Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Только рот казался податливым, чуть ли не покорным, да спокойный блеск стоял в его глазах.

– И тем не менее вы вернулись.

– Да. – Голос ее звучал неуверенно, как будто она еще не могла освоиться с этим по-настоящему. – Тем не менее я вернулась.

2

Георгина сидела на веранде и смотрела на дождь, который изливался на сад.

Она вернулась. Из туманно-серого, пронзительного шума Лондона, который постоянно нес в себе поспешность сборов раннего утра, вернулась в вечную полуденность Сингапура, жаркую, тихую, сонливую.

Плотный, иногда лихорадочный распорядок дня на улице Королевского Полумесяца, которому она поначалу ожесточенно противилась, а со временем подчинилась, здесь расплывался между первым кофе с началом утра, карри и рисом в девять часов, тиффином к ланчу и к ужину. Медлительность, прямо-таки вялая, благотворная для Георгины, изгнавшая из ее организма остаток усталости после долгого путешествия. Своеобразная смесь из пустоты и свободы, в которой она дрейфовала сквозь дни, омываясь в своей старой новой жизни.

Все письма были написаны – тете Стелле, с приветами для дяди Сайласа и трех кузенов. Отдельное письмо для Мэйси. И в Гонконг, в котором Георгина еще раз благодарила Хэмблдонов за приятную компанию во время путешествия. После этого ей нечего было делать, чтобы наполнить дневные часы, как только отец и Пол Бигелоу после завтрака уезжали в город, откуда возвращались лишь по окончании рабочего дня.

Она вернулась, но все еще не домой.

Она казалась себе захватчицей, вторгшейся в хозяйство Л’Эспуара, нарушив заведенные ритуалы двух холостяков. Разговоры за столом вращались вокруг цен и рентабельности мускатного ореха и индиго, медной проволоки, риса и сахарного тростника. Вокруг финансовых трудностей, которые по-прежнему замедляли открытие госпиталя для бедных на Пирлс-Хилл, построенного два года назад китайским бизнесменом Тан Ток Сенгом, постоянно откладываемое на потом. Обсуждались последние слухи, что конкурент Финдли Эдвард Бустед после выхода его партнера из бизнеса в прошлом году сам вскоре может выйти из фирмы и вернуться в Англию, и возможные последствия этого как для Бустед, так и для Финдли и Буассело.

Пока оба мужчины, вспомнив о присутствии за столом Георгины, не замолкали, покашливая, и не переходили после гнетущего молчания к другим, более легким темам, преимущественно о погоде – чтобы вскоре после десерта снова удалиться в кабинет или на веранду, где за курением и за стаканчиком крепкого вновь без помех посвятить себя деловым разговорам. Георгина чувствовала себя незваным гостем, явившимся некстати, когда хозяева только и ждут, когда же он снова уедет. Она ловила это в редких и скупых, как бы между делом брошенных замечаниях отца. В намеке на улыбку время от времени, тонкую и осторожную, чуть ли не потаенную. В том, как Пол Бигелоу предлагал ей ранним утром совершить верховую прогулку с ним и одним из саисов, как осведомлялся о ее планах на день и предлагал экскурсию по складам Финдли и Буассело в коммерческом квартале – при случае. Натужная вежливость, за которой временами вспыхивало нечто другое, но так и оставалось невысказанным.

Куда ты себя денешь – там?

Вопрос, который сердито повторяла ее тетя и от которого Георгина постоянно отделывалась пожиманием плеч. Такому человеку, как тетя Стелла, который без труда вращается в конструкции британского стиля жизни, знакомого ему с младых ногтей, она не могла бы объяснить, как сильно ее душевный покой зависит от этого возвращения.

Не для того чтобы начать с чистого листа. Не для того чтобы бесшовно прикрепиться там, где семь лет назад были обрезаны все нити ее прежней жизни, а то и раньше. А для того чтобы нити, которые привязывали ее к этому острову, снова взять в свои руки. Нити, без которых она никогда не смогла бы быть цельной. Паутину, нежную и хрупкую, но все же прочную и нерушимую, хранящую старые тайны. Вопросы, которые оставались без ответа, потому что никогда не были поставлены. Истории, которые еще предстояло рассказать.

Во что же превратится твоя жизнь?

Для тети Стеллы было непостижимо, как Георгина могла уклониться от пути, который они прокладывали для нее заботливо и не без усилий, заставляя ее учиться, внушая ей правила поведения и необходимые тонкости этикета, чтобы ее племянница в один прекрасный день смогла сделать хорошую партию и показать себя полноценным членом буржуазного общества.

Она не понимала, что Георгина сперва должна была вернуться в свое прошлое, чтобы оттуда смотреть в свое будущее.

Ее взгляд лишний раз задержался на густой листве лесочка, мокро поблескивающей и капающей остатками дождя и обильно испаряющей влагу. Каждый день она намеревалась разыскать старую тропу сквозь густые заросли. Посмотреть, что там осталось от времени ее детства, окликнуть прошлое, вызвать воспоминания. Однако во всех ее скитаниях по саду она ни разу так и не приблизилась к этому островку одичания, некогда столь любимому и надежному ее укрытию.

Как будто она повзрослела настолько, что могла теперь уверовать в духов, которые там гнездились и подстерегали жертв.

Георгина, подтянув к подбородку колени, машинально разглаживала тонкую, выгоревшую ткань саронга с коричневым узором. Пока ее отца и Пола Бигелоу не было дома, она ходила босая и по-прежнему носила платья своей матери, частично из-за тоски, частично наперекор Семпаке. Пожалуй, пора было уже обзавестись и собственными саронгами и кебайями. Из тех карманных денег, которыми снабдил ее на дорогу дядя Сайлас, кое-что еще оставалось; наверняка и отец дал бы ей денег, если бы она попросила.

Она вскочила на ноги и пошла в дом, чтобы надеть одно из своих легких летних платьев.

Воспоминания нахлынули снова, когда она тряслась в паланкине по прибрежной дороге, а мимо окон кабинки, которые раньше были ей только до кончика носа, покачивались с одной стороны дома́, с другой – волны и корабли.

Ну же, мой пти анж! Поедем, навестим твоего папу на работе!

Мама часто ездила с ней в город, на товарные склады отца – и никогда без коробки или банки со сладостями домашнего приготовления. Это были кожукаттаи, пирожки из рисовой муки и тертого кокоса. Кайю катли, масса из молотых орехов кешью, приправленная кардамоном и нарезанная ромбиками, и ладду, сладкие шарики, которые Аниш мастерил всякий раз другого цвета и сорта, с миндалем или фисташками, фруктами или кунжутом, белые, желтые, зеленые или оранжевые.

Отец всегда радовался их приходу, и пока мама и папа сидели за чашкой чая, Георгина, объевшись сладостей, играла на полу монетками из чужих стран и сооружала дворцы из сигарных коробок.