Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

При таком ответе Солкан, Фуника и Висровата покачали головами и подумали, что если передать такой ответ великому князю, то он может им прямо навязать эту работу (то есть вместе присутствовать при переводе. – М. Т.) и тогда для них ничего хорошего из этого не выйдет; им придется тогда, что и наверное случится, умереть при такой работе, точно в цепях. Поэтому они донесли великому князю, будто немцы сами сказали, что поп их слишком несведущ, не настолько знает языки, чтобы выполнить такое предприятие. Так они все и избавились от подобной службы. Веттерман с товарищами просили одолжить им одну книгу на шесть недель; но Солкан ответил, что если узнает про это великий князь, то им плохо придется, потому что великий князь подумает, будто они уклоняются от работы. Обо всем этом впоследствии мне рассказывали сами Томас Шреффер и Иоанн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы».

Вот, казалось бы, совершенно точное и ясное свидетельство о существовании библиотеки греческих и латинских рукописей в Москве XVI века – ведь о ней сообщается со слов очевидца. Совершенно непонятно, зачем нужно было Ниенштедту придумывать подробности о двух сводчатых подвалах, когда никакого спора о библиотеке московских царей не возникало.

Тем не менее навязчивая идея о малокультурности русских людей заставила Белокурова путем разного рода натяжек отвергнуть и это прямое свидетельство. Он считает его недостоверным, основываясь главным образом на том, что в этом известии говорится не только о греческих, латинских, но и еврейских книгах, которые будто бы не могли храниться у московского великого князя. Теперь, когда мы знаем о существовании ряда произведений, переведенных с еврейского на русский язык в XV–XVI вв., это замечание кажется почти смешным. Ведь русские люди того времени отнюдь не забывали, что Библия была написана на еврейском языке, и считали его одним из трех священных языков (греческий, латинский и еврейский), на которых было составлено Священное Писание.

К тому же в самом известии Ниенштедта имеются прямые указания на то, что его свидетельство имеет большую историческую достоверность. В нем в несколько искаженной форме названы действительные фамилии царских дьяков XVI в.: Андрея Щелкалова (Солкана), Висковатова (Висровата) и Фуникова (Фуника). При этом дьяк Щелкалов назван высшим канцлером. Этот титул иностранные писатели присваивают думному дьяку Посольского приказа, каким и был в действительности Андрей Щелкалов в то время. Откуда же можно было выдумать подобные подробности» Они явно записаны со слов очевидца, в данном случае пастора Веттермана.

Но есть и другое обстоятельство, которое не было замечено Белокуровым и которое свидетельствует в пользу достоверности известия Ниенштедта, – упоминание о 1565 годе, годе посещения царской библиотеки Веттерманом. Ведь 1565 год был началом опричнины. В этом году изменник князь Андрей Курбский написал Ивану Грозному послание, в котором укорял царя за преступление по отношению к московской аристократии. Презрительный тон послания бежавшего князя нарочито подчеркивал малокультурность самого Ивана Грозного и всех русских людей по сравнению с другими якобы образованными народами. Письмо Курбского вызвало возмущение царя, направившего ему свое ответное послание, в котором он неоднократно ссылается на различного рода литературные произведения. Вот тогда—то и могла возникнуть мысль о переводе греческих и латинских книг, хранящихся в Москве, для того чтобы показать всей Европе, обвинявшей Россию в варварстве, какие богатства хранятся у русского царя. Дальнейшие события помешали Ивану Васильевичу заняться своей библиотекой, но свидетельство Ниенштедта о ее существовании не может быть опровергнуто никакими натяжками и придирками. Библиотека московских царей с греческими и латинскими рукописями существовала – это факт, не подлежащий сомнению.

Помимо двух рассмотренных выше свидетельств о библиотеке, можно указать на то, что греческая письменность действительно находила распространение на Руси.

Главная ошибка буржуазных историков начала нашего века заключалась в плохом знакомстве с русской культурой старого времени, в отрицании того, что русские люди нуждались в знании греческого языка.

