Копельвер. Часть ІІ (СИ) - Карабалаев Сергей

Уульме бежал по пустынной широкой дороге. Он был уже в Опелейхе, в городе, где прожил много лет и где все было ему знакомым и даже родным. Вот трактир, в котором он встретился со Сталливаном, вон Дорат, городская темница, а вон и крыша дома кузнеца, где Сталливан справил ему самый лучший в мире меч.

Подбираясь все ближе к ремесленной улице, Уульме чувствовал, как сердце забилось сильнее. Скоро он увидит Забена.

Для себя Уульме решил, что поглядит на лавку и двор издалека, не привлекая к себе внимания подмастерьев или хозяина, но глубоко-глубоко в душе ему хотелось, чтобы Забен тоже его приметил, пусть бы и не узнал.

Лавка была на месте. Да и по запаху Уульме понял, что владелец не поменялся.

Ворота были заперты, и Уульме прикрыл глаза, стараясь вспомнить широкий двор и низенькую мастерскую.

После того, как Мавиор продал Уульме Забену, прошел почти год. За это время его новый хозяин привел Дарамату еще двоих учеников — близнецов-южан, которых все называли Оглоблей и Коромыслом. Они были веселые, но ленивые и не шибко-то смышленые, поэтому дружбы у них с Уульме не получилось. А вот к Забену юноша начал мало-помалу проникаться уважением. И, хотя это и казалось многим странным, Забен тоже любил Уульме больше других учеников. Почти сразу он перевел его в отдельную комнатушку — маленькую и темную, с низкими потолками, но все-таки свою собственную, платил больше, чем остальным, чаще отпускал в город и не требовал объяснений, если вдруг Уульме задерживался и возвращался в мастерскую позже обычного.

Однажды Уульме решился спросить о Сталливане, но Забен лишь отмахнулся, заявив, что его никудышный брат-пропойца винными парами протравил себе разум и давно забыл собственное имя.

В тот день Уульме сидел за низким столом и прилежно выводил на бумаге ровные строчки — впервые за много лун он решился написать письмо домой. Сегодня он впервые выдул из стекла цветок такой красивый, что сам Дарамат похвалил его, и юноша хотел рассказать о своем умении всему миру. Зора бы обрадовалась узнав, что ее сын нашел честную работу, а Мелесгард… Уульме надеялся, что когда-нибудь отец сможет его простить за все то, что он тогда совершил.

Юноша посыпал бумагу песком и отложил готовое письмо. Отправить он всегда успеет.

— Уульме! — позвали его снаружи. — Уульме!

Он выскочил во двор, жмурясь от яркого солнца. Коромысло стоял посреди желтого от зноя двора и развлекался с пушинкой.

— Чего тебе? — спросил Уульме.

— Забен кличет. Пойди разузнай.

Уульме побежал к дому, гадая, зачем же он понадобился Забену среди дня, и чуть не сшиб вышедшего на крыльцо старика с ног.

— Господин, — извинился юноша.

— Я еду по делам в Васку. Одному мне несподручно. Не хочешь ли со мной?

— Хочу! — сказал Уульме. Об этом городе, втором после Опелейха, он был наслышан, но никогда не его видел и даже не представлял, чем он будет отличаться от столицы.

— Тогда собирайся, — добродушно сказал Забен. — К вечеру выезжаем. Заночуем на постоялом дворе — там у меня дела.

И Уульме вприпрыжку побежал обратно к мастерской, чтобы сложить дорожное платье и обувь в мешок, да припасти себе немного еды в дорогу. Старый Дарамат по обыкновению сидел в тени виноградника, который уже много лет не давал плодов, и тихонько похрапывал, уперевшись на клюку.

— Мастер! — позвал его Уульме. — Я уезжаю!

— Куда? — встрепенулся Дарамат.

— В Васку! — беспечно махнул рукой Уульме. — Забен подсобить попросил.

— А-а-а-а… — протянул старый мастер. — Когда назад-то?

— А того я и не спросил. Запамятовал. Но скоро, уж коли боги помилуют.

Дарамат вздохнул:

— Я-то тебе еще не все умение передал, а ты уже уезжаешь…

Уульме нетерпеливо перебил его:

— Да разве я навсегда? Скоро обратно приеду.

И, на ходу поклонившись, Уульме побежал к себе. А вечером они вместе с Забеном отбыли со двора в Васку.

