Бумажный Тигр 3 (СИ) - Соловьев Константин Анатольевич

Доев сухарь, Лэйд запил его последним глотком жидкости из найденной бутылки и коротко вздохнул. После хорошего обеда позволительно посидеть с трубочкой в кресле, лениво попыхивая, с газетой на коленях, но в его положении он едва ли мог себе это позволить. Надо подниматься и идти дальше. Прорубаться, прощупывать дорогу в этом бесконечно чужом всему человеческому мире, медленно переваривающем сам себя и те крохи первозданной материи, что в нем еще оставались.

Крамби. Лэйд с трудом встал, ощущая, до чего ненадежно удерживают его ноги. Спасение или гибель, но они заключены в Крамби, человеке, который вольно или невольно стал краеугольным камнем всей этой скверной истории. Человеке, на котором замыкаются невидимые ему связи. Вот только…

Лэйд устало усмехнулся сам себе. Найти Крамби в этом первозданном хаосе было не проще, чем иголку для галстука внутри соломенной кучи. Вполне может быть, что его уже нет в живых, и даже верный Коу не смог ему помочь. Съеден, растоптан, выпотрошен или умерщвлен каким-нибудь иным образом. И даже если судьба вопреки воле демона каким-то образом его хранила, он мог помешаться, сойти с ума и превратится в одного из безумцев, слепо бродящих по коридорам, которые уже давно не были коридорами.

Лэйд завернул оставшиеся сухари и спрятал в мешок, сшитый из чьего-то бархатного пиджака. Свой собственный он давно потерял, тот расползся по швам, превратившись в рванину. Рубашка пошла на портянки, которыми он обматывал измозоленные, сочащиеся кровью, ноги. Среди служащих Крамби, в большинстве своем молодых и хорошо сложенных, было не так-то много джентльменов его комплекции, поэтому ему пришлось довольствоваться чьим-то сюртуком, порядком ношенным, но все еще достаточно крепким.

Надо идти. Забыть про ноющие ноги, про ворчащий живот, немало не удовлетворенный тем жалким сухарем, который он получил на обед, про вечно томящую его жажду. Тем паче надо забыть про трусливые мысли, тающими искорками все чаще мелькающие в сознании.

Ему надо было найти Крамби еще раньше, пока была возможность. Но он опустошил свои небольшие запасы времени, ломая голову над загадкой, у которой не было решения, пытаясь заручиться помощью людей, которые не были ему союзниками. Лейтон, Розенберг, мисс ван Хольц… Каждый из них, несомненно, знал правду, если не всю, то малую ее часть, но даже этой части отчаянно не доставало Лэйду, чтобы сложить воедино проклятую головоломку.

Слишком много времени было потеряно в бесцельных размышлениях и бессмысленных попытках. Едва только оставив мертвую мисс ван Хольц, Лэйд попытался добраться до него, но поздно. Окружение менялось быстрее, чем он мог вообразить, а может, это память изменила ему, рисуя фальшивые пути. Он потратил полчаса, добираясь до третьего этажа, но, оказавшись там, обнаружил, что все это время расчищал путь к лабиринту, своей сложностью превосходящему и логово Минотавра и прославленный лонглитский парк[4].

Попытавшись двигаться кратчайшим путем, Лэйд обнаружил преграждающий дорогу пруд, наполненный крутым кипятком, способный обварить любого неосторожного визитера насмерть. Он попытался найти обходной путь, но не преуспел в этом. Все дороги, которые ему удавалось нащупать и которые, казалось, вели в нужном ему направлении, рано или поздно оканчивались тупиками или – еще хуже – таили в себе смертельные опасности.

Обломки кресла превратились в скопище шнырявших по полу деревянных скорпионов. Гардины хищно шевелились, истекая едкой желчью, поджидая неосторожную жертву. Пробившиеся сквозь пол водопроводные трубы переплелись в изгороди и частоколы, потрескивающие гальваническими искрами.

Где-то Лэйду удавалось пробиться силой, где-то обойти опасность или избежать ее хитростью. Но чем дальше он продвигался к тому месту, где некогда располагался кабинет Крамби, тем отчетливее понимал – его усилия тщетны. Мир, который окружал его, мир, сотворенный демоном из украденных обломков материального, утрачивает общность с привычным ему так быстро, что даже фундаментальные законы бытия утрачивали здесь силу.

