Враг генерала Демидова. Роман - Игорь Костюченко

Подав руку Джан, Конин помог ей сойти с «железного коня». Джан, спускаясь с высокого седла и теряя равновесие, припала к плечу Конина – их обоих сразу окутала белая дымка.

– Послушай, – сказал Конин сквозь пыльную пелену, задержав Джан в своих руках, – я давно хотел сказать тебе…

– Что?

– Я люблю тебя.

– Это я уже слышала.

Джан посмотрела в лицо Конина – на белом, как маска, лице лучились лазурные горячие глаза.

– И я тебя. Люблю.

– Выходи за меня, Джан. Давай поженимся.

– Хорошо, – просто сказала Джан.

Улыбнулась.

– Только скажем об этом папе? Что душа в пятки? Испугался, женишок?

– Пуганые мы, – улыбнулся Конин.

– Тогда пойдем к нам. Я познакомлю тебя с гостями.

– С удовольствием! Идем!

Конин обнял Джан. Они прошли к парадному, миновав у подъезда большой черный автомобиль, возле которого скучал и покуривал долговязый командир с майорскими шпалами на петлицах. Конин на ходу дисциплинированно козырнул майору. Но майор не ответил. Он мрачно размышлял о чем-то своем. И не обратил внимания на влюбленную парочку.

Глава двенадцатая

Вильно. 1941 год, апрель

Разгоряченные и радостные, от полноты чувств поцеловавшиеся на бегу, Конин и Джан появились в большой профессорской квартире. Их внезапный приход заметил разве что только Шмуйль Гиршкевич. Он вскочил, как ужаленный, из-за своей шахматной доски.

Профессор Бергер был слишком увлечен беседой с гостем, который сидел перед профессором, обратив обтянутую мундиром прямую спину к входным дверям. На рукаве его золотилась пятиконечная звезда. Между собеседниками дымился самовар. Профессор пытался подлить коньяку прямо в чайную чашку своего гостя. Но тот быстро и жестко отстранил руку старика, отказался.

– В другой раз, служба.

– Папа, предложи гостю своей вишневой наливки. Уверена, от нее-то он не откажется, – весело предложила Джан.

Гость обернулся. Заметил вошедших. Встал. Одернул мундир. Подтянутый, выбритый, коротко остриженный, он выглядел моложаво и бодро. Приветливая вежливая улыбка застыла на напряженных сухих губах.

Профессор суматошно всплеснул плоскими ладонями…

– Ох, Серж, про наливку я и забыл. Сейчас, сейчас.

Крикнул.

– Василиса!

– Генерал-майор Демидов, – представился военный.

– Да, да… Джаночка, познакомься! Мой старинный друг и приятель – Сергей Сергеевич Демидов.

Демидов протянул руку Джан.

Джан задорно стиснула крепкую генеральскую ладонь, сказала.

– Очень приятно, товарищ Демидов. Отец про вас много рассказывал.

И тут же рванула руку из генеральской ладони, отступила к Конину.

– Женя… Конин. Мой жених.

– Так уж сразу и жених, – проворчал профессор Бергер. – Рановато еще тебе женихаться, дочка. Курс в университет не кончен.

– Папа! – воскликнула, укоряя отца, Джан.

Отец сразу взял примирительный тон.

– Будет, будет, проходите, Женя, вам здесь всегда рады. Ну, что вы? Смелее, смелее… Присаживайтесь к столу… Чай еще горячий…

Из коридора вышла в гостиную дородная, простоватая женщина с голыми локтями – кухарка Бергеров Василиса.

– Звали? Ян Виллимович?

– Ты вот что, Василиса… Еще чашку… принеси… поскорее… И закуски… Что там еще в буфете. Пирог? Рыжики? Краковскую нарежь… Детей покормить бы с дороги…

Домработница степенно поклонилась и ушла.

Профессор собственноручно раскладывал янтарное варенье по крошечным синим плошкам, хлебосольно потчевал гостей. Охотно объяснил дочери.

– Товарищ Демидов приехал принимать дивизию, в которой твой Женя служит. Вот сразу и решил навестить старого товарища. Меня то есть. Мя с Сержем… ведь еще в гражданскую… под Царицыным… Помнишь, Серж?

– Такое не забывается, – согласился Демидов. И в тоне его проскользнуло едва заметное неодобрение. Комдив поспешно спросил Конина.

– А вы, капитан, каким подразделением командуете?

– Седьмой разведбатальон.

– Почему не в лагерях?

– Увольнительная, товарищ комдив.

Взметнулась бровь Демидова.

– Однако! С сегодняшнего дня все увольнительные отменяю.

– Есть отменить увольнительную. Разрешите отбыть к месту службы?

Демидов озабоченно покосился на свои часы.

– Вам, капитан, пока разрешаю остаться.

Щелкнул полированным ногтем по стеклу циферблата.

– До восемнадцати ноль-ноль.

