Европейская поэзия XIX века - Антология

Седой океан, твои хрустальные волны — точно разводы лазури на спинах избитых юнг; ты огромный синяк на теле земли: я люблю это сравнение. Стоит тебе исторгнуть долгий печальный вздох, принимаемый за легкий трепет бриза, — и остается глубокий след в потрясенной нашей душе, а своих возлюбленных ты возвращаешь невольно к памяти о жестокой заре человека, когда он познаёт боль, которая с тех пор его не покидает… Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, твоя сферическая гармония, оживляющая суровый лик геометрии, — с какой силой она мне напоминает о том, как ничтожно малы глаза человека, невзрачные, словно кабаньи глазки, и совершенно круглые, как глаза ночных птиц. Между тем человек во все времена считал себя прекрасным, я же полагаю, что он уверовал в свою красоту только из самолюбия и что на самом деле он безобразен и подозревает это, иначе почему с таким отвращением он смотрит в лицо себе подобным?.. Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, ты символ тождества, ибо ты равен самому себе. Сущность твоя никогда не меняется, и если здесь твои волны бушуют, то где-то на дальних широтах — мертвая зыбь. Тебя не сравнишь с человеком, который останавливается посреди улицы поглазеть на схватку бульдогов, но не остановится, когда мимо движется похоронный кортеж; который утром в добром, а вечером в дурном расположении духа; сегодня смеется, а завтра в слезах… Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, вполне вероятно, что ты таишь в своем лоне грядущую пользу для человека. Ты уже подарил ему кита, но не позволяешь алчному взгляду естествознания проникнуть в святая святых твоего строения: ты скромен. А человек непрестанно хвастает — и все по пустякам… Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, бесчисленные разновидности рыб, вскормленных твоей глубью, не докучают друг другу клятвами в братской любви, живут на свой лад. В различии их нравов и строения тел — объяснение тому, что на первый взгляд может показаться уродством. А вот у человека нет подобных оправданий. На клочке земли теснятся тридцать миллионов существ, полагающих, что им не следует вмешиваться в жизнь соседей, которые, словно корни, вросли в смежный клочок земли. Каждый, от мала до велика, забьется, словно дикарь, в свое логово и лишь изредка выберется наружу, чтобы проведать ближнего, ютящегося в точно таком же логове. Не нужно большого ума, чтобы понять, что единая семья человечества — это утопия. Кроме того, вид твоей жизнетворной груди заставляет невольно задуматься о неблагодарности — ибо сразу вспоминаешь о родителях, полных столь черной неблагодарности к Творцу, что они бросают на произвол судьбы плод своего несчастного союза… Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, всю необъятность твоей массы можно постигнуть, лишь представив себе, какая нужна была мощь, чтобы породить твое огромное тело. Тебя невозможно охватить одним взглядом. Чтобы созерцать тебя, взгляд должен, как телескоп, поворачиваться поочередно ко всем сторонам горизонта; так математик, решая алгебраическое уравнение, должен сперва по отдельности рассмотреть все возможные случаи. Человек поглощает пищу и тратит силы, достойные лучшего применения, чтобы выглядеть толстым. Пусть она раздувается сколько угодно, эта прелестная лягушка, будь спокоен, ей никогда не сравняться с тобой, так, во всяком случае, мне кажется… Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, твои воды горьки, — так горчит желчь, изливаемая критикой на искусство, на науку — на все. Гения выдают за идиота, стройный слывет горбуном. Насколько же ясно человек должен осознавать свое ничтожество (которым он на три четверти обязан самому себе), чтоб так себя бичевать!.. Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, несмотря на все совершенство их методов, на все ухищрения их наук, люди до сих пор не смогли измерить головокружительную глубину твоих бездн, самые длинные, самые тяжелые лоты оказались бессильны: только рыбам это доступно — не человеку. Часто я думал: что же легче познать — глубину океана или глубину человеческого сердца? Сколько раз, на борту корабля, когда луна неровно качалась между мачтами, я, забыв обо всем на свете, тер виски и ловил себя на том, что пытаюсь ответить на этот вопрос. Что бездоннее, что непроницаемее — океан или человеческое сердце? Если тридцать лет житейского опыта могут хоть как-то склонить в ту или другую сторону чашу весов, да будет мне позволено сказать: какой бы ни была таинственная глубина океана, ее нельзя сравнить с человеческим сердцем. Мне доводилось общаться с добродетельными людьми. Оли умирали в шестьдесят, и про них говорили: «Да, они творили добро на земле, они были милосердны, вот и всё, это так просто, что всякий может последовать их примеру…» Но кто поймет, почему двое влюбленных, еще вчера боготворивших друг друга, сегодня из-за одной превратно понятой фразы расходятся, терзаемые уколами ненависти, мести, любви и угрызений, бредут один на восток, а другой на запад и не встречаются больше, замкнувшись в своей одинокой гордыне? Каждый день поражаешься этому чуду, но от этого оно не становится менее поразительным. Кто поймет, почему мы смакуем не