Собор без крестов - Владимир Шитов

— Покинув свои камеры, они поднимутся на крышу тюрьмы по пожарной лестнице, откуда их заберет вертолет.

— Как-то просто и нагло получается, — высказал Лапа свое мнение.

— На этом все и построено. Неожиданность, наглость — главные наши факторы, — согласился с ним Связник.

— Когда им понадобится моя помощь?

— Я не в курсе подробностей, пойду узнаю.

Возвратившись минут через десять к Лапе, Связник сообщил:

— Наш человек, который должен отвлечь охрану на себя, заступает на дежурство в ночь на послезавтра.

Поэтому послезавтра без двадцати два вы должны выпустить их из камеры. Вы в какой камере содержитесь?

— В триста семнадцатой.

— Они сидят отдельно друг от друга, а поэтому вам надо будет открыть триста первую и триста двенадцатую.

— Они одни сидят или нет?

— Нет, с ними еще несколько человек парится.

— Пусть предупредят своих сокамерников, чтобы после их ухода не боговали и не шумели.

— Конечно предупредят, — заверил его Связник, — если желаешь, то они не возражают взять тебя с собой.

— Скажи им от меня спасибо за предложение, но я предпочитаю покинуть тюрьму через ворота, если, конечно, удастся это сделать.

— Ну, как хочешь, хозяин — барин, — не стал уговаривать его Связник.

— Пускай предупредят всех зеков, чтобы сохраняли спокойствие на этой неделе и не боговали. Теперь возникла вот какая петрушка: если я выпущу из камер только твоих друзей, которые смоются, а сам останусь, то следователю будет не так трудно докопаться и вычислить, кто сделал им такую услугу, и пришпандорить мне новый срок к тому, который я могу получить по своему делу.

— Как он может тебя вычислить? — удивленно поинтересовался Связник.

— Проведет трассологические экспертизы ригелей замков наших камер, обнаружит на них одинаковые следы отмычки и — хенде хох оставшемуся, то есть мне.

— Как же тогда нам быть? — растерянно спросил его Связник.

— Этой ночью мне придется здорово поработать. Я пройдусь от трехсотой камеры подряд до трехсот двадцатой и поработаю в их замках отмычкой. Если все пройдет хорошо, то послезавтра моя работа упростится.

— Толково придумал, пахан. Я передам своим твою затею, если не помогут, то поболеют за тебя, — пообещал Связник.

— Давай теперь уматывай и без дела больше ко мне не подваливай.

Для Лапы открыть отмычкой замок на двери камеры было такой же простой задачей, как зубному врачу вырвать у своего пациента больной шатающийся зуб. Поэтому его больше всего беспокоили побочные факторы и не помешает ли ему кто осуществить свою часть задания. Сорок часов, оставшиеся до начала операции, так захватили его подготовительными работами и размышлениями над ними, что он полностью отключился от той проблемы и беды, из-за которой попал в тюрьму. Тем более что Золтан Кройнер, исчерпав все свои возможности воздействия на него, оставил его в покое. Теперь Лапа только ждал, когда ему будет суд за совершенное преступление.

В последний день перед побегом из тюрьмы двоих мафиозных авторитетов, с которыми Лапа близко так и не познакомился, хотя они неоднократно обменивались между собой дружескими, понимающими взглядами, к нему на мгновение подошел Связник и незаметно передал маленькие наручные часы, сказав, чтобы он действовал точно по времени.

— Само собой разумеется, — заверил его Лапа. — Ты им скажи, если вдруг завалятся, чтобы меня не тянули за собой.

— Они не новички в этом деле и сами понимают, как себя вести, — заверил его Связник.

— Ты не философствуй, а делай то, что я тебе говорю, — сердито прошипел на него Лапа, — если не хочешь срыва операции по своей вине.

— Что мне, трудно напомнить им об осторожности? — шарахнулся от него испуганный Связник.

В половине второго Лапа покинул свою камеру, надев на ноги только носки, чтобы своей обувью не грохотать по металлическим переходам и лестницам.

Отмычкой, сделанной из спицы, он открыл триста первую и триста двенадцатую камеры, закрыв их опять на замок за покинувшими их заключенными. Обменявшись рукопожатиями с беглецами, он провел их до чердачного люка. Открыв замок на нем, он, пропустив беглецов наверх, вновь закрыл люк на замок, не забыв сломать в нем конец своей отмычки. После этого тихо возвратился к себе в камеру, закрывшись опять на замок.

