Ночь не наступит - Владимир Понизовский

— Да, во что бы то ни стало надо освободить его! — воскликнул он.

— Кюлля, товери тейден оп!.. Да, должны! Я идет в одно место. Там есть много бомба. Менен эреснен... я беру, — согласно кивая, проговорил Хейно.

— На самый крайний случай придется и с бомбами, — согласился Герман Федорович, а молчаливые Вано и Ладо оживились, тихо перебросились словами на гортанном языке.

— И все же, может быть, испробуем и наш способ: «получим» арестованного раньше настоящих жандармов. Только теперь придется спросить согласия на этот план у Никитича. Можно будет это сделать?

Он повернулся к писарю.

— Да, да, конечно, — Юхан что-то сам обдумывал, пощипывая белесые брови. — У меня тоже есть одна мысль... По тюремным документам инженер считается не арестованным, а задержанным. В предписании Финляндского сената есть какое-то условие: сколько можно задерживать. Я точно не знаю, но слышал, как директор обсуждал с тюремным врачом.

— Ну что ж, — кивнул Эйвар. — У нас есть мудрый человек по этой части. Обсудим с ним.

Следующим вечером Эйвар и Антон стояли у домика на улице Серого Братства, и кочегар стучал молоточком в массивную дверь.

Дверь приоткрылась. Парень что-то сказал служанке в крахмальной наколке. Девушка скрылась, потом вернулась и, сделав книксен, пригласила войти. Путко уже знал, что это дом адвоката Омикайнена — тоже члена «партии активного сопротивления царизму».

В кабинете старика адвоката был хаос, стол завален папками, купчими, контрактами. Эйвар не стал объяснять, какое именно дело привело его и русского товери в столь поздний час на улицу Серого Братства. Он попросил лишь растолковать смысл предписания сената. Старик порылся на столе, потом на полках, сплошь заставленных фолиантами, снова среди бумаг на столе и наконец нашел. Поднес к лампе лист и углубился в него, глядя поверх очков:

— Могу прочесть и перевести.

— Да, будьте настолько любезны! — попросил Путко.

— Циркулярное предписание гражданской экспедиции Императорского Финляндского сената всем губернаторам края от 17 ноября 1906 года, — сухо начал старик, будто выступал в суде. — «Согласно полученным сведениям, русские уроженцы, совершившие в пределах Империи преступление и подлежащие поэтому привлечению там к следствию и суду, за последнее время все в большем числе стали искать убежища в Финляндии. Вследствие сего Императорский Сенат на основании действующих постановлений и правовых принципов предлагает Вашему Превосходительству: по письменному требованию подлежащей власти Империи об арестовании и выдаче таковых лиц, для привлечения их к судебной ответственности, беззамедлительно оказывать требуемое содействие, если к требованию приложено удостоверение о том, что властями Империи, от которых зависит сделать распоряжение о задержании обвиняемого, постановлено о задержании обвиняемого по поводу определенного преступления. В случае предъявления такого требования по телеграфу, не выжидая получения выше означенного удостоверения, на законном основании, временно арестовать обвиняемого, который, однако, должен быть освобожден из-под стражи, если удостоверение это не поступит в тридцатидневный срок со дня получения телеграммы». В тридцатидневный срок! — с особенным ударением повторил адвокат. — А дальше идут уже детали, мало вас заботящие.

Он поверх очков перевел хитрые глазки с Антона на Эйвара и снова на Антона:

— Я полагаю, цель вашего ночного визита — не оказать содействие властям империи в выдаче обвиняемого, а наоборот, не так ли?

Путко растерялся. Но Эйвар кивнул:

— Вы правы, дядюшка Хильмар, вас не обманешь.

— Меня! — старик воздел глаза к потолку. — В таком случае обратите внимание именно на тридцатидневный срок.

Он откинулся в кресле:

— Запомните, ни на день, ни на час дольше. Ваш «некто» имеет право требовать. А когда он был арестован?

— Двадцать второго марта, на рассвете.

— Инженер Красин? Меня не проведешь. Значит... — адвокат взял со стола картонку с календарем. — Значит, он должен быть освобожден на рассвете двадцать первого апреля. Если до того не поступит официального требования о его выдаче.

Оставалось несколько дней. Хейно привез из одного ему известного места несколько круглых, как кегельные мячи, бомб-«македонок» и спрятал их в расщелине скалы около домика Хилтунена. О предстоящей операции Эйвар оповестил других товарищей по партии. Они обследовали дорогу, наметили, где и кто будет стоять, куда бросать бомбы. Антон живо вспомнил Тифлис, Эриванскую площадь. Разве Семен действовал не так же дерзко?.. Но здесь, в окружении жандармов, будет Леонид Борисович. Как бы он не пострадал от взрыва.

Однако иного выхода не было. Еще в Париже студента предупредили: ни в коем случае Красин не должен быть вывезен в Петербург.

Между тем и писарь Юхан, воспользовавшись случаем, шепотом объяснил Леониду Борисовичу смысл предписания. Инженер с усталой улыбкой кивнул:

— Спасибо, я знаю.

Юхан рассказал Красину и о проекте, предложенном Германом Федоровичем.

— Передай: я категорически возражаю. В нынешней обстановке он обречен на провал. Попытка приведет только к лишним жертвам.

Писарь передал решение инженера Герману Федоровичу.

— Что ж, остается одно: ждать, — вынужден был согласиться тот.

День шел за днем. Все находились в предельном напряжении: требование могло поступить каждую минуту.

И вот девятнадцатого апреля утром в хибарку топаря ворвался Юхан:

— Товери, получена телеграмма из Петербурга. Офицер с документами и арестантский вагон прибывают двадцатого! Завтра, дневным поездом!

Вечером все единомышленники снова собрались у Хилтунена.

— Дьявол побери, не хватило суток, чтобы обойтись без бомб, — с досадой проговорил Герман Федорович.

Антон внимательно посмотрел на каждого. Через два дня кого-то из них может не быть в живых. Никто не струсит?.. На Германа Федоровича, на Ладо и Вано можно надеяться, одно слово — боевики!.. А вот финны?..

— Айкаа он лиен веген... Время совсем мало... Много-мало, меньсе, — угрюмо выговорил Хейно. — Юна... поезд ходит Выборг келло колме... три часа. Путу кууситойста тунтиа... Не хватает сестнадцать часа...

— Шестнадцать... Шестнадцать... — какая-то мысль вертелась в голове у Антона. — Ты говоришь, поезд приходит в три часа?.. Идея, друзья! Мне пришла в голову идея!..

Утром двадцатого апреля инженер Красин потребовал лист бумаги и перо для подачи официального прошения губернатору.