Технология власти - Абдурахман Авторханов

"Неосновательна надежда, что большевизм можно причесать. Большевизм тем и характерен, что никогда не позволял себя причесывать. Он непоколебим. Его можно сломить, но согнуть нельзя" (1967, № 15, стр. 86).

Так оно и есть.

1969 г.

V. ЕДИНСТВО И ПРОТИВОРЕЧИЯ В ТРЕУГОЛЬНИКЕ ДИКТАТУРЫ

(партия, полиция, армия)

В деле изучения структуры послесталинского правления надо различать поддающееся точному анализу изменение места и функций правящих групп —.партии, полиции и армии — в системе власти от неизменной природы самой власти. Кажущееся изменение послесталинского режима есть изменение не самого режима, а изменение взаимоотношений между названными властными группами внутри режима. Чтобы стало ясно, в чем суть, масштаб и направление изменений, необходимо вспомнить исходное положение, а именно: что такое сталинизм как доктрина и искусство управления и какова была роль каждой из этих властных групп в эпоху самого Сталина? Не думаю, что это будет большим прегрешением против авторской скромности, если я на этот вопрос отвечу выводом, к которому я пришел ровно 25 лет назад, значит за три года до смерти Сталина, в книге "Staline au pouvoir"[437], по-русски опубликованной в 1950 году под названием "Покорение партии" в еженедельнике "Посев". Вот что гласит этот вывод:

"Неправда, что в СССР — "диктатура пролетариата". Даже больше. В СССР нет и советской власти. Правда только то, что существующий ныне режим называет себя "советской властью" по традиции (…) Такое название лишь выгодно маскирует подлинную природу сталинского режима.

Нет в СССР и диктатуры коммунистической партии, несмотря на ее шестимиллионную членскую массу. Правда только то, что сами большевики называют коммунистическую партию "авангардом трудящихся СССР", чтобы скрыть от народа лицо подлинного "авангарда" (…)

Неправда, что в СССР делят господство и власть партия и военная клика. Генералитет Советской армии является пленником своего политического опекуна — института политических работников. Но даже и эти, последние, являются только посредниками, мостиком к подлинной силе, которая имеет свое собственное имя и свое собственное место в Советской армии.

Неправда, что Политбюро ЦК ВКП(б) является всемогущей сверхсилой (…) Политбюро — хотя и яркая, но все-таки лишь одна тень той действительной сверхсилы, которая стоит за каждым креслом членов Политбюро.

Сами члены Политбюро это знают точно, партия смутно догадывается, а народ апатичен к "высокой политике". Народ учат не думать. За всех думает, действует и диктует одна абсолютная сила.

Имя этой силы — НКВД — МВД — МГБ. (…)

Сталинский режим держится не организацией Советов, не идеалами партии, не властью Политбюро, не личностью Сталина, а организацией и техникой советской политической полиции, в которой самому Сталину принадлежит роль первого полицейского. (…)

Сказать, что НКВД есть государственная тайная полиция — это значит ничего не сказать по существу. Тайной полицией является и "Интеллидженс Сервис", но ее существование в глазах англичан так же естественно, как, скажем, естественно существование Министерства здравоохранения.

Сказать, что НКВД есть орган массовой инквизиции — значит опять-таки ничего не сказать по существу, ибо массовой инквизицией было и Гестапо, хотя его шеф Гиммлер не годился бы и в сержанты Государственной безопасности.

Сказать, что НКВД есть "государство в государстве", значит умалить значение НКВД, ибо сама постановка вопроса допускает наличие двух сил: нормального государства и сверхнормального НКВД; в то время как сила одна универсальный чекизм. Чекизм государственный, чекизм партийный, чекизм коллективный, чекизм индивидуальный. Чекизм в идеологии, чекизм на практике. Чекизм сверху донизу. Чекизм от всемогущего Сталина до ничтожного сексота" ("Посев", № 41 (228), 8 октября 1950, стр. 13–14).

Таков был классический сталинизм.

