Познакомимся? - Владимир Криптонимов

А после истории с очень уважаемым мною журналом «Вокруг света», я, вообще, перестал отсылать свои произведения куда-либо, решив, что проще будет выпустить их сразу отдельной книгой, во избежание каких-либо недоразумений. История же заключалась в следующем. Журнал, который рукописи не рецензирует и не возвращает, вдруг вернул мою рукопись и даже с рецензией. В вежливой форме мне объяснили, что я в своём рассказе «Это непонятное явление» очень интересно проникся антиалкогольной компанией, затеянной нашим генсеком М. С. Горбачёвым, но… в рассказе имеется неточность: человечество, видите ли, никогда не сможет забыть внешний вид бутылки! Как будто, сейчас уже бутылка не вытесняется пакетами и банками, кстати говоря, с тем же содержимым. Но это – полбеды! Пусть даже люди не забудут бутылку никогда, ведь существуют раскопки, и будущие археологи, конечно же, будут находить бутылки, которые мы с такой неудержимостью разбрасываем, где ни попадя! Пусть это будет неточность, хотя в юморесках такие неточности – допустимы. Месяца через четыре, открываю я новый номер журнала, и в рубрике коротких рассказов нахожу произведение, подозрительно напоминающее по смыслу, моё собственное, разумеется, написанное другими словами и совершенно под другой фамилией. Я не хочу быть несправедливым к любимому журналу, может быть всё это, действительно, просто совпадение. Но на меня этот эпизод произвёл горькое впечатление.

И ещё один вопрос предвижу я. «А не графоман ли вы?», – может спросить мой пытливый читатель. И тут уж я задумаюсь всерьёз. В самом деле: не графоман ли? И это, тоже естественно. Только нормальный человек в состоянии задумываться: нормален ли он? Любой шизофреник никогда не испытывает сомнений в своей нормальности. Соответственно, любой графоман орёт во всеуслышание: я – писатель! Милые мои, не мне судить о том, писатель я или графоман. И тем, и другим водит непреодолимое желание брать перо в руки и заниматься творчеством или бумагомаранием, писать бессмертные стихи или рифмоплётствовать. И не мне, ещё раз повторяю, судить об этом, не мне искать эту невидимую грань между разумом и безумием, писательством и графоманством. Читайте мои произведения и делайте выводы, и хорошо бы мне тоже узнать о них. Ибо, я намного более доверяю читательскому мнению, чем официальной критике.

И, наконец, последнее. Хочется верить, что мои читатели проведут время недаром и прочтут этот сборник с удовольствием, коротая вечера.

С искренним уважением

Ваш Владимир Афанасов.

1994 <ред. 07.08.2013>

Из «Юношеской лирики»

Ко мне приходит вдохновенье

Ко мне приходит вдохновенье,Когда на улице зима,И в зимний вечер непогожий,Тотчас сажусь я у окна.

Ко мне приходит вдохновенье,Когда на кухне я сижу,И в час ненастья и метелиСмотрю на звёзды и луну.

Ко мне приходит вдохновенье,Когда я поскользнусь на льду,И, на виду у всех прохожих,Я распластаюсь на снегу.

Ко мне приходит вдохновенье,Когда я девушку люблю,И что я не скажу словами —Сейчас же сяду, напишу.

И в летний час, и в вечер зимний,Когда курю я или нет,Не вижу я нигде спасенья,Ко мне приходит вдохновенье,И Муза подаёт совет…

О, Муза! Тонкая натура!Твоя красивая фигураКо мне приходит без стесненья…Ко мне приходит вдохновенье.

1982

В журнале «Сельская молодёжь» в № 1 за 1982 год я встретил стихи Диомида Костюрина. Прочтя там следующие строчки, я решил написать пародию.

Свой тиран,

И свой заложник,

Весь кремень,

И весь вино —

Написал тебя художник

И ушёл за полотно.

Пародия называется

Судьба художника

Ты пришла к нему под вечер,Был он вроде сам не свой.Он схватил тебя за плечи,Ты вскричала только: ой!

Свой тиран и свой заложникУ тебя знакомый был.По профессии – художник,Стул подвинул, усадил.

И схватив скорей мольберт свой,Весь кремень и весь вино,Написал тебя художникИ ушёл за полотно.

Ты к портрету подбежала,Посмотрела – что за чушь?Пошатнулась и упала,А художник выпил пунш.

Водку выпил, выпил пиво,Поглядел на полотно,И схватил скорей огниво,Кремнем щёлкнул… О-го-го!

