговорил комиссар Забавников, поглядывая в окно, - почитать бы им что-нибудь... Как думаешь, будут слушать?

- Пригласи, - ответил Панов. - Только керосину в лампе мало. Кулаки пожгли. Видать, ночами заседали.

Пожилые продотрядчики сидели на корточках у порога, в их руках мигали красные огоньки цигарок. Они увлеклись весельем, покрикивали, подбадривали Петьку, поджигали стоящих рядом молодок на пляску. А их и поджигать не надо - сами рвутся.

На улицу вышел Забавников и, дождавшись конца пляски, громко объявил:

- Приглашаем вас, барышни, к нам в гости. Мы вам хорошую книжку почитаем.

Приглушенный говорок пробежал по кругу и замер где-то за Петькиной спиной.

- А то што ж... и это дело! - вызывающе ответила рыжая плясунья, взмахнув платочком, который слетел с ее головы во время пляски. - Што ж, пошли, девки, побаски слухать?

- Пошли!

2

В ту же ночь задворками, по огородам, к дому Юшки крадучись шел Сидор.

Дверь Юшкиной избы оказалась открытой.

- Есть кто дома? - тихо спросил Сидор, сунув голову в темный проем двери.

- Есть, есть, проходи. Кто там? - ответила Авдотья.

- Это я... Сидор.

- Батюшки-матушки, - растерялась Авдотья.

- Што дверь-то ночью нараспашку держите?

- А чего у нас красть-то? Духоту да смехоту, как отец скажет?

- Где сам-то?

- Да все с конем, все с конем. Слышишь? Как с человеком гутарит! Чуть языком не облизывает. Садись на лавку. Темно у нас, как в погребе, свечка вся сгорела.

Сидор молча нащупал лавку, сел.

- Упадом падает мой мужик. Я уж говорю ему: чем так убиваться, лучше батрачь всю жизню. Таперь вот рыдван ищет, с ног сбился. Утром в Ивановку бегал. Услыхал от кого-то: у Завидона рыдван за ригой валяется старый - и побег. Вернулся - ноги едва волочит. Лег на лавку: дай, грит, полушубок. Даю. А он его не под голову, а в ноги. С ума спятил отец! Грит, ноги-то работали, им отдых нужон, а голова бестолковая заслужила того... Вот она и есть - духота да смехота... От кого их прятать?

- Ай кто пришел, Авдотья? - спросил Юшка, появившись в дверях.

- Сидорушка к нам пришел, отец, кормилец наш.

- А, советская власть! Какая нужда в ночь пригнала? В батраки больше не наймусь. Ты бы вот, советская власть, рыдванчик мне спроворил. Хоть завалященький...