только большие несчастья себе подобных, но и мелкие неприятности своих самых близких друзей, хотя одновременно они нас и огорчают? Прекрасный пример, чтобы подвести черту: человек лицемерно говорит «да», а думает «нет». Не потому ли только молодняк человечьего стада доверяет друг другу и не эгоистичен. Психологии предстоит еще немало потрудиться… Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, ты так могуществен, что люди познали это на своем горьком опыте. Тщетно напрягали они все силы и способности, — невозможно справиться с тобой. Они лишь обрели властелина. Конечно, ведь они столкнулись с чем-то более сильным. Имя ему: океан. Ты внушаешь им ужас, и они уважают тебя. Как грациозно, легко и изящно пляшут по твоей прихоти их самые тяжелые корабли! Ты заставляешь их взлетать до небес и нырять в бездны твоих владений, на зависть любому акробату. Пусть считают, что им повезло, те из них, кого ты не похоронил в своих клокочущих складках и не отправил на дно, в недра вод, без помощи рельсов и шпал узнать о самочувствии рыб, а заодно — разобраться в своем собственном самочувствии. Человек твердит: «Я умнее, чем океан». Возможно. Даже наверняка так и есть. Но океан для него опаснее, чем он для океана, вряд ли нужно доказывать это. Океан, седой патриарх, наблюдатель, переживший детство нашего шаткого шара, улыбается, с жалостью взирает на морские битвы народов. Вот они, сотни левиафанов, выпестованных рукой человека. Напыщенные приказы военачальников, крики раненых, грохот пушек, и весь этот шум ради мгновенного уничтожения. Похоже на то, что драма завершена и океан все вобрал в свое чрево. Огромна его глотка, расширенная книзу, а там — неизвестность. И в довершение этой жалкой, отнюдь не занимательной комедии в вышине пролетает отставший от стаи аист и кличет: «Ну и ну, это ни на что не похоже, только что внизу были темные точки, моргнул — и их нет…» Приветствую тебя, седой океан!

Седой океан, великий холостяк, когда в торжественном одиночестве ты обозреваешь пределы своих бесстрастных владений, ты вправе гордиться своим великолепием и той непритворной хвалой, которую я тебе воздаю. Сладострастно окутанный ленивой влагой испарений, с величавой медлительностью (и это, пожалуй, самый царственный из всех признаков власти), овеянный сумраком тайны, ты катишь на темном просторе свои тяжелые волны, исполненный вечного сознания исполинской силы. Они встают параллельно, гряда за грядой. Едва опадает одна, как другая идет ей навстречу в печальном кипении пены и тает, чтоб убедить нас, что все — только пена. (Так и люди, эти живые волны, умирают один за другим, в томительном однообразии, и не слышно даже шороха пены.) Перелетная птица отдыхает доверчиво на гребнях волны, отдаваясь плавным и горделивым взлетам, пока в костях ее крыльев не родится привычная сила для воздушного странствия. Я бы хотел, чтобы величие человека воплотило в себе хотя бы отблеск твоего величия. Я требую многого, — но ведь это — во славу твою. Высота твоего духа — прообраз бесконечности, он прекрасен, как мысль философа, как любовь женщины, как божественная красота птицы, как прозренье поэта… А сам ты прекраснее ночи. Ответь, океан, ты хочешь быть моим братом? Бушуй же, бушуй… Так, еще яростней, если хочешь, чтоб я сравнил тебя с гневом господним. Выпусти мертвенно-синие когти, процарапай дорогу в своем собственном лоне… Разве это не чудо! Вздымай свои мрачные волны, мерзкий океан, понятный лишь мне одному, я простираюсь ниц пред тобой. Величие людей вторично, оно не внушает мне трепета, но ты!.. Ты меня завораживаешь. Когда ты несешь высокий и грозный вал, окруженный свитой извилистых складок, буйный и жуткий вал, когда катишь перед собой гряды волн, сознавая свое предназначенье, а в твоей глубинной груди, словно раздираемой неведомыми мне угрызениями, нарастает вечный рокот, которого люди страшатся даже в укрытии на берегу, — в эту пору я вижу, что не могу считаться ровней тебе. Поэтому, смирившись с твоим превосходством, я бы отдал тебе всю мою любовь (никто не ведает всей меры любви, таящейся в моем стремлении к прекрасному), если бы ты не вызывал во мне мучительных мыслей о моих братьях, являющих жалкую противоположность тебе, наталкивающих на самые шутовские сравнения, — и я не в силах тебя любить, я тебя ненавижу. Зачем же в тысячный раз я спешу к тебе, к твоим объятьям, которые дружески раскрываются мне навстречу, охлаждая мой пылающий лоб? Мне неведомо твое тайное предназначенье, но все, что связано с тобой, меня привлекает. Скажи, не ты ли обиталище князя тьмы? Скажи, скажи мне это, океан (мне одному, чтобы не расстраивать тех, кто до сих пор живет одними иллюзиями), не дыхание ли Сатаны вызывает бури и вздымает твои соленые воды до облаков? Ты должен мне ответить, — я возрадуюсь, узнав, что ад так близко от человека. Я хочу, чтобы это стало последней строфой моего гимна. И здесь я еще раз приветствую тебя и, прощаясь, низко кланяюсь тебе в пояс, седой океан с хрустальными волнами. На глаза набегают слезы, и я не в силах продолжать, потому что я чувствую — настало время вернуться к людям, к их грубым обличьям… Смелее! Соберемся с силами и свершим, исполняя свой долг, наш путь на этой земле… Приветствую тебя, седой океан!