Костры миров (сборник) - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Застонав, я дотянулся до клавиши и вывалился в пустой коридор. Верфель не обманул - "фольксваген" стоял у входа.
Никогда я еще так не гнал машину!
Ужас пронизал меня, когда я не увидел катера. Но он был тут, за пирсом, и, прыгнув на его тесную палубу, я вывел его на фарватер. Рокот мотора, казалось мне, будил всю сельву.
Светящиеся, облепленные светлячками островки проносились мимо. Прожектор я не включал, ориентируясь по естественным маякам.
Вспомнил о свертке Верфеля и левой рукой вытащил его из кармана. В нем не было ничего, кроме пистолета... Ответ Верфеля на вопрос - кто он?.. Преодолевая боль в разбитых губах, я усмехнулся...
Верфель ничего не сказал. Но стояло ли за его спиной преступление, или с самого начала он вел с Бестлером эту игру - он выиграл...
Впереди мелькнул огонь. Я свернул в протоку и приглушил мотор. Звезды раскачивались и ломались в нежных валах. И я плыл прямо по звездам.
Время от времени я смотрел на часы. Не знаю, чего я ждал, представления не имею. Но я знал - это должно случиться. Четыре минуты... Три... Две... Одна...
Ничего не случилось.
Сколько я мог пройти? Ушел ли я из опасной зоны?
Я взглянул на пальцы и вздрогнул. Ногти светились.
И пуговицы куртки тоже. Я весь был охвачен мертвым сиянием, по листве и лианам расплывались красные, голубые, желтые радуги.
Переливались, цвели, переходя из одной в другую и трепеща, как крылья исполинских бабочек. Капля бензина за бортом окрасилась в пронзительный фиолетовый тон. Нервная, убыстряющаяся пульсация свечения была мертва и категорична.
Течение отнесло катер в заводь, листва над которой расходилась, оставляя широкий просвет. И в той стороне, где, по моим предположениям, должна была оставаться обсерватория "Сумерки", я увидел рассвет.
Нет. Это было зарево.
Столбы света поднимались, и рушились, и вновь вставали над сельвой. Казалось, гигантский, охваченный огнем корабль удаляется от меня. И я подумал - вот она, смерть боиуны. Страшной змеи, умеющей менять обличья.
В сравнении с заревом то, что делалось вокруг, выглядело детским фейерверком, но я чувствовал, что мне пора уходить. И всетаки не включал мотора. Ждал. Продолжал смотреть в глубину сияющих сполохов, замораживающих, отчаянно холодных и, тем не менее, все сжигающих под собой.
На миг я закрыл глаза.
А когда открыл их, сияние над обсерваторией поднялось еще выше. Светилась атмосферная пыль. Отблески достигали протоки и ломались на волне кривыми желтыми пятнами.
Этот мир, думал я, мир, в котором я всегда был дома, этот мир с его камнями, травами, птицами, реками и озерами, с дождями и солнечным ветром, этот мир не может не дождаться меня... Я представил, как компадре Верфель сидит на пороге музея, прямо перед свастикой, и улыбается, показывая светящуюся нитку зубов, и мне стало страшно. Я задрожал, хотя сельва дышала влажным и душным жаром.
Нагнувшись, я выжал газ. Мотор затрещал, но шума я уже не боялся. Плыл в синих отблесках, ориентируясь по светящимся островам, а перед глазами стояла одна картина - убитые излучением, падают листья... Мертвые костлявые стволы восходят со дна сельвы, открывая небу туши тяжелых бетонных зданий обсерватории..
Я торопился.
Пистолет, вытащенный из кармана, я положил рядом, на жесткий чехол сиденья. В редкие просветы листвы пробивался свет звезд. Сияние над обсерваторией не меркло, напротив, оно разрасталось, захватывало весь горизонт... А может, мне это казалось?.. Не знаю... Но я плыл в мире огня. И только благодаря тишине я смог догадаться, что если не слышно взрывов, то это значит лишь однотам, на обсерватории "Сумерки", гибнет только живое... Машины остаются, и я должен вовремя привести к ним людей... Не для того, чтобы восстановить, а чтобы разметать их по сельве, отдав на съедение коррозии...
Я спешил. Оборачивался. Выжимал все из рыдающего мотора. И ногти уже перестали светиться, и рассвет уже начал просачиваться сквозь душные космы сельвы, а река продолжала один за другим открывать мне свои бесчисленные повороты.
Разворованное чудо
В.Свиньину
Совесть – сознание и чувство моральной ответственности человека за свои действия перед обществом, народом, а также перед отдельными людьми, моральная самооценка личностью своих поступков и мыслей с точки зрения определенных для того или иного народа, класса норм нравственности, ставших внутренним убеждением человека. Совесть является общественной, конкретно-исторической категорией, возникшей в результате взаимоотношений между людьми в процессе их исторического развития.
БСЭГлава первая
Белые великаны
Таких, как я, можно встретить в любом недорогом баре Солсбери, Стокгольма, Парижа, Брюсселя, Лондона. Среди нас есть французы, славяне, бельгийцы, немцы. За нами прошлое и большой опыт обращения с любыми видами оружия. О нас говорят: у них нет будущего. Это не так. Пока газеты и телевидение кричат о политических страстях и военных переворотах, терзающих ту или иную страну, пока существуют колониальные и полуколониальные зоны, пока в мире действуют силы, направленные друг против друга, мы всегда будем нужны тем, в чьих интересах совершаются эти перевороты, тем, кто пытается силой утвердить свое превосходство. Новоиспеченные диктаторы и специальные военные комитеты без каких бы то ни было колебаний снабжают нас оружием, и мы летим в очередной Чад, в очередную Уганду.
Мы – это солдаты Иностранного легиона.
И в Конго я попал с легионом.
Американский «Боинг-707» принадлежал бельгийской авиакомпании «САБЕНА» и пилотировался английскими пилотами.
Меня это не трогало.
Мне вообще наплевать, кому принадлежит самолет и кто его ведет, главное, чтобы он приземлился в запланированном пункте. Я летел работать, а не решать ребусы. К тому же я не люблю лишнюю информацию.
Катанга.
Бросовые жаркие земли с термитниками, возвышающимися, как дзоты, над мертвой сухой травой. Непривычно высокие, поросшие кустами, то оранжевые, то мертвенно-серые, как слоновья шкура, то красные, то фиолетовые, термитники, громоздясь друг на друга, тянутся, как надолбы, через всю Катангу – от озера Танганьика до Родезии.
Племен в Катанге не перечесть.
Я пытался что-то узнать о них, но в голове, как строки непонятных заклятий, остались одни названия – лунда, чокве, лвена, санга, табва, бвиле, тембо, зела, нвенши, лемба. Были и еще какие-то, я их не запомнил. Да и перечисленные остались в памяти только потому, что с одними, поддерживающими партизан-симбу, мы вели войну, а другие, признававшие власть премьер-министра Моиза Чомбе, нас поддерживали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});