– Спасибо, товарищ Демидов. – поблагодарила генерала Джан, – Женя очень хороший командир… Знаете, какие у него бойцы? Ребята – во, настоящие ворошиловцы! А что вы варенье не кушаете? Папа сам варил. Без косточек. Царское. Хотите вам положу?

Демидов поджал сухие губы.

– Сладкого не употребляю. Извините.

Но, подумав, согласился.

– Впрочем, хорошо. Положите, пожалуйста…

Джан с упоением продолжала, потчуя генерала вареньем.

– А еще Женя пишет прекрасные стихи.

Демидов неодобрительно поморщился.

– Я не люблю, когда мой комсостав стихи пишет.

– Вот как, почему? – Джан вскинула на генерала прекрасные лукавые глаза.

Комдив отрезал без тени иронии.

– Видите ли, Джан… Стихи хороши для салонных барышень. А на войне требуются уставы. И никакой лирики.

– Или музы? Или пушки? Небогат выбор, по-вашему, товарищ комдив, – иронично вздохнула Джан.

– Ну, знаете, – развел руками комдив.

Василиса принесла поднос, уставленный закусками. Быстро заставила стол тарелками с бутербродами, судками, соусниками. Сверкнул в ее белых руках заветный графинчик – прямо со льда, запотевший, прозрачный.

Профессор наполнил водкой рюмашки.

– Назначение обмыть полагается…

И щедро намазал хлеб маслом, черной икрой…

Василиса заботливо подлила в его стакан с крепким чаем рому из пузатой заграничной бутылки…

Бергер запротестовал, замахал готовым бутербродом…

– Гостям, гостям…

Шахматист Шмуйль шагнул к столу, устав томиться в своем углу за шахматной доской.

– Может быть, я пойду, Ян Виллимович?

– Ни в коем случае, Шура. Вы, к счастью, не в армии. Что вы, как неродной? Аппетит потеряли? Сейчас по рюмочке. И настроение улучшится. Давайте. Попробуйте водочки, вернется аппетит… Поверьте старику. К столу, к столу…

Шмуйль нерешительно присел к столу рядом с отцом Джан, сторонясь Демидова.

Профессор налил в стаканчик водки, поставил перед Шмуйлем… Тот нерешительно посмотрел на дно стакана, поморщился. Пить не стал. Трагически посмотрел на Василису.

– Лучше чаю. Пожалуйста.

Все улыбнулись, глядя на Шмульку.

Отец Джан поднял свой стаканчик.

– Предлагаю выпить за непобедимую Красную Армию. И за то, что в ней есть такие командиры, как Серж Демидов. Наслышан, наслышан о твоих подвигах.

Демидов улыбнулся, поднял стакан с чаем.

Джан с интересом посмотрела на Демидова.

Демидов залпом выпил, повернулся к Джан, не садясь…

– А когда вы нам расскажете… про боевые подвиги ваши, товарищ Серж Демидов?

– В следующий раз обязательно, моя дорогая. А пока разрешите оставить вас. Служба.

Демидов галантно поклонился Джан, кивнул Конину, остальным, вышел.

Джан встала из-за стола, подошла к окну, откинула занавеску.

В раскрытое окно всем в гостиной было видно, как Демидов усаживался в свой черный автомобиль, как взмахнул рукой на прощанье, а потом уехал.

Джан проворчала, задумчиво глядя на пыльный двор.

– Что он себе позволил? Моя дорогая…

Глава тринадцатая

Вильно. 1944 год, август

– Долго собираетесь меня здесь держать, майор? – спросил Агапова Конин.

– Пять или шесть дней, не больше. Требуется согласие Москвы на работу с вами. И потом… Полковник Сабатеев потребовал вашего немедленного ареста. Самое разумное, Макс, для вас – оставаться в этом отеле. Под охраной моих людей.

– Пять дней… У нас нет их, майор. Сутки, в лучшем случае двое – и на Демидова подготовят новое покушение. Скоро наступление.

– Откуда вы знаете?

– Об этом все говорят в городе. И не только.

– Вы неплохо осведомлены.

– Конечно. О Демидов е немцы знают все. Или почти… все. Ведь фюрер объявил его своим личным врагом.

Голос Конина потонул в грохоте, лязге…

– Танковая колонна прошла, – сказал Агапов, выключив магнитофон. В тот момент мимо отеля действительно один за другим шли и шли тяжелые танки «Иосиф Сталин». Технику перебрасывали через весь город к плацдарму, с которого планировалось начинать наступление. Стоя у окна отеля и беседуя с Кониным, Агапов подумал тогда, что зря выбрал этот отель в центральном квартале. Содержать Конина следовало бы в менее шумном месте, где-нибудь в одном из особняков предместья. Запись разговоров была бы более качественной. В Центре не любили, когда оперативные материалы были подготовлены неряшливо.

Шилов, злой и решительный, звякнул кареткой пишущей машинки.