У Забена действительно были дела с хозяином постоялого двора, где они остановились переночевать. Он убедил того, что вино — пусть и дрянное оннарское — лучше сохраняется не в деревянных бочках, а в стеклянных бутылях и пообещал ему привезти целую телегу посуды из темно-синего стекла. И без всякой платы подарил хозяину пару бутылок — изделие рук Оглобли.

На следующий день все еще хмельной Забен распрощался с хозяином, и уже к вечеру они прибыли в Васку.

Васка, вопреки ожиданиям, была совсем не такой, какой ее описывали — тот же Опелейх, только чище да зеленее. Даже богатых дворцов здесь было мало.

— Погоди, Уульме, — засмеялся Забен, увидев разочарование юноши. — Ты еще ярмарки здешней не видал.

И, предвкушая скорый праздник, Уульме пошел в трактир, в котором остановился Забен. Утром его разбудили громкие крики — не став прислушиваться, он сбежал вниз, где застал своего хозяина ругающимся с трактирщиком.

— Вот уж и нет! — голосил непривычно худой и маленький для своего ремесла трактирщик, потрясая кулаком.

— Я не позволю какому-то прохиндею порочить мое имя! — отвечал Забен.

Увидев Уульме, он замолчал. А потом сказал, делая знак трактирщику поумерить свою злость хоть на время:

— Иди наверх да собирай вещи. Мы уезжаем.

Но Уульме не сделал и шагу.

— Вдруг этот человек захочет убить тебя, — сказал он громко, так, чтобы трактирщик услыхал.

Забен расхохотался:

— И чем ты собрался защищать меня? У тебя нет даже кинжала!

— Голыми руками, — мрачно ответил Уульме.

— Он не хочет меня убить, — заверил его старик. — Мы лишь чуть повздорили.

Недоверчиво поглядев на трактирщика, Уульме поднялся наверх. Почти сразу же поднялся и Забен:

— Прохиндей Сталливан гостил здесь как-то раз. И так обидел хозяина, что тот решил спросить с меня за грехи братца. Я ему кое-как втолковал, что мы с ним сами по себе да за чужие грехи не отвечаем.

Имя Сталливана разбередило старую рану, но Уульме ничего не сказал.

— Мы на ярмарку опоздаем, — буркнул он и пошел вниз, стараясь не смотреть на Забена.

На ярмарку они пошли пешком. Здесь, казалось, было даже больше цвета да пестрости, больше товаров, людей в разных одеждах, больше запахов — и сладких, и терпких, и чуть горьковатых, больше звуков, чем в Опелейхе. Лошади ржут, собаки лают, бабы-торговки ругаются меж собой, покупатели кричат да спорят…

— Красота! — одобрительно пробормотал Уульме.

— Ну же, Уульме, — вдруг спросил его Забен. — О чем ты думаешь?

Уульме разинул рот. С чего уж такие вопросы?

— О доме, — признался юноша. — О матери. И об отце.

— Это хорошо, — похвалил его Забвен. — Мысли о доме удержат тебя от большой беды.

Уульме не понравились его слова — он и так лишился всего, что у него было! Разве может что-то быть хуже этого? Какая еще беда обрушится на него, если самое ужасное с ним уже случилось?

— Пока ты помнишь о доме, ты жив. Как только позабудешь — полетишь в пропасть.

Сталливан всегда говорил цветисто и красиво, а Забен — коротко и сухо, но Уульме привык и к тому, и к этому.

— А где твой дом? — спросил Уульме. — Где твоя семья?

— А нет ее у меня!

— А как же Сталливан? — заспорил Уульме.

Забен закатил глаза:

— Чего ты пристал ко мне, Мелесгардов, со своим Сталливаном? Тысячу лет я его не видел и еще столько бы не видал!

Такой ответ Уульме уже слышал, а потому молча подошел к прилавку, на котором были разложены кожаные кошельки.

— Хочешь такой? — спросил старик.

— У меня есть, — соврал Уульме. Денег у него не было, а просить у Забена он не стал бы никогда в жизни.

— Как знаешь, — согласился тот. — Неволить не буду.

Не успел Уульме ответить, как увидел такое, от чего сердце его на миг остановилось — в пяти шагах от него стоял его отец. Но каким же тот был грустным и жалким — Уульме даже и не поверил, что Мелесгард мог так постареть за такое короткое время!

— Пошли скорее, — потянул он Забена прочь от прилавка.

Уульме с ужасом представил, что будет, если Мелесгард заметит его в толпе. Хотя с того дня, как был убит Лусмидур и он покинул Угомлик и Северный Оннар, прошло уже много времени, юноша был уверен, что отец узнает родного сына в любом обличье.