Как огонь разбушевался,Как горело полотно,И художник растерялся…Больше он не пьёт вино.

Он лежит теперь в больнице,Как кремень весь обожжён.Ты же – отдыхаешь в Ницце,И не думаешь о нём.

У тебя художник новый,Весь кремень, и весь вино.Он пока ещё здоровый,Не ушёл за полотно.

1984

Капитан Блэк

Рассказ

После долгой холодной зимы наступило тёплое весеннее утро. За окнами щебетали воробьи и синички; капала первая весенняя капель; таяли сугробы, открывая взгляду проталины; показались на свет прошлогодние листики. А вот и грачи, – значит, весна вступила в силу. Недаром говорят: грач – птица весенняя. И ещё: грачи прилетели – на крыльях весну принесли.

Солнышко начало играть своими лучиками. Сегодня оно светило не холодом, как зимой, а теплом и лаской, как будто оно проснулось после долгой спячки и теперь удивлённо озирается по сторонам, говоря: как же можно жить в таком белом мире? Куда исчезли все краски? Я положу конец этому безобразию; всех согрею, всех развеселю! Смотрите, как я играю своими лучиками! Грейтесь, радуйтесь!

По стенам запрыгали солнечные зайчики. Сквозь приоткрытые шторы просочился озорной лучик, заплясавший на моей постели. Поплясав, он скакнул к глазам и исчез.

Как не велик был соблазн подольше понежиться в постели в выходной день – ведь сегодня воскресенье – я встал, умылся и занялся аэробикой. Ею я занимаюсь каждый день, испытывая при этом неописуемое наслаждение. Я сам выдумываю упражнения и подбираю музыку. Кстати, я открыл для себя один секрет современной зарядки: ею можно заниматься в любое время, не зависимо от настроения, и под любую музыку, даже классическую. После этого получаешь на целый день заряд ритма и бодрости. Хотя этот секрет открыл не я первым, а американская актриса, активно участвующая в борьбе за мир, Джейн Фонда, создавшая эту увлекательную гимнастику, я, по-прежнему, остаюсь довольным: секрет Фонды проник в моё существо, завладел им.

Однако простите, я ещё не представился. Я – профессор технических наук Уайт. Может, слышали моё имя? А если и нет – не мудрено. Я ещё молод. Мне – лишь тридцать пять. Удивительно моё звание? Да, признаюсь, я и сам удивляюсь. Удивляюсь тому, что в таком молодом возрасте мне удалось произвести переворот в науке: открыть загадочный механизм работы головного мозга. Я не собираюсь описывать в этом рассказе сущность моей работы (она выходила отдельной брошюрой в издательстве «Знание» и каждый интересующийся этой областью может прочитать её), а мой рассказ совершенно на другую тему.

Окончив получасовые занятия ритмической гимнастикой, я отправился на кухню. Приготовив себе жареной картошки и яичницу с помидорами, сел за стол. Я ел и вслушивался в шум пробуждающейся столицы. Где-то далеко пролаяла собака; под окном раздалось звонкое цоканье туфелек на каблуках-гвоздиках; вслед за ним прошаркал какой-то старичок. Перекрывая все эти звуки, проехала мощная машина (по-видимому, грузовик с прицепом).

Позавтракав, мне захотелось прочесть свежую газету. Я быстро натянул куртку и выскочил на улицу.

От свежего утреннего воздуха немного закружилась голова. Купив в ближайшем киоске «Московскую» и «Спорт», устроился в скверике напротив метро на скамейке под тремя старыми берёзами. Остальные лавочки были уже заняты: на одной сидела целующаяся парочка, на другой – мужчины, вроде меня, выискивающие в газетах свежие новости. На самой дальней скамейке сидели старичок со старушкой, тихо разговаривающие между собой. Иногда оттуда долетал старушечий смех и тогда старичок удовлетворённо поглаживал лысину и улыбался во весь рот.

В скверике появился ещё один человек с очень примечательной внешностью. Он направился к моей скамейке и уселся рядом. Открыв свежую газету, он углубился в чтение.

Одет он был в чёрную тройку, на голове красовалась широкополая шляпа, в уголке губ зажата лакированная трубка старинной работы. Трубка была затейливо расписана диковинным узором, в котором проглядывались цветочки с сидящими на них птичками. Всё это было так искусно выполнено, что казалось абсолютно естественным. Казалось, что цветочки раскачиваются ветром, и птички только что прилетели и, немного отдохнув от дальнего полёта, запоют сказочные трели. Это ощущение ещё больше усиливалось, когда человек вбирал в себя дым, едва заметно двигая губами.