Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

В моем романе я заставил Тредьяковского говорить и действовать, как педанта и подлеца: в этом случае я не погрешил ни как историк, ни как художник, не смотря на осуждения г. Сеньковского, который по своей системе хождения вверх ногами, хочет, вопреки здравому рассудку, заставить педанта говорить, как порядочного человека. Тогда бы мне надобно было сказать в выносках: „уверяю вас, гг. и госпожи, что это говорит не порядочный человек, а педант: в доказательство зри вступление к Телемахиде, зри Путешествие на остров любви и проч. и проч.“ В разговорах-де он не таков был, утверждает г. Сеньковский. Да кто ж слышал его разговоры? Ба, ба, ба! А донесение Академии!.. Раз удалось ему написать простенько, не надуваясь, и все огромные памятники его педантизма должны уступить этому единственному клочку бумаги, по человечески написанному. Странно и больно! За подлого писачку, признанного таким уже целый век, игравшего роль шута при временщике, за писачку, которого заслуги литературные надобно отыскивать в кучах сору, готовы поднять меня на копья и закидать грязью память одного из умнейших сподвижников Петра Великого и патриота, нашу гордость народную. Что за мания ныне делать черное белым и наоборот?..

Кстати пункт третий: сам Бирон. О! Никакое перо, даже творца Онегина и Бориса Годунова, не в состоянии снять с него позорное клеймо, которое История и ненависть народная, передаваемая от поколения поколению, на нем выжгли. Он имел несчастие быть немцем, говорите вы. Да разве Миних не был немец? Однакож войско его любило. Разве Анна Леопольдовна не была немка? Не оставила ж она по себе худой памяти в народе. Разве воспитанница пастора Глика, шведка, и потом ее соимянница, принцесса Цербстская, не заставила русских забыть свое немецкое происхождение? Не сумел же этого сделать правитель. Если можно простить злодеяния за ум и таланты, я готов бы извинить за них злодейства Ришелье. Но какой ум и какие таланты правителя народного имел Бирон? То и другое должно доказываться делами. Что ж славного и полезного для России сделал временщик? Разве то, что десятками тысяч русских населил дремучие леса Литвы? (В походах наших видели мы живые акты этого народного переселения.) Разве то, что он подвинул назад границы наши с Китаем, до него зарубленные по Амур? Что отдал персам завоевания Петра?.. Быть может, какой-нибудь лихой наездник-историк велит нам снять шапку пред его памятью за то, что он, ничтожный выходец, умел согнуть Петрову Россию в бараний рог и душил нас, как овец? Или, может статься, велят нам увидеть его ум и великие таланты в мастерской его езде верхом на разные манеры или в том, что он имел дерзость сесть не в свои сани?.. Других памятников своего искусства править он нам не оставил. По крайней мере, мы доселе не подозревали в нем ни великого ума, ни великих дарований: разве не откроет ли нам их какой-нибудь архивный акт, отысканный вместе с обвинительным актом Волынского! Нет, не поверю я этому: историческое лице Бирона останется навсегда в том виде, в каком сохранилось оно для нас. Может быть, искусная рука подмоет его немного, но никогда не счистит запекшейся на нем крови Волынского, Еропкина, Хрущова, графа Мусина-Пушкина и других и не задушит вопиющего против него голоса нескольких тысяч безвестных мучеников. *

Не соглашусь также с Вами и в том, чтобы ужасы Бироновского тиранского управления были в духе того времени и в нраве народа. Приняв это положение, надобно будет все злодеяния правителей отнести к потребностям народным и времени. Признаю кнут справедливым и необходимым для нашего, русского народа за преступления его; но не понимаю, почему бы он требовал за неплатеж недоимок окачивания на морозе холодною водой и впускания под ногти гвоздей. Впрочем народ наш до Бирона и после Бирона был всё тот же; думаю, что он не изменился и ныне, или очень мало изменился к лучшему. Долго еще будет ходить за современную практическую истину пословица: гром не грянет, русский не перекрестится. Решительно скажу что чувства нравственного (и даже религиозного), как у немецкого крестьянина нашего времени, и теперь не существует в нашем народе и до тех пор не будет, пока не подумают о Воспитании его те, которые должны об этом думать. ** (Но об этом когда-нибудь после, и печатно, если удастся!..) И за что ж дух этого русского народа требовал ужасных Бироновских пыток? Бунтовал ли он против своей царицы или поставленных от нее властей? Нарушал ли он общественное спокойствие? — Ничего этого не было. Денег, золота требовал Бирон у этого бедного, тогда голодного народа, требовал у него брилиантов для своей жены, роскошной жизни для себя — и народ, не в состоянии дать ни того, ни другого, должен был выдерживать всякого рода муки, как народы Колумбии, когда они отдали мучителям всё свое золото и не могли ничего более дать. Почему дух времени и нравы народа не требовали Бироновских казней при Екатерине I, Петре II, Анне Леопол[ьдовне], Елизавете, Екат.[ерине] II и ее преемниках? Народ, как мы сказали, все тот же.