Лежа на кровати, он слышал за окном камеры рокот вертолета, выстрелы во дворе тюрьмы, но, не двигаясь, терпеливо ожидал утра, чтобы от других лиц узнать результат побега: удался или нет. В любом случае он чувствовал облегчение от выполненной работы и радость, что не попался охранникам при ее выполнении.

В этот день прогулка зеков внутри тюрьмы была запрещена руководством. Поэтому лишь на другой день Лапа смог встретиться со Связником, возвратить ему часы и узнать, что побег удался на «отлично» и теперь его «авторитеты» вне опасности и могут не беспокоиться за свою жизнь.

Как Лапа и предполагал, начальник тюрьмы вычислил его и посчитал сообщником сбежавших арестантов.

Однако принятые меры предосторожности Лапы выбили у начальника тюрьмы его последний козырь из рук.

Козырь начальника тюрьмы основывался на том, что камеры за номерами триста один, триста двенадцать и триста семнадцать открывались и закрывались одной и той же отмычкой. Когда же по настоянию Альфреда Скота были проверены замки на других камерах, то оказалось, что еще восемнадцать камер открывались и закрывались тем же орудием преступления.

При таком ошеломляющем результате начальнику тюрьмы пришлось отказаться от своей первоначальной, практически недоказуемой версии.

Вот так закончилось для Лапы еще одно очередное «выступление». К счастью, для него оно закончилось не только удачно, но и с огромной материальной выгодой. Как видим, и в тюрьме некоторые зеки умеют неплохо зарабатывать себе на жизнь.

Глава 26

Проживая одна на вилле под охраной четырех полицейских, миссис Лоренция Зульфит уже сожалела, что дала в полиции правдивые показания в отношении грабителя банка. Проще было поступить так, как поступило большинство служащих и посетителей банка: они заявили полицейским, что так были напуганы, что ничего не видели и ничего не запомнили. Теперь ей из-за своей глупости приходится мучиться в этой берлоге до суда, быть в неведении о происходящем у нее дома, не видеть детей, мужа, а может быть, бандиты и с ними хотят или поступили так, как желают поступить с ней.

Первые дни нахождения на вилле она отходила от страха той опасности, которую сумела избежать, но чем больше увеличивалось количество дней заточения, тем меньше она думала о себе и больше беспокоилась за оставленных ею домочадцах. Ей уже надоело проводить свое свободное время на кухне в беседе с пятидесятилетней, с бесформенной фигурой женщиной, готовившей для нее и охраны еду. С ней она переговорила обо всем, после чего потеряла к ней интерес, так как миссис Сарда Бейслах, так звали повариху, была недалекой женщиной и, кроме приготовления кушаний, ничего не знала и ничем не интересовалась. Когда Зульфит рассказала Бейслах, как она попала в настоящее заточение, то Бейслах была так напугана ее новостью, что Зульфит пришлось ее успокаивать, тогда как именно она сейчас, как никто другой, нуждалась в моральной поддержке.

Безусловно, в неведении миссис Зульфит по-прежнему уже не могла находиться. Она нуждалась, и ей нужна была поддержка извне, но она помнила запрет Золтана Кройнера не пользоваться телефоном, и его соблюдала.

Чем больше она думала об ограничении, тем желаннее хотелось его нарушить. Для такого поступка у нее была масса доводов и причин.

Помучавшись так с неделю, Зульфит, зная, что охранники находятся во дворе или на первом этаже виллы, в два часа ночи, пробравшись к телефону, позвонила домой. На ее долгий звонок никто не желал отвечать и поднимать трубку, только слышались сигналы вызова. Раздосадованная неудачей, она уже собиралась положить трубку, но услышала, как кто-то на другом конце соединился с ней.

— Герберт, это ты? — спросила она, обрадованно обращаясь к мужу.

— Мама, это не папа, а я, Майкл, — ответил ей семилетний сын.

— Сыночек, дорогой, здравствуй, — не сдерживая слез радости, сказала она.

— Здравствуй, мама! Почему ты нас бросила? Мы скучаем по тебе, — стал тараторить Майкл.

Вытирая слезы умиления, Зульфит пояснила ему:

— Я вас не бросила, а просто задержалась на работе. Как закончу ее, так и возвращусь домой.

— А не обманешь? — обрадованно спросил Майкл.

— Нет, сыночек. Ведь мама тебя никогда не обманывала и не обманет. Сынок, позови папу к телефону, — попросила она сына.

— Не могу, мама, он болен и лежит в постели.