Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. - Виктор Петелин

Закончив работу над романом, писатель прислал мне рукопись, сопроводив ее письмом, датированным 17 августа 1936 года.

Разумеется, я немедля прочитал роман и дал его прочитать писателю Виктору Кину.

Свое письмо и отзыв В. Кина я тотчас же послал Островскому. Вскоре он откликнулся письмом от 13 октября.

Приехав в Москву, Островский устроил совещание для обсуждения романа «Рожденные бурей». В маленькую узкую комнатку набилось человек двадцать писателей.

Помнится, среди них были Александр Безыменский, Григорий Санников, Марк Колосов. Мы уселись вокруг постели писателя, и началась горячая, страстная беседа. Не могу забыть, с каким высоким чувством партийности отнесся Островский к замечаниям товарищей. В его репликах не было ни тени обиды, зазнайства, гордыни.

Неутомимо и напряженно Островский работал над улучшением романа, устранением недостатков, отмеченных на совещании.

«Рожденные бурей» мы выпустили очень быстро. Роман вышел в свет за несколько дней до смерти писателя, и Островский ушел из жизни со светлым сознанием до конца исполненного долга.

Николай Никандрович снял с полки небольшую книжечку. Я увидел заголовок: «Маяковский издевается».

– С этой книгой связана занятная история, – сказал Накоряков. – В начале двадцатых годов книги Маяковского выходили редко и небольшими тиражами. Поэт создал издательство «ЛЕФ» и однажды пришел ко мне с просьбой, чтобы я помог ему получить для издательства бумагу. Мне удалось тогда достать немного простой газетной бумаги, на которой Владимир Владимирович напечатал свою книжку «Маяковский издевается».

Через несколько месяцев поэт приходит ко мне, показывает книжку и быстро делает надпись: «Тов. Накорякову – Вл. Маяковский. 31. V – 22 г.»

– Как быть? – спросил он, вручая подарок. – Книжка напечатана, ее надо продавать, а кто этим будет заниматься?..

В то время я заведовал торговым сектором Госиздата. Этот сектор был первым в нашей стране книготорговым предприятием, хотя книготорговая сеть только создавалась. Я относился к В.В. Маяковскому с большой симпатией, решил взять книжку на комиссию и распространить ее. Книга была распродана.

Маяковский стал частым нашим гостем. Он запросто приходил на оптовый склад торгового сектора, который находился в Богоявленском переулке, и читал стихи. Несмотря на то что склад не отапливался и полуголодные люди работали в валенках, шубах и рукавицах, выступления Маяковского всегда собирали многочисленную аудиторию.

В одну из таких встреч я сказал Владимиру Владимировичу:

– У нас совершенно нет детской литературы. Написали бы вы хотя бы одну детскую книжку. Любое издательство ее немедленно издаст…

Лицо Маяковского стало серьезным, он ничего не ответил и ушел.

Я уже забыл об этом разговоре, как вдруг через полгода является Маяковский и молча вручает мне выпущенную издательством «Московский рабочий» «Сказку о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий».

Незадолго до этого я написал книжку для детей «Сенькин Первомай». Книжка, правду сказать, была написана неумело, каким-то скучным провинциальным языком. И если все же она была издана, то только потому, что спрос на детскую литературу был огромен.

И вот Маяковский подарил мне свою «Сказку» с таким автографом: «Впавшему в детство Накорякову от внезапно выросшего Вл. Маяковского. 8. V. – 25 г.»

Некоторое время Накоряков молчит, затем достает из стола папку, внимательно просматривает какие-то бумаги, фотографии, рукописи и, улыбнувшись, говорит:

– У меня сохранилось очень интересное письмо Михаила Шолохова. Хотите ознакомиться с ним? Оно относится к первой половине апреля 1935 года, когда писатель трудился над заключительной – четвертой – книгой «Тихого Дона». Он работал напряженно, беспрестанно переделывая, шлифуя рукопись. У нас, в Гослитиздате, был договор с Шолоховым на право первой публикации «Тихого Дона», и мы, естественно, стремились как можно скорее получить рукопись, чтобы закончить печатание романа.

Я посылал Шолохову письма, торопил его, настаивал, чтобы он сдал рукопись, но писатель был неумолим: он не мог пойти на то, чтобы хоть в какой-то степени скомкать конец романа, он перерабатывал его шесть или семь раз и этим задерживал издание.

Однажды я получил от него письмо. Вот оно:

«Вешенская,

13 апреля 1935 г.

Дорогой т. Накоряков!

Искренне сочувствую Вам и… тоже прошу отсрочки. Сейчас боюсь называть даже приблизительные сроки, так как начал заново переделывать первую половину «Тихого Дона» (я говорю о 4-й книге).

Ни в одном из журналов «Тихий Дон» печатать не буду. Наша договоренность на сей счет остается в полной силе. Приложу все усилия к тому, чтобы окончить книгу возможно скорее и выручить Вас из «противоестественного» – как Вы пишете – положения, а взамен буду просить лично Вас вот о чем: срочно перечислите из моих денег 6500 р. на текущий счет № 40/61 Мособлбанка и одновременно поручите черкнуть бумажку начальнику конторы сельхозснабжения Наркомзема СССР о том, что 6500 р. перечислены на их текущий счет в уплату за грузовую машину, отпущенную Еланской средней школе, Вешенского района, Азово-Черноморско-го края.

Дело, видите ли, такое: школа – одна из 10 лучших в Союзе, отпустили им машину, отгрузили ее, а у школы не оказалось презренного металла… Машину того и гляди продадут в другие руки. Вот я и выручаю школьников.

Очень прошу Вас помочь в этом деле и поручить, чтобы деньги и бумажку не задержали.

Крепко жму руку и желаю успехов.

Мы немедленно перевели деньги, и школьники стали обладателями грузовой автомашины.

Долгие годы дружил Накоряков с Демьяном Бедным. Улыбаясь, Николай Никандрович рассказал мне такой эпизод.

– В 1925 году я был назначен директором объединения «Международная книга».

На первое заседание дирекции неожиданно явился Демьян Бедный. Приоткрыл дверь и пристально на меня смотрит.

Я поднялся и вышел к нему.

– Простите, Ефим Алексеевич, – сказал я. – Сейчас не могу говорить, занят. Увидимся как-нибудь на днях…

Спустя несколько минут дверь снова приоткрылась, и Демьян Бедный, держа в руках какой-то листок, умоляюще посмотрел на меня.

Я вышел из-за стола и молча взял у него листок. На нем было написано:

Н.Н. Накорякову

Приветствую тебя на первом заседанье.

Зачем я приходил, узнаешь при свиданье.

Да, милый друже, твой предшественник был худ:

Продал мне скверный «ундервуд».