Что же изменилось с тех пор? Охарактеризованная здесь чекистская субстанция режима не изменилась ни на йоту, но во внутренней его структуре произошла передвижка сил. Изменились роль и удельный вес властных групп между собою, что и создает вовне иллюзию изменения самой природы послесталинской диктатуры. Мы привыкли видеть и констатировать только главный факт: тиранию режима над народом, но мы с готовностью игнорировали соотношения групп внутри самого господствующего класса, а именно: тиранию чекистов против самой партии и армии. В период кризиса вокруг и после смерти Сталина эти две силы и объединились между собою, чтобы лишить чекистов их ведущей роли, поставив их под контроль партии, как это было при Ленине. Сделать это партия могла лишь апеллируя к народу и разоблачая злодеяния чекистов. Но кто посягал на чекистов, тот посягал на самого Сталина. Игра была сложная, трудная и весьма рискованная для судьбы всего режима. Куда легче было объявить Берия международным шпионом, чем совершить богоубийство — объявить Сталина главным преступником. Со Сталиным у его учеников было связано все святое в идеологии, политике, карьере, дружбе. Сталин и привел их к вершине власти через трупы самих отцов Октября. Долг признательности и общеизвестный факт совместных преступлений со своим учителем как будто должны были удержать учеников от того, чтобы посягнуть на самого Сталина. Однако политике вообще, большевистской политике в особенности, чужды как святость исторических воспоминаний, так и всякие морально-этические побуждения вроде совести, чести, долга, благодарности… Партаппарат, поддержанный армией, решил пойти на калькулированный риск, чтобы восстановить свою власть и тем самым спасти весь режим: он объявил Сталина лжебогом. Более того, он во всеуслышание обнародовал, что все преступления режима совершены лишь одними чекистами во главе со Сталиным, а всеми успехами режима страна обязана в мирное время — партии, а в военное время — партии и армии.

Вот этот союз партии и армии сделал возможным поголовное уничтожение ведущих чинов чекистского корпуса во главе с тремя министрами госбезопасности Меркуловым, Абакумовым и Берия, осуждение их преступлений, как и преступлений их вдохновителя и организатора Сталина на двух съездах партии — на XX и XXII. Однако наследники Сталина хорошо знали не только то, что они сейчас делают, но и то, кому сам режим обязан своим существованием чекистскому корпусу в лице его вооруженных сил и тайной полиции. Они хорошо помнили слова Ленина, что без Ч К коммунистическая диктатура не может существовать (Ленин, 3-е изд., т. XXVII, стр. 140). Наследники Сталина поэтому боролись не против институции, а против лиц, не против полицейской сущности государства, а против полицейской диктатуры над партией. Результаты известны: партия из вспомогательной силы полиции стала ведущей силой, а политическая полиция из ведущей силы превратилась во вспомогательную силу партии. Однако от этого перемещения слагаемых властных групп сумма не изменилась. Только полиция перестала быть всемогущей, но само советское государство не перестало быть полицейским.

Глубины своего падения полиция достигла на XXII съезде, когда Хрущев принудил нынешних узурпаторов своей власти открыто осудить на этом съезде террористическую практику советской тайной полиции во главе со Сталиным. Былая легенда рыцарей революции, всеобщая слава всезнающих, всемогущих, никогда не ошибающихся чекистов была разоблачена самой партией. Теперь не только страна, но и весь мир увидел советское полицейское чудовище во всей его омерзительной наготе.

Но Хрущев ошибался, когда думал, что можно управлять полицейским режимом, разнося полицию, еще больше ошибался он, когда недооценивал ее неисчерпаемый запас подлости и коварства даже по отношению к верховным авторитетам власти. Он потом и стал сам жертвой этой недооценки. С падением Хрущева началось новое восхождение к власти политической полиции, сопровождаемое самыми интенсивными попытками реабилитации "органов". Пускаются в ход новые легенды вроде того, что "органы" все-таки никогда не ошибались, а ошибались лишь отдельные люди (Ежов и Берия), зато у органов были бессмертные герои, как каторжник Дзержинский и международный шпион Зорге. Пошли невиданные даже в эпоху ежовщины восхваления доблестных дел чекистов в бесчисленных статьях, очерках, книгах, фильмах, с заданием создать положительный чистый тип чекистского героя в литературе, как будто в клоаке социальных подонков вообще можно найти чистый тип. Да это и не было истинной целью "социального заказа" — цель была другая: создать психологический климат для возвращения сети КГБ в состав руководящей иерархии партийных органов от ЦК до местных комитетов. Вспомним, что КГБ был настолько дискредитирован и дискриминирован, что его глава Семичастный до самого свержения Хрущева был лишь кандидатом в члены ЦК, а профессиональных чекистов вообще не ввели в состав ЦК. Официальный сигнал к реабилитации КГБ был дан назначением секретаря ЦК Андропова председателем КГБ с одновременным избранием его сначала кандидатом, а потом и членом Политбюро, а его трех заместителей — в состав ЦК. Как и надо было ожидать, то же самое повторилось и на местах — местные начальники КГБ, которых при Хрущеве держали на почтительном расстоянии от парторганов, теперь стали автоматически членами бюро обкомов, крайкомов и ЦК республик.