У Лэйда не было ни нивелира, ни кипрегеля, ни даже простейшего компаса, но даже без них он замечал, как причудливо и жутко искажается пространство вокруг него, ломая все мыслимые представления о геометрии и физике. Двигаясь прямо и никуда не сворачивая, он мог прийти в точку, из которой вышел. Вернувшись туда, где был изначально, обнаружить совсем другое место. В этом мире параллельные прямые свободно могли пересекаться – под любым углом и бесчисленное количество раз, а три разнесенных в пространстве точки с легкостью формировали единую прямую. Пытаясь схватиться за знакомые с детства определения, рассудок быстро начинал буксовать, утрачивая зыбкую, и так норовящую порваться, точно истертая бечевка, связь с реальностью.

Иногда, когда дорога делалась непроходимой и изнывающее тело молило об отдыхе, Лэйд, чтобы было легче, представлял себя Алисой в Стране чудес, продирающейся сквозь ожившие метафоры и обессмыслившиеся смыслы. Только это была Страна чудес, созданная не чудаком-математиком, а безумным садистом, в голове которого давно перемешалось всё и вся. И куда более страшная.

Лэйд шел по пшеничному полю, колосья которого были отлиты из чистой меди. Пересекал вброд ручьи, вода в которых была одновременно твердой, жидкой и газообразной. Карабкался по валунам, которые состояли из обрезков ногтей и фруктового льда. Преодолевал лабиринты из сшитых между собой лоскутов кожи.

Лэйд давно отвык измерять время при помощи часов – здесь они были столь же бесполезны, как клюшка для крикета на теннисном корте. Он шел до тех пор, пока ощущал силы переставлять ноги. Когда силы подходили к концу, старался найти укрытие и проваливался в сон, точно в бездонную яму, наполненную жидким варом. Сон не освежал, не дарил сновидений, но дарил достаточно сил, чтобы продолжить путь. И подкреплял рассудок в достаточной мере, чтобы не сойти с ума.

Мир менялся – и с каждым периодом бодрствования, который он привык называть днем, менялся все ощутимее. Будет хуже. Он знал это, засыпая и чувствовал, просыпаясь. Череда страшных мутаций и трансформаций будет идти бесконечно, подпитывая сама себя, и с каждой ее итерацией погружаясь все глубже в варево первозданного хаоса. Пространство и материя уже начали сдаваться, скоро изменения станут так глубоки, что даже его рассудок, защищенный толстокожей оболочкой и многими годами опыта в борьбе с Левиафаном, превратится в агонизирующий придаток.

Сейчас он мучительно выбирает между направлениями, но в какой-то момент направления исчезнут вовсе, а мир обретет столько взаимоисключающих друг друга измерений, что даже смысл слова «направление» исчезнет. Все материалы и формы смешаются друг с другом, породив конструкции, само существование которых невозможно на молекулярном уровне, а химические процессы сделаются бессмысленны и хаотичны, разрывая хрупкие оболочки клеток. И тогда он, Лэйд Лайвстоун, останется единственным материальным и мыслящим существом в мире, лишенном материи и мысли, обреченный раз за разом сходить с ума, бесконечно воющим от ужаса и обреченным на вечность боли.

Время, подумал Лэйд. Может, в этом мире оно не существует, но если у меня остались хоть крохи времени, пора найти Крамби.

Перехватив поудобнее импровизированное копье, он закинул за плечо мешок с сухарями.

- Ты не победил, - сухо известил Лэйд пустоту, - И я все еще заноза в твоей демонической нематериальной заднице, не так ли? И, черт возьми, я очень надеюсь, что отчаянно тебе досаждаю.

***

Идти было тяжело. Нога, едва не сломанная Лейтоном, так и не вернула прежней силы, подчинялась, но словно неохотно, как норовистая лошадь, которую запрягли цугом, но которая только и ждет момента, чтоб выкинуть какой-то номер. Лэйд старался не давать ей нагрузки, каждые двести шагов останавливаясь на короткий отдых.

Отдых… Нелепое слово, одно из многих, смысл которых оказался утрачен. Минуты бездействия, которые он позволял своему телу, не были отдыхом, как бы ни пытался он себя уверить в обратном, они были минутами простоя. Крохами, отщипнутыми от небогатого запаса. Но двигаться без передышки он не мог.