Река времени. По следам моей памяти - Виктор Николаевич Ярошенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поскольку летом все преподаватели будут в отпуске, директор рекомендовала для занятий пионервожатую Колесникову Адель Давыдовну, которая закончила год назад институт иностранных языков. В ожидании вакансии – ухода на пенсию одного из преподавателей, она согласилась на эту временную работу и остро нуждалась в деньгах. Для А. Колесниковой это также будет тест: докажет ли она свои профессиональные навыки преподавателя, сдам ли я экзамены?
Таким образом, наши мотивации совпали: я хотел учиться в этой школе, а Адель Давыдовна хотела в ней работать преподавателем. И с начала июня мы активно принялись за подготовку к экзаменам. Программа оказалась для меня очень сложной – занимались мы три раза в неделю у нас дома: к каждому занятию надо было учить грамматику, произношение, и обязательно 50 новых слов. Каждый месяц проводился промежуточный экзамен: стоит ли учиться дальше?
Как все нормальные дети, я активно пользовался шпаргалками – писал на клочках бумаги, на обоях, на руке, на подоконнике окна, у которого стоял мой письменный стол – в общем везде, куда хватало остроты детского зрения. Адель Давыдовна, в принципе, была не против шпаргалок, считая, что, изготавливая их, я лишний раз обращаюсь к своей зрительной и механической памяти. Однако, она была категорически против их использования и каждое занятие начиналось с тотального обыска моей комнаты и беспощадного уничтожения шпаргалок. Был решительно снят даже лозунг: «Век живи – век учись», который мои родители повесели слева от письменного стола – на нём А.Д. также обнаружила шпаргалку.
Наша соседка по коммунальной квартире стала говорить, что я плохо выгляжу, и тогда родители для поддержания сил начали покупать мне много шоколада и трёхлитровые банки фруктовых соков. Вот это была лафа, должен вам сказать!
Наша эпопея благополучно завершилась: в конце августа я успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен в пятый класс, а Адель Давыдовна получила долгожданный пост преподавателя французского языка, стала моим классным руководителем и проработала в этой школе до выхода на пенсию.
В спецшколе царила хорошая атмосфера соревновательности, трудолюбия и проявления здоровых амбиций: те, кто ленились, бездельничали и плохо учились, становились изгоями местного общества. Несмотря на высокие требования, многие заканчивали школу с золотыми и серебренными медалями. Те, кому удавалось дойти до финиша и получить аттестат, практически всегда поступали в ВУЗы. Мне нравилось учиться, я быстро втянулся в работу и был принят в свои ряды своего рода школьным «истеблишментом».
С семьёй Колесниковых я оставался в контакте ещё много лет.
Адель Давыдовна, как я уже сказал, стала моим классным руководителем; каждый год летом она уезжала с друзьями-альпинистами на Северный Кавказ, поднималась на его вершины и привозила нам фотографии сравнительно редкого цветка: эдельвейс с альпийских лугов Эльбруса, Казбека или Пика Пушкина.
Поскольку формально граница между Европой и Азией проходит по Большому Кавказскому хребту, а Эльбрус находиться севернее, то есть, в Европе, то она нам объясняла, что это заповедный цветок, который нельзя срывать, сфотографирован на самой высокой горе Европы.
Учительница географии, которая ей завидовала и ревновала, утверждала, что «самая высокая гора в Европе, милочка, находится во французских Альпах и название ей Монблан, – преподаватель французского языка должен был бы это знать…»
Составители справочников и энциклопедий, очевидно, услышали их «принципиальный» спор и сейчас записывают в самую высокую гору в Европе сразу две: Эльбрус и Монблан, хотя наша на 800 метров будет повыше.
…Когда Горбачёв пришёл к власти и выступил с программой серьёзных, как мне казалось, преобразований на Апрельском 1985 года пленуме ЦК КПСС, я был на его стороне. Воодушевлённый перспективой глубоких перемен, я написал М. Горбачёву 50-тистраничную записку-брошюру под громким названием «Апрельские тезисы – причины и следствия» со своим анализом ситуации в стране и предложениями реформ.
Глава семьи – Колесников Владимир Иванович, высокий, интересный мужчина, работал тогда в аппарате ЦК КПСС, кажется, начальником отдела писем или обращений граждан. Он имел хорошие связи в руководстве СССР, в свое время учился на юридическом факультете МГУ вместе с А.И. Лукьяновым, который более сорока лет проработал в ЦК КПСС и Верховном Совете СССР, как мы говорили тогда, «слуга всех господ» – от Брежнева до Горбачёва. Я попросил В.И. Колесникова критически прочитать мой опус, а также напрямую, если это возможно, передать предложения Горбачёву.
Через три дня мы встретились вновь, и он сказал, что аналитическая часть очень интересна, но подобных анализов в ЦК КПСС достаточно много, работают целые институты; все понимают, что дальше так жить нельзя. Что касается политических реформ, то Горбачёв на них до конца не пойдёт – он, конечно, реформатор, но убеждённый коммунист. Относительно экономических – он не очень разбирается в экономике и половину из того, что написано вообще не поймёт. Поэтому Владимир Иванович передать записку Горбачёву не считает целесообразным. Надо делать ставку на других политиков и писать в другие адреса.
Я знал В.И. Колесникова как умного и вдумчивого человека, он дал мне полезный совет, поэтому я не стал «лезть на рожон» и использовал её в дальнейшей работе с А. Яковлевым, Ю. Афанасьевым и Б. Ельциным.
Потом, почти через 20 лет, в 1995 году на открытие «Музея российского флага» во Францию приехал от Правительства России и зачитал приветствие посланец В. Черномырдина – им оказался спичрайтер Премьер-министра Сергей Колесников – старший сын Колесниковых. С младшим Колесниковым – Андреем, известным талантливым оппозиционным журналистом, мы также знакомы…
Лунная соната вместо уроков
Со школой связаны многие серьезные и курьезные воспоминания.
Однажды, уже в десятом классе, когда я за что-то был удален из кабинета физики, я сидел в большом школьном холле и пытался музицировать. На первом этаже стоял обычно запертый старинный разбитый рояль, на котором в тот раз не оказалось замка. Сначала я тихо сыграл