Теперь объясню Вам, почему я употребил слово хобот в Л.[едяном] Д.[оме] и, кажется, еще в Послед.[нем] Новике. Всякой лихой сказочник, вместо того, чтобы сказать: таким-то образом, таким-то путем, пощеголяет выражением: таким-то хоботом. Я слышал это бывало от моего старого дядьки, слыхал потом не раз в народе Московском, следственно по наречию Великороссийскому.

Извините наконец, что на Ваше письмо отвечал целою скучною тетрадью: я хотел защитить себя от несправедливых упреков и, между тем, защитить память русского патриота. Я молчал бы, [ес]ли [1270] бы писал мне г. Сеньковский: уважаю в нем ориенталиста, ученого; но ставлю ни во что критики того, кто видит превосходного творца и художника в превосходительном строителе Постоялого двора. В этом случае и подобных или он обманут своею головой, или обманывает других из видов. Учиться же у него буду изящности слога тогда, когда он в своем разговорном языке, вместе с сею и оною, изгонит слово: долженствовало и много подобных, которыми он, вероятно, совершает тризну по г-не Профессоре элоквенции времен Бироновских. Но ваши упреки задели меня за живое. Ответом моим хотел я доказать, что историческую верность главных лиц моего романа старался я сохранить, сколько позволяло мне поэтическое создание, ибо в историческом романе истина всегда должна уступить поэзии, если та мешает этой. Это аксиома. Вините также славу Вашу за эту длинную тетрадь. Ваши похвалы так вскружили мне голову, что я в восхищении от них заб[ыл] [1271] время и записался.

Искренностью моего письма хотел [я] [1272] также доказать то глубокое уважение, которое всегда питал к Вам и с которым имею честь быть,

милостивый государь, Вашим покорнейшим слугою Иван Лажечников.

Тверь. 22 ноября 1835.

____________

* Это не возгласы одни, а извлечения из актов.

** Говорю это единственно из любви к моему отечеству и преданности моим царям.

Милостивый государь Александр Сергеевич.

Вместе с сим получить изволите Записки капитана Брюса, в которых найдете много любопытства достойного; но как они составлены с памяти, хотя самовидцем описанных сочинителем обстоятельств, может быть в числах и подробностях при поверке с другими документами окажутся погрешности. — Впрочем, кажется, что Брюс был человек добросовестный и с намерением не искажал происшествий.

Записки Доктора Куна при сем же получить изволите.

Он жил в России с 1736 по 1750 год и по своим понятиям описывает всё, что видел и что с ним приключилось. У него много пошлого и довольно сплетен, но служба его при князе Голицыне, поездка с посольством в Персию, анекдоты об ученом, умном, но бессовестном Татищеве, заслуживают некоторого замечания, кроме много других подробностей, относящихся до времени, о котором мало писали.

О флоте во время Петра Великого на иностранных языках мало найдется: но я спрошу знакомых, и буде у себя что-нибудь найду, за особое удовольствие сочту вам сообщить.

Адмиралтейский архив богат собственноручными повелениями великого Петра. Инженер-полковник Дириард, умерший в 1820 году, всё списал, что до построения Петербурга и Кронштата относилось. Думаю, что бумаги достались брату Дириарда, служившему при Главном Штабе полковником, который после был действительным статским советником — не знаю, жив ли он теперь, или уже скончался. Копии могли бы вас избавить труда рыться в архивных бумагах; а по крайней мере, облегчили бы отыскание подлинников.

Поручая себя благорасположению вашему, с совершенною преданностью честь имею быть