На руинах империи - Брайан Стейвли

Обойдя половину круга, Акйил задержался, оглянулся на те врата, через которые вышел. Тот, кто не владел хинскими приемами запоминания и не мог воссоздать в памяти точный образ, легко потерял бы здесь дорогу к дому.

Дом… Он пытался вспомнить, что это значит.

Акйил всегда, даже прожив много лет в Ашк-лане, считал своим домом Аннур. Но что, в сущности, значит это слово? Что для нас дом, как не бессмысленная привязанность к одному месту среди прочих мест? Он заглянул сквозь аннурские врата и увидел только море, затуманенное далекими облаками небо и десятки неизвестных ему птиц, нырявших в волны. На миг почудилось, что вся его жизнь – от первых воспоминаний об Ароматном квартале до гибели монахов и пустого лица сдавшей его Капитану Крали – была лишь зыбким маревом, а существует только этот остров, и все эти пустые врата ведут не в настоящие места, а в ненужное сновидение о страданиях и глупости; о безумии, о бесконечной бойне за смешные и яркие обманки людских заблуждений.

41

У каждой бури свой запах. Одни пахнут мокрым камнем, другие ржавчиной, иные солью и нагретыми на солнце водорослями. На Островах были кеттрал, умевшие, просто закрыв глаза и потянув носом воздух, предсказать погоду. «Гроза», – говорили они. Или: «Большая волна». Гвенна никогда так не умела. Она разве что отличала хорошую погоду от ненастья, и это умение даже сейчас, в темноте карцера, подсказало ей, что надвигается большая дрянь.

Волнение на море усиливалось третий день после килевания. Вероятно, только из-за качки Джонон и не вернулся за Крысой. Пытать человека можно и среди шторма, однако это не слишком умно. Палуба накренится или дернется – сорвется нож, и вот вся кровь вашего незаменимого пленника растекается по пыточному столу.

На четвертый день внезапный рывок швырнул Гвенну с Крысой через весь карцер, ударил о переборку рядом с Дхаром.

– Погода портится, – заметил манджарский капитан.

– Да что вы говорите! – буркнула Гвенна.

Она стянула с себя пояс, обвязала им Крысу и прикрепила ко вбитому в пол стальному кольцу. Воздух звенел, волоски на руках вставали дыбом. Она слышала приглушенные корабельным корпусом раскаты грома – далекого пока, но все ближе.

– Держись, – велела она, направив руку Крысы к кольцу, и крепко ухватилась сама.

Держаться было больно. С десяток порезов у нее все еще кровили; мышцы на ребрах и в плечах готовы были лопнуть. Все это, разумеется, не смертельно. А вот налетающий шторм…

– Хамакша, – сказал Дхар, он был мрачен.

– Это по-манждарски «вот дерьмо»?

– Это разновидность бури.

– По мне, похоже, будто нас спустили в бочке с горы.

– У нее особый ритм.

Гвенна никакого ритма не улавливала и в жизни не слыхала ни о каких «хамакшах».

– Я думала, манджари так далеко на юг не заходят.

– Мы – нет, а шторма до нас иногда докатываются.

– И как ваши капитаны с ними справляются?

– Так же, как справляются благоразумные капитаны с любыми бурями.

– А именно?

– Уходят от них.

Гвенна захлебнулась смешком – новый рывок чуть не отшвырнул ее обратно.

– Ну, непохоже, чтобы Джонон руководствовался манджарской мудростью.

Она хотела пошутить, но Дхар покачал головой:

– Со времен Гошанского договора аннурский флот не выходит за пределы моря Призраков. Ваш адмирал никогда не сталкивался с хамакшей.

– Шторма он видел.

– Таких – нет.

– Так плохо? – вскинула брови Гвенна.

Дхар смотрел на нее сквозь темноту.

– Вы молитесь, Гвенна Шарп?

Вопрос застал ее врасплох.

– Чаще бранюсь.

– Вы думаете, богам это приятно?

– Я думаю, богам делать нечего, только следить, как я выражаюсь.

Он кивнул так, будто это решало дело, закрыл глаза и, по манджарскому обычаю сложив ладони, стал молиться. Во всяком случае, так это выглядело. Гвенна видела, как шевелятся его губы, а слов не различала. Может быть, он тоже бранился по-своему.

– Плохо? – спросила Крыса, слепо таращась в темноту.

Свободной рукой Гвенна обняла девочку за плечи, стараясь, чтобы ее не так бросало при жестоком крене. Крыса дрожала.

– Это просто буря, – сказала она. – Просто буря.

В течение дня шторм все усиливался.

Там, наверху, ветер визжал в такелаже, снасти гудели, точно струны, и весь корабль стонал и дорожал, как плохо настроенный инструмент. На корме что-то сорвалось – ящик, сундук или бочонок – и каталось по палубе, с каждой волной ударяясь о переборки. Гвенна до смерти устала держаться за кольцо и держать Крысу, но отпустить было куда хуже. Пока «Заря» взбиралась на гребень волны, их с девочкой прижимало к кормовой переборке. Когда корабль слетал вниз, обе съезжали по палубе, становившейся круче Ромсдальской гряды. На другой стороне карцера так же колотило Бхума Дхара, тоже цеплявшегося за кольцо. Он вроде бы бросил молиться. Гвенна не знала, к добру это или к худу.

Ей было не до того, и все же она иногда ловила слухом отдельные голоса с верхней палубы.

– Крепи конец…

– Свет доброй Интарры…

– Джессик, сюда! Джессик…

– Человек за бортом!..

Последний крик будто ударил ее кулаком под дых. Она понятия не имела, кто свалился за борт, но вдруг явственно представила одинокого моряка, барахтающегося в огромном, пенистом, черном море. Люди говорили, что утонуть – легкая смерть. Ошибались. Каждому кадету кеттрал на учениях случалось тонуть. Это охренеть как больно.

Гвенна шевельнулась, пытаясь покрепче обхватить Крысу, и тут в лицо ей брызнуло теплой водой. Отплевываясь, она уставилась на Дхара, смахивавшего с лица мокрые волосы. Лило отовсюду сразу. Течь…

– Не повезло, – тихо заметил капитан.

Это было невероятное преуменьшение. Карцер располагался в глубине трюма, на три палубы от верхней, у самого киля. Если на них так льет, значит верхнюю палубу совсем затопило. Гвенна смотрела в потолок, пока корабль взбирался на следующую волну и заваливался вперед, скатываясь с другой стороны. Весь корпус содрогнулся, когда он зарылся носом, а потом медленно выровнялся.

– Слишком крутая волна, – сказал Дхар. – Если еще несколько раз так черпанет носом, развалится.

– Тут либо зарывайся носом, либо ударит в борт и опрокинет.

– Ему бы резать волны под углом, – покачал головой Дхар. – Слишком острый угол уведет под волну, слишком тупой завалит на борт. Чувствовать верный угол – особое искусство.

– Джонон – самоуверенный гад, но дело знает.

– Этого – не знает.

– Вы же не видите, что он делает.

– Чувствую. Он делает ошибки.

Манджари смотрел в темноту. Он не изменил позы, так и сидел: привалился к переборке, ухватив одной рукой кольцо, а ладонью