Восьмая тайна моря - Михаил Белов

- Тонет надо, - и Мика показал, как утонул Мудрец. Чигорин хрустнул пальцами. Когда же это кончится?

- Как день, так недосчитываемся одного-двух каланов. Мор какой-то.

Холостов откинулся на спинку кресла.

- Не стоит волноваться из-за таких пустяков, - лениво бросил он.

Чигорин, заложив руки за спину, круто остановился перед ним.

- Пустяк? Пятнадцать лет жизни на острове - пустяк?

- Нет, не пустяк. Но океан велик, и его не скоро вычерпаешь.

- Откуда у вас такое равнодушие? Я не могу понять вас. Мой труд - дело моей жизни. Нам поручено приумножать богатства этого острова, что мы и делаем с великой охотой, всего себя отдавая любимому труду. В этом счастье, или, как вы любите утверждать, главный алгоритм жизни - служить народу.

Холостов хмыкнул:

- Имя существительное среднего рода. Изменяется по числам и падежам, но не изменяется во времени. Вот что такое счастье.

- Кроме грамматики, есть жизнь, - возразил Чигорин. - И в жизни человечества и каждого человека счастье имеет свои времена - прошедшее и даже давно прошедшее, настоящее и будущее. И в каждом времени свои приметы.

- И какая же главная примета сегодняшнего дня?

- Знаю, знаю, какого ответа вы хотите, - нахмурился Чигорин. - Вы боитесь жизни. Я - нет. Вы не верите в светлый разум человечества. Я верю. В этом вся разница.

Мике Савельеву, очевидно, наскучила словесная перебранка, и он сказал:

- Говори, говори - язык болей. Надо дело делай - руки болей будут, хорошо будет.

Чигорин засмеялся:

- Верно, Мика Степанович! В этом вся мудрость жизни.

Холостов безмятежно улыбался.

- Позовите Парыгина, - попросил Чигорин Мику Савельева.

- Человек-рыба океан плавай. Берег не ходи.

- До сих пор не вернулся? - воскликнул Чигорин и поспешно вышел вместе с Савельевым.

Холостов остался один. Он не спеша набил трубку.

Только что оживленное лицо инженера помрачнело. Он встал, подошел к окну, прижался горячим лицом к стеклу и задумался.

Когда-то давно он вот так же стоял, прижавшись к стеклу, тусклый свет падал с темного неба, и тоска была в сердце, как и сейчас. Да, такое же чувство тревоги и неуверенности он испытывал в день смерти отца. В тот год весна была ранняя, в комнату, где лежал отец, вливался мягкий воздух, а вместе с ним - певучая болтовня птиц, вернувшихся из дальних стран. Федор Холостов несколько лет жаловался на нездоровье, однако не ждал, что так внезапно сойдет со сцены. У него был выпуклый высокий лоб, круглые глаза, дерзкий взгляд. Его знали многие, и не знал никто. Человек ловкий и хитрый, он прекрасно применялся к обществу, но личную жизнь устраивал втихомолку и в свою душу никого не пускал. Изворотливый ум помогал ему выкарабкаться из самых трудных положении.

Мать в доме жила тихо, замкнуто. С отцом она старалась держаться приветливо, но это были разные люди: они годами жили, как чужие, умело скрывая это не только от окружающих, но даже от единственного сына. Впрочем, сын и не стреАлся вникнуть в их разногласия. У нею было много своих забот. Он рос под влиянием отца, который ни в чем не отказывал ему, баловал и, смеясь, закрывал глаза на невинные обманы сына. Так было удобнее и легче эгоистической натуре старшего Холостоаа. А мать, не терпевшая лжи, никогда не прощала обмана, и мальчику казалось, что она несправедлива к нему. Он все больше привязывался к отцу.

Между тем шли годы. Он кончил десятилетку, поступил в электротехнический институт. Профессора говорили, что у него большие способности. Действительно, он любил точные науки, они легко давались ему. Слава, пусть маленькая, льстила самолюбию. Он самодовольно рассказывал о своих успехах отцу. Слушая их беседы, мать качала головой, тихо спрашивала: "Когда же ты, Саша, сердце потерял?" Отец смеялся и, хлопая сына по плечу, философски замечал: "Мужчине сердце не нужно. Был бы ум. Умный человек никогда не пропадет".

Но из жизни он ушел отнюдь не с философским спокойствием. "Почему я? - временами спрашивал он сына, и глаза его беспокойно блуждали по комнате. - Почему именно я должен умереть в то время, как другие будут продолжать жить?" В эти минуты он был страшен, и сыну хотелось скорее покинуть больного...

"Саша, возьми ключ... Бумаги в столе внизу... Ты..." это были последние слова старшего Холостова. Картина смерти навсегда запечатлелась в памяти сына. У него внутри будто что-то оборвалось. Боль, тупая боль и тоска. Чуть пошатываясь, он вышел из спальни в кабинет. Из отворенного окна виднелась Москва-река. В темной воде ее отражались дома, сновали речные трамваи.

Александр вытащил нижний ящик стола и поставил перед собой. Бумаги притягивали и страшили его. В них жизнь отца жизнь, неизвестная сыну. Я не должен знать их содержания, так внушал элементарный такт. Другое чувство подсказывало: надо просмотреть бумаги, нельзя, чтобы они попали в чужие руки. Может быть, не читая сжечь? Может быть, в последнюю минуту отец это и хотел сказать? А если в ящике бумаги, нужные сыну?

Он прочел все... Письма матери. Она укоряла Федора Максимовича в легкомысленном образе жизни. Она называла его себялюбцем, эгоистом, думающим только о себе. Письма помогли молодому Холостову по-новому взглянуть на отца, оценить подвиг матери: она, оказывается, жила под одной крышей с отцом только ради него, сына...

Среди писем матери попалось гневное и оскорбительное письмо неизвестного, обвиняющего отца в гибели людей. По его вине... Речь шла о катастрофе на одной из новых шахт. Отец спешил рапортовать о досрочном введении ее в строй, хотя отлично знал о множестве крупнейших недоделок. Листки выпали из рук Александра. Но он снова поднял их и не выпускал до тех пор, пока не впитал в себя все, до последней строчки, а потом невольно задумался о своей судьбе, о своей жизни. К этому времени в нем уже взошли семена, посеянные Холостовым-старшим. Он любил себя, свои успехи, свои планы. Он научился оценивать окружающих его людей с одной точки зрения: чем они помогут выдвинуться ему, такому способному молодому инженеру. И даже теперь он сожалел о смерти отца не столько потому, что потерял близкого человека, сколько потому, что теперь ему, Сашеньке, придется во многом сокращать свои расходы, нуждаться в деньгах, чего не было при жизни отца.

Отец совершил какое-то преступление. Но ведь его не судили? Значит, неизвестный клеветал на него. Тогда почему отец не уничтожил письмо? Но он не уничтожил и десятки других писем, которые, в общем, раскрывали облик не очень-то чистого человека. Не очень чистого? Но зато отец умел жить хорошо, с блеском, ни в чем не отказывая ни себе, ни сыну. Надо жить так, как жил отец...

Нет, ничего не решил в тот вечер Холостов-младший. Он собрал письма и на кухне швырнул их в печку. Они сразу же загорелись. Юноша с облегчением смотрел на пляску огня...