В самом деле, вспомним о том, что высшая церковная иерархия на Руси в значительной мере формировалась из числа ученых греков, приезжавших в Россию, вероятно, с малым числом книг на родном языке. Московскими митрополитами были греки: Феогност в XIV веке, Фотий и Исидор в XV веке, на рубеже этих столетий – болгарин Киприан, прекрасно знавший греческий язык и сам переводивший с греческого языка на русский некоторые книги. Но и высшее духовенство из русских уроженцев нередко владело греческим языком, как мы это знаем о митрополите Алексее, которому приписывается перевод Нового Завета с греческого языка на русский. В Москве был особый греческий монастырь; он находился на Никольской улице. Москвичи называли этот монастырь «Никола Старый», «Никола Большая голова», может быть, потому, что собор его имел византийский купол. Монастырь существовал уже в XIV веке и придерживался греческих обычаев. В келье монастыря Николы Старого жил одно время Медоварцев, работавший над переводом Псалтыри под руководством Максима Грека.

Вместе с иерархами прибывали сопровождающие их лица – тоже греки. На Русь из Византии приезжали и различные художники и архитекторы. Вспомним о знаменитом Феофане Гречине, который расписал церкви в разных городах. Его замечательные росписи и до сих пор сохранились в Новгороде, в церкви на Ильине улице. Современник, рассказывая о Феофане Гречине, упоминает и о том, что он нарисовал Москву в красках – во дворце серпуховского князя Владимира Андреевича.

Странно было бы думать, что приезжавшие в Москву греческие мастера не привозили с собой никаких греческих книг или жили среди общества, где не было переводчиков с греческого языка на русский. Образованные русские люди стремились к византийскому просвещению, и наши источники говорят о том, что в XIV веке в соборе Ростова Великого пели церковные песнопения на двух клиросах: на одном – по—гречески, на другом – по—русски. В рукописях, принадлежавших Чудову монастырю в Кремле и написанных в XV веке, встречаются записи, сделанные по—гречески или буквами, подражающими греческим.

Но не только духовенство и приезжие художники и ремесленники нуждались в греческом языке. Между Москвой и Византией шел постоянный торговый обмен. Монах Игнатий подробно описал путешествие митрополита Пимена, которого он сопровождал из Москвы в Константинополь в 1389 г. Путешествие в Царьград совершалось таким образом: от Москвы до современной Рязани добирались по Москве—реке и Оке, от Оки к верховьям Дона везли небольшие речные суда на колесах, с верховьев Дона начинался долгий путь к Азову, где пересаживались на морские суда и плыли по морю в Константинополь. Промежуточными пунктами были Кафа (Феодосия) и Судак (Сурож) в Крыму. От Судака добирались до Синопа и потом вдоль берега Малой Азии до Константинополя. Были и другие пути, но Донской был одним из самых удобных.

В Константинополе и Судаке существовали постоянные русские колонии. Купцов, торговавших с Причерноморьем, на Руси называли сурожанами, о них сохранились даже былины. Неправдоподобно, чтобы купцы, торговавшие с Константинополем и другими причерноморскими странами, не знали греческого языка и не нуждались в греческих книгах. Об одном московском купце XV в. сообщается например, что он умел говорить на трех языках: русском, греческом и «половецком». Под половцами в данном случае понимаются татары – они часто именовались так в русских сочинениях того времени. Впоследствии среди суздальских купцов XVIII в. существовала особая речь, которой они пользовались, чтобы скрыть от посторонних свои секреты. В этом тайном «арго» оказались и слова, носящие явно греческое происхождение.

Вспомним о термине «суровские товары», обозначавшем шелковые и так называемые красные товары. Этот термин бытовал вплоть до начала нашего века. В словаре Даля мы найдем и термин «сурога» для обозначения купца. В Москве и других городах России долгое время существовали суровские ряды, торговавшие шелком и получившие свое название от города Сурожа.

В «Хождении митрополита Пимена» рассказывается о радостной встрече русских, живших в Константинополе («тамо живущая Русь»), с приезжими соотечественниками. Они «добре» угостили своих соплеменников и устроили для них «утешение великое», как автор образно называет на своем церковном языке обильную трапезу с изрядным возлиянием тех напитков, «их же и монахи приемлют».

Наконец, вспомним о приезде в Москву наследницы византийских императоров Софьи Фоминичны Палеолог, вышедшей замуж за Ивана III. С ней приехали многие греки. И снова возникает недоуменный вопрос: неужели Софья и ее многочисленные спутники не имели с собой книг на родном языке» Факт совершенно невероятный. А ведь великий князь Василий Иванович, по сказанию, владевший библиотекой, был сыном Софьи.